— Витек, это же обыкновенная подначка, — попытался он успокоить друга, — так сказать, в духе морских традиций…
— Да где тут традиции? — продолжал возмущаться старшина. — И еще этот Канаков… развесил уши.
— Кончай, не заводись… — Никита примиряюще хлопнул товарища по плечу. — Пошли покурим.
Вдвоем они уселись на рундуке. Когда лодка под водой, курить, разумеется, нельзя. Воздуха и так в обрез. Но в положенное время вполне можно насладиться если не табачным дымом, то полной неподвижностью. Вот так: ни о чем не думать и ничего не говорить, насколько это возможно. Просто посидеть рядом.
От взаимного молчания они нисколько не испытывали неудобства или стеснительности, потому что были друзьями детства и один знал другого не хуже, чем самого себя. В Москве жили по соседству, сидели в школе за одной партой. Закончив техникум, работали на одном заводе. И на флот вместе пошли. Только служба подходила к концу, и впервые друзья на своем пути увидели развилку, где им предстояло расстаться. Один мечтал вернуться домой, а другой никак не мог распрощаться с морем.
— Эх, Никита, — говорил в сердцах Виктор, — неужели на берегу подходящего дела не сыщется?
— Не, Витек, — отвечал Никита, — я решил пока на сверхсрочную. Через годик в училище бумаги подам. Это уж точно.
— А при заводе открыли вечерний институт, — не терял надежды Виктор. — Как раз по прежней специальности факультет есть. Да и ребята ждут в цеху.
— Ну при чем здесь ребята, Витек? — усмехнулся Никита. — Знаю, кто тебя ждет…
Виктор неизменно смущался, как только ему напоминали о девушке, которую он любил. Говорить об этом не хотелось даже с Никитой, хотя тот давно знал Наташу. Она работала на том же самом заводе.
В последних письмах Виктор вполне определенно договорился со своей девушкой, что они поженятся нынешней осенью, как только кончится срок его службы. Наташа писала, что родители не возражают и что «потихоньку» начали уже готовиться к их свадьбе. Это известие приятно удивило Виктора. Временами его охватывала затаенная радость от сознания того, что они скоро поженятся. Вот и сейчас, стоило лишь приятелю намекнуть о Наташе, Виктор смутился и замолчал.
После ужина кормовой отсек затих. По-прежнему нудно гудели за переборкой электродвигатели. Чуть вибрировал стальной корпус. Протопопов лежал на койке, разглядывая привинченную к изголовью фотографию своей девушки. «И все-таки она чем-то похожа на рафаэлевскую мадонну, — размышлял Стефан. — Эта линия губ, овал подбородка, прямой и тонкий нос… А главное — во всем послушна и доверчива, как ребенок». Вспомнив свою последнюю встречу с ней на берегу и все, что между ними было, он мечтательно вздохнул.
Память уносила его в базовый матросский клуб, где по субботам устраивались танцы и где он чувствовал себя завзятым светским львом. Казалось, вот он входит в огромный зал, небрежно раздвигая плечом танцующих, а навстречу спешит она, его Светлана… И не в силах сопротивляться воображению, Стефан блаженно закрывает глаза, наслаждаясь приятными мыслями.
Тишину отсека нарушил Канаков. Погремел в ящике гаечными ключами, громогласно, точно ему забили ноздри табаком, чихнул несколько раз и принялся тереть наждачной бумагой латунные бирки.
Стефан открыл глаза и поморщился от неприятных, раздражающих звуков, спрыгнул с койки, примял пятерней вздыбившуюся шевелюру и потянулся к своей гитаре.
— Эх, мам-моя!.. — Стефан брякнул струнами. — После ужина люди живут прекрасно. Мишель, что ты пылишь и топчешься, как лошадь на ипподроме?
— Я же вам не мешаю молиться, — ответил Мишка, откровенно намекая на «мадонну».
— Мне — нет, а моим родным старшинам ты мешаешь думать. Соображай.
— Анархист, — буркнул Виктор.
Никита погрозил Стофке кулаком.
— Захлопни кингстон и сыграй…
— Для начальства — хоть головой в унитаз. Только прикажите.
— Сделай милость…
Стефан, выставив локоть, поправил пилотку, оглянулся, примеряясь, на что бы присесть, и попятился, оттопырив зад, к скамье. Осторожно сел и с блаженной улыбкой вздохнул.
Он заиграл какой-то романс, старинный и грустный. И чем дольше играл, тем выразительней становилось его лицо, красивое и задумчивое. Теперь уже Стофка не притворялся. Виктор это понимал. И тем более показалось странным, когда Протопопов запел песню, совсем не подходящую к случаю. С непонятной жестокостью Стефан дергал струны и выговаривал слова:
А муж твой в далеком море Ждет от тебя привета, В далеком и трудном походе Шепчет: где ты?..
Виктор, сунув руки в карманы, терпеливо слушал «сердечный стон» Протопопова. На какое-то мгновение показалось, что Стефан вдруг решил раскрыть перед ним свою душу. Только доверительная интонация никак не вязалась со смыслом песни.
«И что надрывается?.. Кого этот балбес удивить хочет?» — размышлял старшина, не спуская со Стофки презрительного, уничтожающего взгляда. Когда Стофка, войдя в раж, казалось, готов был зарыдать, Полувалов не выдержал:
— Неужели ты сам веришь тому, что поешь?
Стофка, точно ожидая этого вопроса, мгновенно приглушил струны ладонью. Не поворачивая головы в сторону Виктора, сказал тихо:
— Из песни, старшина, слова не выкинешь.
— А я с успехом выкинул бы всю песню.
— У меня на этот счет свой «сектор обзора».
— Хочешь сказать, пока мы в море, твоя «мадонна» с кем-то резвится?..
— Полный назад! — сжав гитару, бешено вскочил Протопопов.
— Ты фальшивишь, — сказал Виктор спокойно, — в любви или в песне.
— Ха! Отчет в письменном виде?
— Потребую — дашь. Ты не на гражданке.
— Иди ты…
— Что?.. — Виктор схватил Протопопова и так прижал к шпангоуту, что тот побелел, не в силах вырваться.
Никита тотчас подскочил к Виктору и с трудом оттянул его в сторону.
Стефан одернул робу, принужденно улыбнулся и, подобрав с палубы гитару, стал наигрывать цыганочку,
