На работе! Петр заранее представлял, как отнесутся к этой новости сотрудники кинотеатра. Контролерша Марья, ясное дело, будет рада. Кое-кто от удовольствия потрет руки: дождались-таки! Мамкин для вида посочувствует и на другой же день постарается очернить Петра перед новым директором. Этот тип, чтобы влезть в доверие, не остановится ни перед чем.
Однако, с другой стороны, Соловьев затронул в душе Петра самое сокровенное, растревожил новые мысли. Еще неясные желания пробудились в нем.
Семен Кириллович давно звал Петра на завод. Петр тогда усмехнулся и спросил:
— Не в ремесленное ли поступить советуешь?
— Перерос, — серьезно ответил Кочнев. — А то не худо бы — хорошая эта школа. Приходи на завод, найдем тебе дело по душе.
— Спасибо на добром слове, — усмехнулся Петр. — Но я как-нибудь и без этого проживу. Мне неплохо и в кинотеатре.
— Пока неплохо, это ты верно сказал. Только не по твоему характеру там работа. Сковырнешься.
Семен Кириллович оказался прав. И жена сколько раз ему говорила: твердость в характере надо вырабатывать, нельзя быть тряпкой. Легко сказать — вырабатывай!
Вот сейчас, идя домой, Петр подумал о заводе, подумал и рассердился на себя. Да что, в самом деле, свет клином на заводе сошелся? Без работы он не останется. А не найдется здесь места, — уедет в другой город.
Почти около дома Петр увидел Бадейкина. Тот шел навстречу и чему-то улыбался, под мышкой у него была кипа книг. Никита прошел мимо, не заметив или не желая заметить Ладейщикова. Петра это покоробило. Он вспомнил слова Соловьева о Никите. Да, и это горькая истина — не было у Петра специальности. А вот у Никиты была. И Тоня инженер. Садовников сейчас на руководящей работе — секретарь горкома комсомола, по специальности лекальщик. И с новой силой одолело его раздумье.
В эти минуты ему особенно не доставало друга, которому можно было бы рассказать обо всем, без утайки, Петр подумал о Тоне. «А если зайти? Прогонит? Не должна. Приду, скажу все начистоту. Она поймет».
Петр направился к Морозовым, но остановился на полдороге, заколебался. Вспомнил, как был там с дедом Матвеем, представил разгневанную Тоню. «Ладно, обойдусь и без нее. А то снова получится ссора. Мне и без того муторно».
Петр повернул обратно. Прошел несколько шагов и опять остановился. «Может быть, все же зайти? Вдруг она ждет? И Славика посмотрю». Но не решился, а медленно побрел к матери, у которой он теперь жил.
Город уже окутала вечерняя дымка, когда Тоня вышла из горкома партии после разговора с Соловьевым.
В беседе с секретарем она держалась просто, с достоинством, не навязывая собеседнику своего горя. Но это стоило немалых усилий, и сейчас ей захотелось побыть одной, побродить по аллеям городского сада.
Она быстро сбежала с крыльца и направилась к саду. Она вся была под впечатлением встречи с Соловьевым.
— Подумайте, — сказал ей Николай Иванович, по своей привычке вглядываясь в лицо собеседника, как бы проверяя действие своих слов, — все ли мы сделали, чтобы помочь Петру Алексеевичу? Нет, не все. Bo-время не обратили на него внимание, не поправили, а он и опустился. Ошибку надо поправить и поправить сейчас же. Тем более, речь идет о родном и близком вам человеке. Я понимаю, вам не легко. Легче порвать с ним. Но он наш человек, ваш муж, отец вашего сына. А ребенку нужен отец. И во имя этого мы должны бороться за Петра Алексеевича, за то, чтоб он стал достойным вас. В этом ваш долг матери, жены, коммуниста. Счастье само не приходит. Его берут с боя. Так вот и будем бороться вместе.
…Тоня шла по зеленым аллеям сада, направляясь к берегу пруда. Недалеко от берега, она увидела Никиту Бадейкина. Он склонился над книгой и так глубоко задумался, что не слышал, как подошла Тоня. Она поздоровалась с ним. Никита поднял голову и, увидев перед собой Тоню, радостно улыбнулся.
— Садись, — он подвинулся. Она села рядом. — Хорошо здесь!
— Что у тебя за книга?
— О Пугачеве.
Бадейкин помолчал и мечтательно проговорил:
— Я так увлекся историей Урала, что хочу написать книгу. Я уже пишу, понимаешь, Тоня? Завтра еду в Челябинск, в архивах копаться.
Тоня вздохнула:
— Счастливый ты, Никита.
— Какой я счастливый? — усмехнулся он ей в ответ. — Девушки меня не любят, да и за что им меня любить-то? Ни ростом, ни красотой не вышел.
— Это неправда. Ты славный парень. Эх, Никита, Никита, товарищ мой хороший! Если бы знал, как трудно мне.
— Знаю, — хмуро отозвался он.
— Порой я Петра ненавижу, порой жалею и люблю.
Никита молча бороздил носком ботинка песок на дорожке, хмурил брови и думал: «Эх, Тоня, Тоня! А мне разве легко без тебя! Но я знаю — ты для меня потеряна. А привыкнуть к этому я не могу. Словом, не́ к чему бередить застарелую рану!»
Они оба молчали, каждый думал о своем. Потом Никита тихо сказал:
— Я понимаю тебя, Тоня. Но ты не расстраивайся. Со временем все устроится.
Она не отозвалась. Никита чувствовал себя неловко, почти физически ощущал свое бессилие чем-нибудь помочь Тоне. Он жалел ее. Ему делалось больно при одной мысли, что причиной ее страданий был Петька Ладейщиков. Как Никита ненавидел его сейчас! И вдруг он услышал Тонины всхлипывания, вздрогнул.
— Не обращай на меня внимания, Никита. Я такая нервная стала, — Тоня вытерла глаза и положила платок в сумочку.
Чувствуя, что он может не выдержать и сказать лишнее, он поднялся.
— Я пойду.
— Да, да, иди, Никита.
Он стремительно зашагал по аллее, будто стараясь уйти от того, что гнетет его душу.
Тоня спустилась к берегу. Пруд уже дремал. Горы потонули в сумерках. Электрические огоньки, как звезды, мерцали на берегу пруда и отражались в воде. Справа на противоположном берегу алело зарево родного завода.
Петра сняли с работы в кинотеатре. Он пришел в горисполком к Леониду Леонидовичу, своему старому знакомому, и спросил у него насчет дальнейшей работы. Леонид Леонидович принял Петра так, словно бы с Ладейщиковым ничего не случилось, стал расспрашивать его о житье-бытье. Петр смотрел на него исподлобья и злился.
— Куда бы тебя устроить? — наконец приступил Леонид Леонидович к главному, подумал и предложил: — Иди в горсобес. Там люди нужны, работа нетрудная. Обратись к заведующему и скажи, что я послал. Или нет, я сам позвоню… — он протянул руку к телефону.
Петр остановил его:
— Не сразу. Подумать надо.
— А чего думать? Место хорошее.
— Я, пожалуй, не пойду туда.
— Как хочешь. Чтобы еще тебе предложить? Ага! Хочешь, переговорю с нашими культурниками? У них в какой-то клуб худрук требуется.
— Нет. Не по Сеньке шапка, — усмехнулся Петр.
— Тогда, конечно, — вздохнул Леонид Леонидович. Он от всей души хотел помочь Ладейщикову. — Тогда я, брат, просто затрудняюсь, что тебе и посоветовать. Знаешь что? Зайди в горком. Может, они придумают что-нибудь.
Петр попрощался с Леонидом Леонидовичем. В горком он не пошел.
Дома Петр лег на койку и задумался. Вот он и свободен. На все четыре стороны можно подаваться! Петр криво усмехнулся и достал из кармана газету, бегло пробежал по заголовкам — ничего его не интересовало. На глаза попались объявления. Он принялся их читать — может быть, здесь подходящее место найдется? Требовались дипломированные инженеры, техники, квалифицированные токари, шоферы, каменщики и чернорабочие. Петр отодвинул газету и с усмешкой подумал: «А не податься ли тебе, Петр Ладейщиков, в грузчики? Или в горсобес — переписчиком бумаг? Ответственности ни-ни!».
И снова, в который раз за эти дни, вспомнилось приглашение Семена Кирилловича. Думалось об этом уже без раздражения.
Вечером Петр вышел на улицу и побрел, сам не зная куда. Незаметно для себя очутился возле кинотеатра. Испугавшись встречи с кем-нибудь из бывших сослуживцев, круто повернул обратно и тут увидел Мамкина. Мамкин тоже приметил Петра. Совершенно неожиданно киномеханик свернул в ближайший переулок. «Вот подлец, — рассердился Петр. — Избегает! Ну погоди, продажная твоя душа, я тебе еще припомню это!»
Настроение и без того неважное, окончательно испортилось. Петр побрел обратно. «Схожу я все-таки к Морозовым, — рассуждал он, — поговорю с Тоней. И Славика давно не видел».
Петр зашагал веселей. Он поверил, что примирение с Тоней освободит его от душевных мук, поможет определиться. Но у Морозовых в окнах не было света. Значит, Тони нет дома, а Анна Андреевна со Славиком ушла куда-нибудь.
Петр миновал морозовский дом. Снова надежда сменилась тоской. Проходя мимо квартиры, где они жили с Тоней, Петр поднял голову и не поверил: в окнах ярко горел свет. «Тоня вернулась!» — словно обожгла его радость, и он со всех ног бросился к подъезду, поднялся на второй этаж и остановился у двери, чтобы перевести дух. Петр протянул руку к дверной ручке и снова его одолели сомнения: «Тоня ли это? А если Анна Андреевна пришла прибрать квартиру? Возможно, она пришла за Тониными вещами?» Петр потоптался в нерешительности и все же открыл дверь: будь что будет!
