— Да, конечно, и будем надеяться, вы сумеете продвинуться еще выше, хотя это для вас теперь и трудно…
Макарцев почувствовал слабину в коленях и сел на кровать.
— Плохо мне, маркиз, — вдруг расслабившись, признался он. — Внутри плохо и снаружи… Беда! Жить тошно…
— Понимаю, — погладил его по локтю Кюстин. — У меня такие тяжкие моменты в жизни тоже бывали. Поэтому и явился, чтобы выразить сочувствие. Сожалею, что ничем не могу помочь вам, хотя, поверьте, почел бы за честь это сделать. Сейчас вам надо принять успокоительное. И ложитесь в постель. Если позволите, я побуду возле вас…
Кюстин молча смотрел, как Макарцев медленно разделся, высыпал на ладонь и проглотил две таблетки седуксена, лег, накрывшись одеялом, и закрыл глаза.
Послышались шаги, и приоткрылась дверь.
— Как ты, Игорь? — спросила жена.
Он обвел глазами комнату: Кюстин исчез. На его месте стояла Зина, подавая ему еще какое-то зелье. Положив руку на прыгающее сердце, он стал уверять ее и себя, что сердце у него уже здоровое и болеть не должно.
Анна Семеновна безошибочно угадывала, когда соединять, не спрашивая. Степану Трофимовичу позвонили, когда он собирал бумаги, чтобы ехать в ЦК. Ягубов не знал говорившего, но он был «оттуда». Звонивший интересовался Ивлевым. Ягубов сдержал поспешность и отвечал спокойно, с достоинством, но от прямой оценки ушел, чтобы не навязывать товарищам свою точку зрения. Сказал, что сотрудник этот взят Макарцевым, а сам редактор болен.
— Ждать, скорей всего, не будем, Степан Трофимыч. У нас материала достаточно, и все уже согласовано.
— Понял вас, — ответил Ягубов. — Мы, со своей стороны, учтем сигнал.
Хотя Степан Трофимович и опаздывал, он решил еще немного задержаться и решить вопрос оперативно, руководствуясь принципом, вычитанным им из американской инструкции для бизнесменов: не обращайся к одной бумаге дважды. Он сознательно ничего не уточнял по телефону, чтобы быть свободнее в поступках. Макарцев, вернувшись, начнет сентиментальничать, что надо беречь способных работников, тактично исправлять их ошибки. Он старается быть добрым, но, к сожалению, не только действует в ущерб партийной принципиальности, но и отстает от жизни. Не понимает, что теперь происходит процесс полного слияния партийного руководства с органами госбезопасности. И вести единую линию — значит помогать друг другу, а не ерепениться. Макарцев же не только сам не связан с органами, но и относится к ним свысока. Такие руководители, если думать начистоту, в новых условиях тормозят совершенствование партийно-государственного аппарата.
— Анна Семеновна! — вызвал он Локоткову. — Кашина срочно!
Ягубов, поджидая, походил вокруг стола. Валентин вошел, приветливо улыбаясь.
— Солнышко сегодня какое, Степан Трофимыч! С учетом дня рождения Владимира Ильича… Может, вам в кабинете портьеры на летние заменить — посветлее, глазу радостней?
— Заменить можно, — согласился Ягубов, не вникая в его болтовню. — Вот что, Валя: по какой статье лучше уволить Ивлева?
Кашин остановил посерьезневший взгляд на заместителе редактора, соображая.
— Я насчет Макарцева интересовался, — как бы между прочим произнес он. — После праздников появится…
— Знаю.
— А партбюро-то его по какой статье хочет провести? — уточнил Кашин, продолжая взвешивать ситуацию.
— Через протокол партбюро мы его после проведем, — Степан Трофимович поморщился от несообразительности завредакцией. — Ты что, Валя, не понимаешь?
— Звонили? — указав большим пальцем за плечо, уточнил Кашин. — А сами статью не подсказали?
— Ежели все подсказывать, мы с тобой для чего?
— Ясненько, Степан Трофимыч! Тогда это… по сорок седьмой статье КЗОТа, пункт «в», — в связи с недоверием?
— Это будет очень в лоб, — помедлив, возразил Ягубов, — пойдут разговоры… Кстати, а как у него с моральным обликом?
— Насчет облика — это, конечно, найдется… А если уволить по разъяснению? Недавно было письмецо с новой формулировочкой «за личную нескромность»… Касается как раз работников идеологического фронта. И по ней судам запрещено рассматривать дела о неправильных увольнениях.
— Подойдет! — согласился Степан Трофимович. — Приказ давай быстро. И вот еще: проведи-ка все это числом, так, на неделю раньше. А то, выходит, мы сами-то прохлопали, ждали, пока укажут…
Валентин уволочил свою отстающую ногу в дверь. Проводив его снисходительным взглядом, Степан Трофимович сел за стол и вынул из бумажника сложенный вчетверо листок. На листке были написаны в два столбца фамилии. Над левым списком стоял знак минус, над правым плюс. Ягубов провел глазами по левому столбику. Он начинался с Полищука. Возле этой фамилии стояли два вопросительных знака, их Степан Трофимович теперь уверенно вычеркнул. Далее шли Раппопорт, Матрикулов (с вопросительным знаком), Ивлев, Качкарева (с вопросительным знаком), Закаморный (уже вычеркнутый) и еще несколько фамилий. Последним в колонке значился Макарцев. Ягубов вынул из кармана ручку, щелкнул, выпустив стержень, и аккуратно вычеркнул Ивлева.
После этого он прогулялся глазами по правой колонке со знаком плюс. Тут стояли те надежные товарищи, которых он знал по старой работе, доказавшие свою преданность Ягубову единомышленники, на которых он мог опереться. В этом списке был вычеркнут Волобуев, поскольку его уже удалось перевести в «Трудовую правду». Остальные работали в разных местах — в райкомах, в институтах, в органах, и с ними в принципе все уже было согласовано. Большинство из них, правда, не имело дела с журналистикой, но в организаторских способностях их сомневаться не приходилось.
Проглядев столбец, Ягубов поставил жирную точку возле фамилии Авдюхина. Авдюхин работал инструктором в отделе агитации и пропаганды горкома, а в свое время был вместе с Ягубовым в Венгрии. Человек надежный, немногословный. Информацию собирать умеет, а это для спецкора главное. Вначале писать за него поручим Раппопорту, пусть поделится опытом с товарищем. Продолжению этих размышлений помешал Кашин.
— Порядок, Степан Трофимыч, — он положил на стол приказ.
— А мне он зачем? — удивился Ягубов, убирая в бумажник листок с фамилиями.
— На подпись. Баба с воза — кобыле легче.
— Валя, дорогой! Я начинаю за тебя беспокоиться. Вызови Ивлева, пусть подаст заявление по собственному желанию. После объясни ему насчет личной нескромности… Все оформи, как положено, тогда и на подпись.
Кашин молча взял приказ и смущенно вышел. Ягубов пожал плечами и стал ходить по кабинету, додумывая ситуацию на ходу. Он похвалил себя за смелость. Ведь редактора нет — Ягубов взял на себя ответственность, хотя Кашин и пытался напомнить, что Макарцев распорядился никаких кадровых вопросов без него не решать. Но тут Игорь Иванович вряд ли возмутится. Теперь у него рыльце в пушку, и придется ему эту пилюлю проглотить. В ЦК Макарцева покрывали. Но если Политбюро получит данные, оргвыводы будут сделаны сразу. Дело не в моей кандидатуре, подумал тут же Ягубов, вовсе не в моей! Дело в партийной принципиальности. Дубчек отстранен, а Игорь Иванович однажды положительно о нем отозвался.
Обдумав этот шаг, Ягубов прошел мимо Анны Семеновны в кабинет Макарцева и по вертушке позвонил Шамаеву, референту Кегельбанова. Степан Трофимович полагал, что Егор Андронович, как только ему доложат о Ягубове, поймет, что по пустякам земляк его тревожить не станет. Шамаев отнесся к Ягубову дружески, но на просьбу о личном приеме попросил изложить суть вопроса. Степан Трофимович объяснил сжато и аргументированно, себя оставляя в стороне. Сослался на мнение партбюро и редколлегии, исполнителем воли которых он, Ягубов, является. Поколебался, не напомнить ли, что Макарцев скрылся от органов в трудное для партии время, но решил, что этот факт пригодится позже. Упомянул лишь сына Макарцева.
— Записал? — спросил, подождав, Ягубов.
— Все записывается, — успокоил Шамаев. — Я доложу.
В приподнятом настроении Степан Трофимович вышел в приемную.
— В ЦК, Леша! — он слегка присвистнул.
Алексей вскочил и побежал впереди Ягубова, раскручивая ключи на брелочке. Когда замредактора садился в машину, мотор уже работал. Двое сотрудников вежливо раскланялись со Степаном Трофимовичем, и он им степенно кивнул, подумав, что настанет время, когда шофер будет открывать перед ним дверцу. Делается это для ранга не ниже завотделом ЦК. Впрочем, вопрос несущественный, дверцу самому открыть нетрудно. В этом ощущается особый демократизм.
Отъезд Ягубова Кашин наблюдал, стоя возле окна. За столом у него сидел Ивлев.
— На чье имя заявление?
— Пиши на Макарцева. Как положено.
Он смотрел на Вячеслава с сочувствием.
— Я ведь тут ни при чем. Сам понимаешь, я исполнитель. Приказали — делаю. По мне бы — работай ты у нас на здоровье хоть до пенсии…
