— Как выну лепешки, приду.
Вестовой ушел. В избе начали совещаться — везти труп в больницу или нет.
— Зачем везти? Какая польза? Это для дохторов надо. Кабы живым его вернули. А то искромсают на куски, и приставляй тогда что к чему.
Сосед Федор стоял за то, чтобы везти.
— В старо время обязательно таких возили. Как чуть — утопился там аль убили, повесили, опился — беспременно вскрывать. Кто знает, отчего Яков умер. Может, кто его убил. Ведь вон лоб-то рассечен. А найдут убийцу, в тюрьму запятят.
Минодора вздрогнула.
— Кто там уби-ил, — сквозь зубы процедила она. — Сам небось стукнулся, пока в печь лез.
— Знамо, сам, — поддержала Устя.
Решили посоветоваться с Авдеем. Послали за ним.
— Что уж он скажет.
Авдей и без того слышал о смерти Абыса. Он не спеша направился к избе Минодоры. Возле мазанки его догнал Митенька.
— Далеко ли? — весело спросил тот.
— Говорят, Абыс на колу повис.
— Он в печке замерз… Гляди, какие морозы пошли.
— Сам куда? — спросил его Авдей.
— К… куме Марье, — не сразу ответил Митенька, который тоже шел посмотреть на Абыса.
— Зайдем?
— Что ж, можно, — охотно согласился он. — Чудно народ стал умирать при советской власти — в печках.
Как только вошел фельдшер в избенку, все обернулись в его сторону.
С неизменной улыбкой, сейчас немного грустной, прошел Авдей к образам, где лежал Абыс, и остановился от трупа поодаль.
Стоял долго. А когда подошел ближе, нагнулся и приоткрыл труп до пояса, с лица Авдея исчезла улыбка. Медленно ощупал лоб возле рассеченной раны, потрогал нос, приподнял голову. Потом приоткрыл губы. Между сжатых зубов виднелся кончик языка. Попробовал было разжать зубы взятой с собой чайной ложкой, но не удалось. Нагнулся к самому лицу, понюхал рот, потрогал руки, пальцы пожал, живот ощупал, ноги и лишь после всего этого, ни к кому не обращаясь, спросил:
— В каком положении нашли?
— Скрюченный был.
— Пену на губах заметили?
— Видать, была, только грязная, в пепле.
— Да-а, — протянул Авдей и обеими руками приоткрыл трупу веки.
Глянули на него мутные молочные зрачки. От этих мертвых глаз даже у Авдея задрожали руки. Он заметно побледнел, посмотрел на Митеньку и пересохшими губами прошептал:
— Затомился… в печке.
Послышался облегченный вздох, а Минодора голосом, в котором явственно слышалась затаенная радость, спросила:
— Посоветуй, Авдей, везти нам его на резку аль нет? Приказывают советчики, а мы и сами не знаем.
Авдей снова посмотрел на Митеньку, как бы поручая ему ответить на Минодорин вопрос, и тот озлобленно крикнул:
— Чего везти? Чего калечить мертвого?
Но Митенькин ответ не нужен был. Что Митенька понимает? Главное, Авдей. Как он скажет… Пожевав губами, фельдшер глухо произнес:
— Бесполезно!
И ушел из избы.
Следом за ним ушел и Митенька.
— Улицей шли молча. Потом Авдей пробормотал;
— Да-а…
Через некоторое время и Митенька:
— Дела-а!
Вынув лепешки, Минодора дала ребятам по одной, а сама отправилась в совет. Вместе с ней пошла и сестра Абыса. В совете, сколько ни уговаривали их, они, плача, ни за что не соглашались отвезти труп на вскрытие. Алексей пригрозил было взять силой, но сестра закричала:
— Что хотите с нами. А мы обе на него бросимся! Обе вцепимся, и режьте допрежь нас. Казниться над ним не дадим!
Выругал их Алексей, махнул рукой, и бабы ушли.
На второй день утром муж сестры Абыса съездил в соседнее село и привез попа. Хоронили в обед. Гроб, сколоченный из старых досок, несли шесть мужиков. Подвыпившие, они заметно качались и то скользили по наезженной дороге, то утопали в сугробах. Когда гроб поровнялся с пятистенкой Авдея, тот с Митенькой стоял на крыльце. Медленно сняли они шапки, набожно перекрестились и не надевали шапок до тех пор, пока гроб Абыса и весь народ не скрылись за мазанками. Лишь после этого Авдей испытующе посмотрел на Митеньку и, как всегда, чуть улыбнувшись, складно проговорил:
— Чудно? Ты в амбаре морил крыс — глядь, умер Абыс.
— Да-а, — согласился Митенька и отвел глаза в сторону.
На улицах, обнажая навоз, желтые пролежни соломы, кизячный пепел и всяческий мусор, заметно убывал снег. Оскользли дороги, на них рытвины и гладко укатанный след полозьев. Деревья оголились, сбросив тяжелые клочья снега. С узорчатых сосулек, которыми унизаны соломенные крыши, торопливо слезилась капель.
Дыхание весны во всем. И в радостно-волнующем реве коров, которые просились на полевой простор, где хотя травы и нет, зато дышится легко; и в блеянии овец, которых уже держали в денниках, наскоро сделанных из кое-какой изгороди; и в ржании лошадей, которых колхозные конюхи теперь кормили не в темных конюшнях, а на поле, куда вынесли тяжелые колоды.
Звонко и заливчато, вытянув малиново-золотистые шеи, потрясая гребнями, с которых, казалось, вишневый сок струился, разноголосо пели кочета. Гоняясь за курами, они то и дело вступали между собою в отчаянную схватку и скорее для пробы своих острых шпор, чем от злобной ревности, трепали друг друга. Снег на полях был уже рыхлым под легкой пеночкой льда. Солнцу щедро помогал резкий косой ветер. И весенняя подснежная вода выступала уже на дорогах, ложбинах и кое-где по склонам зажурчала к Левину Долу. На взгорьях обнажилась густо-черная земля. Скоро толстый слой снега на льду реки набух, вода подняла и погнала его к щитам плотины. Все выше и выше поднималась вода у щитов, а потом густо, отводящим каналом зашумела в овраг.
Алексей не раз наведывался к мельнице. Он был уверен, что весенняя вода не осилит цементной плотины, стоит только поднять щиты, но тревожился, как пройдут льды. И сейчас пришел Алексей на реку. Перед ним открылась величественная картина весеннего половодья. Вода не уменьшалась в отводящем канале. Они с кривым Семой сняли первые щиты, и освобожденная вода с ревом ринулась в прогалы под плотиной.
Скоротечна весенняя вода. К утру начисто смыла она темный от навоза и грязи снег, просочилась под края льда и приподняла его, громоздкий, толстый. Полсела пришло к плотине смотреть, как пройдет первый ледоход и не срежет ли напрочь плотину, как раньше срезал и уносил мосты и мостики. Алексей подобрал группу дюжих мужиков, растолковал им, чтобы они не упустили момента, когда удобнее всего освободить нижние щиты. Второй группе, во главе с Ильей, поручил раздробить толстый лед возле быков.
Тяжелыми ломами, топорами и дубовыми бабками мужики принялись ломать у плотины лед. Закружились льдины, вспенив воду. Алексей дал знак мужикам, стоящим на плотине, чтобы они дернули средние щиты. Как только приподняли их, накручивая канаты на валы, в прогалы хлынули первые куски льдин. Дождавшись, когда они прошли, торопливо вытянули самые тяжелые железобетонные щиты. И сразу огромной лавиной ринулась река в овраг. Сквозь шум ее и рев гулкие послышались выстрелы. Это, оседая, начал ломаться лед. Кто-то испуганно охнул, кто-то восторженно выкрикнул. Ребятишки радостно бегали вдоль берега и, если бы не окрики старших, они давно уселись бы на льдины, и унесло бы их невесть куда.
Алексей стоял на плотине. Он смотрел, как издали, колыхаясь и вздрагивая, медленно движется ледяная глыба. Он тревожно прикинул, что, если эта масса двинется к плотине, не расколовшись на части, быкам несдобровать. Лед застрянет в прогалинах, может стать на дыбы и образует сплошной щит. Все ближе и ближе плывет грозная льдина, все тревожнее лицо Алексея. Тревогу его заметили мужики, и некоторые опасливо сошли с плотины. Вдруг льдина приподняла край, заскрежетала и внезапно так лопнула, будто выстрелила пушка.
— На ледорез попала! — воскликнул Алексей.
От сплошной массы откололась широкая четырехугольная, величиной в четверть гектара, льдина. Сначала она так ухнула в воду, что обрызгала людей, стоявших на берегу, потом, пробыв под водой недолго, высунула острый угол, затем, будто кто подпирал ее, стала почти торчмя. Постояв во весь свой гигантский рост, медленно поклонилась удивленному народу, плавно опустилась и, обмывая синюю свою спину водой, неудержимо ринулась к плотине. Снова на лице Алексея тревога. Если льдина и не застрянет в прогале быков, то своим могучим весом с размаху может так ударить, что едва ли уцелеет камень и цемент.
— Уходите! — кто-то испуганно крикнул людям, стоявшим на плотине.
«Снарядом бы ее», — подумал Алексей.
На момент показалось, что эта льдина непомерной силой своей снесет не плотину, а раздавит его, Алексея.
«Нет, огонь не взял, а лед не сломает».
У среднего быка водоворот. Седая громадина, ощетинясь чешуей наносного льда, крадучись, повертывалась к быку и высовывала из воды ощеренные углы свои, словно прицеливалась, каким из них ударить так, чтобы от каменной силы, ставшей на пути, и следа не осталось. Озлобленно несколько раз нырнула, словно черпая силу свою в темной воде, потом, чуть скосив острый угол, с размаху ударилась и… далеко отскочила назад. Но сзади наперли на нее другие льдины, загромоздили ей место для разбега, и она, уже потерявшая силу от лобового удара, понеслась теперь тихо. Подплыла к быку неслышно, осторожно стукнулась, не отскочила уже, а медленно, как живая, начала поднимать тяжелое тело свое на дыбы. Но, дотянувшись по ледорезной стене быка чуть не доверху, глухо хрястнула, сломила хребет и бессильно опустилась, разломанная на несколько кусков.
