Как только он вошел в комнату, сразу увидел Тоню. В длинном халате, который она сшила прошлым летом, Тоня стояла возле плиты и готовила ужин. Славик на полу пускал заводной автомобилик. Тоня оглянулась на стук, нахмурилась, но Петр отчетливо различил, как сквозь эту суровость блеснула радость. Славик вскочил на ножки и побежал навстречу отцу, радостно крича:
— Папа пришел! Папа пришел!
А Петр все еще не верил самому себе: наяву это происходит или во сне? В горле сразу пересохло.
— Проходи, нечего у порога стоять, — сказала Тоня. — Сейчас будет готов ужин.
Петр взял сына на руки и подошел к жене.
— Здравствуй, Тоня, — срывающимся голосом сказал он. Славик сорвал с его головы фуражку, бросил на пол и засмеялся. Тоня улыбнулась и погрозила Славику:
— Я тебе, озорник! Подними сейчас же!
Славик крепче прижался к отцу и сказал:
— Сама подними!
— Ах, ты бесстыдник! — Она потрепала Славика за ухо и обратилась к Петру: — Переодевайся. И сейчас же бриться. Не стыдно таким небритым ходить?
Словно кто-то сильный и добрый снял с плеч Петра огромную, непомерную ношу, и ему стало удивительно легко и свободно.
Слезы навернулись на глаза.
Петр снова был в своей семье.
Он рассказал Тоне про разговор в горисполкоме. Она сердито проговорила:
— Смотри, как хочешь. Но я не понимаю, как можно выбирать работу без перспектив? — и посоветовала Петру идти на завод. Она волновалась, не зная, как он примет ее совет. Петр принял его хмуро.
Скрепя сердце, Петр направился на завод, решив сначала зайти в партком, поговорить там.
В парткоме ему дали направление в механический цех.
— Там вас встретит Кочнев, — сказал секретарь парткома.
Семен Кириллович поджидал Ладейщикова у входа в цех, поздоровался за руку и не то критически, не то вопросительно осмотрел его. Ладейщиков почувствовал себя неловко. Кочнев промолчал, но Петр по выражению его лица понял, что старик остался чем-то недоволен.
Они вошли в цех. С непривычки Петру показалось в нем шумно и тесно. Он беспомощно оглянулся назад, на огромный квадрат двери, за которым призывно голубело небо и весело шумела тополиная листва.
Витя Сергеев, чей станок размещался у двери, с любопытством посмотрел на Ладейщикова, приняв его за какое-то начальство, но узнав, весело подмигнул ему. Это панибратское подмигивание покоробило Петра — он нахмурился.
Ладейщиков шел рядом с Семеном Кирилловичем, глядя себе под ноги. Когда миновали половину цеха, Петр услыхал громкий девичий окрик:
— Эй, товарищ! Поберегись!
Петр догадался, что оклик относился к нему, шарахнулся в сторону, еще не сообразив, откуда грозит ему опасность, и услышал смех девушки. Он взглянул туда, откуда доносился смех. Из кабины подъемного крана высунулось краснощекое насмешливое лицо крановщицы.
Петр невольно улыбнулся, а Семен Кириллович погрозил девушке узловатым пальцем, еле сдерживая добрую улыбку:
— Смотри у меня, насмешница!
— Не буду больше, дядя Семен! — засмеялась крановщица и скрылась в кабине.
Кочнев и Ладейщиков подходили к конторке. Не доходя несколько шагов до лестницы, Петр заметил склонившуюся над станком белокурую девушку. Когда они проходили мимо, девушка кивнула мастеру и улыбнулась. Лицо у нее было милое, доверчивое. И эта улыбка, хотя и не относилась к нему, неожиданно согрела Петра. И токарь-карусельщик, и насмешница-крановщица, и эта миловидная девушка — вероятно, чудесные люди, и как хорошо, что ему придется работать с ними. Поднимаясь по лестнице, Петр взглянул на девушку еще раз, словно желая проверить свое первое впечатление, но та уже сосредоточенно склонилась над станком.
Семен Кириллович привел Петра к начальнику. Из-за стола поднялся грузный седой человек. Он любезно пригласил Петра сесть. Петр сел и снял шляпу, а Семен Кириллович покрепче натянул на голову свою старенькую кепчонку и отрекомендовал:
— Это и есть Ладейщиков, Иван Поликарпович.
— Ну-с, молодой человек, — спросил Иван Поликарпович. — Что умеете делать?
— Ничего не умеет, — ответил за Петра Кочнев.
И Петру стало неловко от того, что и Витя Сергеев, и та хорошенькая девушка, и озорная крановщица, не говоря уже о дяде Семене и начальнике цеха, — все они были мастерами своего дела, а он еще ничего не умел делать.
— Я его к токарям пристрою, — сказал Семен Кириллович, — походит в учениках сначала. Коли сметка и желание есть, быстро освоится.
— Ваше слово последнее, — обратился к Петру начальник цеха.
— Я согласен.
— Решено! — начальник слегка хлопнул ладонью по настольному стеклу. — И еще. В цехе вся молодежь учится. И вам советую: устраивайтесь на вечернее отделение техникума. Как считаешь, Семен Кириллович?
— Это самое верное.
— А вас примут сразу на третий курс. Побольше настойчивости и годика через два станете техником, а там и до инженера недалеко. Сколько вам лет?
— Двадцать пять.
— Все впереди. Ну, желаю успеха! — он поднялся. Сегодня отдохнете, а завтра в добрый час…
В коридоре Семен Кириллович похлопал Петра по плечу и сказал:
— Выше голову, Петро! Рабочий человек должен ходить по земле гордо! А ты с завтрашнего дня — рабочий! Теперь пойдем представимся другому начальству.
Петр понял: надо идти к Тоне, и замялся.
— Это еще что за новость? — грозно спросил Кочнев, и Петр сдался.
Тоня была одна. Увидев Петра, она покраснела.
— Привел пополнение, — улыбнулся Семен Кириллович и подтолкнул Петра вперед.
Тоня вышла из-за стола и спросила:
— У начальника цеха были?
— Не изволь беспокоиться. Мы эти правила знаем.
Она окинула мужа ласковым, одобряющим взглядом.
— Ну, я побегу, — заторопился мастер. — Завтра, Петро, с семи. Не проспи! — и ушел.
Наступило молчание. Наконец Тоня спросила:
— Ну чего ты как в воду опущенный? Не бежать ли собрался?
— Некуда, — ответил Петр, — убежал бы.
— Возьми же, наконец, себя в руки!
Петр вертел в руках шляпу. Тоня подошла к нему, поерошила волосы.
— Иди, у меня работы много.
Петр опомнился за воротами завода и облегченно вздохнул.
В механическом цехе Петр проработал всего неделю и стал проситься в другой цех. Он не мог работать в одном цехе с женой. Ему постоянно казалось, что рабочие смотрят на него с улыбкой, а за глаза откровенно смеются. Тоня на работе будто не замечала Петра.
Когда он заговорил о переводе, то подумал, что Тоня не согласится с ним. Однако и она, видимо, не совсем спокойно чувствовала себя и не стала возражать.
— Пожалуй, ты прав: так будет лучше.
Петр устроился в кузнечном цехе подручным на паровом молоте. Здесь ему приходилось потруднее. Уставал с непривычки сильно, порой казалось, что до дому ноги не донесут: свалится по дороге от усталости. Болели руки, ныла спина, шумело в ушах. Утром поднимался разбитым, пальцем больно было пошевелить. Но болезненное состояние проходило с первого часа работы, Петр втягивался в трудовой ритм и лишь к вечеру опять сильно уставал.
Он часто вспоминал о прошедшем. Теперь оно рисовалось ему только с хорошей стороны, даже стало казаться странным, что он тогда так много переживал из-за разных пустяков.
И в душе у Петра росло чувство неудовлетворенности и озлобленности на себя, на кузнеца и на всех окружающих. Кузнец был чуть постарше Петра, коренастый, широкоскулый и неразговорчивый. Он подавал команду отрывисто. Петру это очень не нравилось, раздражало, и он не раз собирался послать кузнеца к чорту. Однажды Петр, выхватив из горна заготовку, не донес ее до наковальни, споткнулся и чуть не упал. Кузнец насупился, но не сказал ни слова. Когда же Петр стал поворачивать заготовку на наковальне не так, как надо, когда стало очевидно, что заготовка пойдет в брак, кузнец не вытерпел и крикнул:
— Спишь? Как кладешь? Как кладешь, я тебя спрашиваю?!
Петр взглянул на кузнеца исподлобья, в душе у него все закипело, и он уже не смог сдержаться: сразмаху кинул на цементный пол клещи, бросил рукавицы, порывисто стянул с глаз защитные очки.
— Хватит! — развязывая тесемки очков и тяжело дыша, проговорил он. — Хватит с меня! Командир выискался. Я и сам такими командовал!
Кузнец смотрел на своего подручного, ничего не понимая. А Петр швырнул на подоконник очки и зашагал к выходу, не в силах преодолеть нервную дрожь. Кузнец опомнился.
— Ладейщиков! — позвал он его. — Обожди, куда ты?! У нас же заказ, срочный заказ!
Но Петра сейчас не остановила бы никакая сила. Он в этот день в цех не вернулся, а домой явился пьяным, еле держась на ногах. Петр упал на кушетку, минут пять лежал без движения и вдруг вскочил, направляясь к двери. Тоня кое-как остановила его. А он порывался идти на розыски Мамкина, чтобы поквитаться с ним за все злодеяния. Скоро заряд воинственности у него иссяк, и Петр заснул.
