В дверь постучали. Вошел Альберт Круминьш, молча протянул телеграмму, вопросительно помолчал.
Тухачевский взглянул на бланк и кивнул адъютанту.
— Идите.
Это была тоже депеша Грюнштейна и Павлова, но адресовали они ее теперь начальнику 35-й дивизии. Тухачевскому предназначалась копия документа.
Краскомы сообщали о бедственном положении, в котором оказались фронтовые части в связи с обходом правого фланга 35-й. Начальник и комиссар 27-й дивизии просили 35-ю принять все меры к удержанию во что бы то ни стало линии станция Косарги — Ладырево, дабы дать возможность Павлову, сохраняя за собой Челябинск, всеми силами навалиться на фланг и тылы противника.
Просьба была своевременна и разумна. Тухачевский кивнул головой, будто утверждал доводы пожилых, опытных военачальников. Комиссар 27-й, ставший недавно членом Реввоенсовета 5-й армии, Грюнштейн прошел тяжкую школу политической каторги, глубинно разбирался в людях, умел дельно и быстро действовать в сложной обстановке боев. Внешне угловатый, он был скор в движениях, а говорил, напротив, медленно, с паузами.
Начальник 27-й дивизии Александр Васильевич Павлов, бородатый и коренастый, косая сажень в плечах, выглядел типичным деревенским силачом. Он, и в самом деле, был сын земли, агроном, до самозабвения любящий поле и природу. Поручик 38-го Сибирского полка, Павлов встретил революцию как солдат своего класса и порядочный человек. Сын бедного полоцкого земледельца, героя турецкой кампании, он оказался чрезвычайно одаренным военачальником. Тухачевский убежден: это выдающийся работник, твердый и смелый, обладающий блестящим оперативным мышлением. Павлов не любит шума, скоропалительных решений, его соединение обычно выполняет задачи быстро и точно.
Командарм стал вспоминать полки 27-й дивизии. Тухачевский никогда не видел в них безликие номерные части. Каждый полк, это Михаил Николаевич знал убежденно, имел свой характер, лицо, особенности. Боевые славные части. Но даже из них командарм-5 выделяет 242-й Волжский полк. Командует им Степан Сергеевич Вострецов, человек железной воли, умница и храбрец. Вострецов совсем недавно принял полк, заменив товарища, погибшего в бою, и уже успел составить себе славное имя. Судя по докладу Павлова, именно этим полком собирается начдив прикрыть стык своих частей с 35-й дивизией.
Тухачевский спустился на первый этаж, в аппаратную. Посмотрел ленты последних депеш, собрался было посоветоваться о делах армии с комфронта, но вспомнил, что Фрунзе сейчас, должно быть, в Москве, быстрыми шагами поднялся к себе.
В открытое окно, слава богу, уже веяло прохладой раннего утра. Солнце еще не всплыло над горизонтом, однако жидкая синева наступающего дня разливалась в воздухе.
Позади была бессонная ночь, но Михаила Николаевича спасали молодость и здоровье, и ему казалось, что он не ощущает усталости.
Сын дворянина малого достатка и смоленской крестьянки, Тухачевский вырос в атмосфере благородства, и труда, и товарищеского уважения к крестьянству. При всем том он с самого детства твердо мечтал о военной карьере. Возможно, это объяснялось наследственностью: дед и прадед Миши были офицеры. Правда, отец будущего командарма относился к мундирам, пушкам, строевому шагу и прочим аксессуарам воинской службы и войны в лучшем случае равнодушно.
Михаил, избрав военный путь, не пожелал уступить отцу, возражавшему против ратной карьеры сына. Более того, сын постарался убедить Николая Николаевича, что намечена единственная правильная дорога.
В девятнадцать лет Тухачевский окончил 1-й Московский кадетский корпус и в августе того же года поступил в Александровское военное училище Москвы.
И в корпусе, и в училище он добился блестящих успехов, но не только это снискало ему глубокое уважение окружающих. Он был справедлив, никогда не обижал слабых, не чванился успехами.
Корпус Тухачевский окончил первым учеником выпуска, и фамилия его была написана золотом на мраморной доске у парадного входа.
В училище ему прочили блестящую карьеру, хотя ходили слухи, что он — наследственный безбожник, презирает самодержавие и мечтает о народовластии.
У Тухачевского, действительно, был легко различимый талант бойца и военачальника. Он жадно учил науки не для табеля, не для вида, не для карьеры. Юноша надеялся прожить жизнь в строю и на поле брани во имя Отечества, которое доживет до свободы.
Еще мальчишкой он уговорил отца поехать к Толстому, и Тухачевские, не пожалев времени на долгую дорогу, отправились к Льву Николаевичу. Миша бродил по Ясной Поляне, и ему казалось: он дышит воздухом сказочного царства добра и порядка. «Дерево бедных», дубы в Чепыже, Афонина роща, Комната под сводами — все было озарено светом, исходившим от бородатого мифического старца, управлявшего своей страной с немного грустной усмешкой.
На прощание Толстой покатал Мишу в бричке, и это была несказанная радость и память на всю жизнь.
Потом мальчик увлеченно рассказывал матери об этой поездке. Мавра Петровна гладила его по волосам, заглядывала в глаза сына и покачивала согласно головой: «Да, Мишенька, он очень хороший человек, Толстой». И ее глаза излучали тепло.
Он запомнил эти глаза, уже растерянные и полные скорби, на станции, исхлестанной криками, песнями, плачем, в день, когда уезжал на фронт. Мама старалась не плакать, и лишь руки дрожали у нее от горя. К той поре она уже схоронила мужа, потеряла дочь, сгоревшую от болезни, и вот теперь отправляла в пекло войны сына — свою опору и радость.
Можно себе представить, что творилось в ее сердце, когда она прочла в «Русском слове» сообщение с поля брани: «Подпоручик Тухачевский и поручик Веселаго взорвали мост в тылу у неприятеля, судьба героев неизвестна». Однако Миша нашелся, но вскоре другая газета сообщила уже о гибели младшего офицера 7-й роты лейб-гвардии Семеновского полка Тухачевского. Эти ужасные сведения вскоре подтвердились приказом № 34 по Мишенькиному полку, в котором перечислялись убитые офицеры.
Потом Мавре Петровне написали из батальона и сообщили подробности.
Это случилось девятнадцатого февраля 1915 года, через три дня после фронтовых именин Михаила Николаевича, — ему исполнилось двадцать два года. Рота Тухачевского дралась до последней возможности, была почти полностью уничтожена, и ее остатки — несколько человек — попали в плен. Тело Тухачевского на поле брани не нашли.
И Мавра Петровна всеми силами старалась убедить себя, что Миша — господи, помоги мне! — жив и в плену.
Подпоручик, и в самом деле, попал в плен.
Его неволя длилась два с половиной года, два с половиной черных года, подумать только! Он слышал: в плену томятся два миллиона русских пленных, четырнадцать тысяч офицеров.
Михаил Николаевич не раз уходил из-под стражи. Четыре побега из плена и четыре неудачи не только не обескуражили его, но и дали опыт, который, надо полагать, позволит ему бежать вновь и узнать успех.
И он ушел в пятый раз, с огромными трудностями и риском выбравшись из опостылевшего форта крепости. Путь Тухачевского лежал к германо-швейцарской границе. Затем беглец пересек Францию, попал в Англию и оттуда морем уплыл на родину.
Михаил Николаевич прорвался в Россию в октябре 1917 года, и Родина и революция стали ему двойной радостью и надеждой. Он жадно вникал в статьи Ленина. Тухачевский искал в Москве, куда он приехал после Питера, старых товарищей по корпусу и училищу, особенно тех из них, кто стал под красное знамя.
Давний друг семьи, большевик и член ВЦИКа Николай Николаевич Кулябко рекомендовал Тухачевского в партию большевиков.
Уже через месяц дельный, немногословный офицер работал в военном отделе Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета — партия с огромным напряжением строила новую армию. Начальник Тухачевского Авель Енукидзе поверил в искренность и талант гвардейского офицера.
В апреле 1918 года Михаил Николаевич стал коммунистом и вскоре — военкомом Московского района обороны. И это опять была радость, ибо в двадцать пять своих лет он работал под началом вождей Революции, рядом с ними. Ленин, Свердлов, Дзержинский были ему живой образец и пример. Он видел и слышал Ленина, мечтал, что когда-нибудь удастся поговорить с ним.
Потом его послали на Восточный фронт, перебросили на Южный и снова вернули на Восточный, — тогда, в апреле 1919 года, на востоке решалась судьба Красной России.
Четвертого апреля 1919 года Михаил Николаевич принял 5-ю армию Востфронта, прекрасную своим революционным духом, но обескровленную и измученную до предела. Это были питерцы, москвичи, минчане, уральцы; русские, украинцы, белорусы, евреи, латыши, литовцы, эстонцы, татары, башкиры, чуваши, чехи, поляки, китайцы — кажется, весь мир послал сюда своих детей сражаться за справедливость.
