— А что означает в условиях Усть-Калитвинского слово «сверхзадача»? Да еще и «большая и смелая»? — Марсова прищурила свои округлые карие глаза, усмехнулась. — Простым людям нужна не эта приходьковская «сверхмечта», не кампанейщина и трепка нервов — всем этим они сыты по горло. Им нужна нормальная, хорошо обеспеченная и спокойная жизнь. — Она прикурила вторую сигарету. — На сей счет хорошо сказал поэт: «Я думал: жалкий человек. Чего он хочет! Небо ясно, под небом места много всем, но беспрестанно и напрасно один враждует он — зачем?» Вот именно — зачем? — Кивком головы Марсова откинула закрывавший, лоб локон. — Человек живет один раз, и ему нужно прожить эту жизнь красиво! И не когда-то, а сегодня, сейчас!
— Что значит — прожить жизнь красиво?
— Спокойно, без тревог и волнений. Жизнь — это удовольствие!
— Кто-то из великих сказал: жизнь — это борьба!
— Я этого не понимаю и не принимаю.
— Происходит что-то удивительное! — Щедров улыбнулся Марсовой. — Все то, что понимаю и принимаю я, почему-то не понимаете и не принимаете вы, все то, что радует меня, почему-то огорчает вас, все то, что нравится мне, не нравится вам, и наоборот. А почему, Раиса Альбертовна? Вы не задумывались над этим? Ведь мы с вами члены одной партии, единомышленники и, как говорится, одного поля ягоды.
— Поле, верно, одно, а вот ягоды, выходит, разные, — сказала Марсова смеясь. — По натуре вы романтик, на людей и на жизнь смотрите восторженными глазами влюбленного юноши. Вы, как я слышала, даже хотите найти рецепт: как людям надобно жить и как им жить ненадобно. Скажу вам со всей прямотой: наивная затея! Когда вы на первый план ставите идейную сознательность и политическую активность масс и убеждены, что жизнь — это борьба, вы забываете о том, что человек, на какой бы земле он ни родился, все равно на свет белый появился с инстинктом собственника. Я же реалистка чистейшей воды и на происходящее вокруг смотрю с нескрываемой печоринской грустью и всегда помню об этом инстинкте. Вот, собственно, и ответ на вопрос, почему на одном поле вырастают разные ягоды. Вы делаете вид, будто вам неизвестно, что человек, родившись, тянется к довольству, удобству, покою. Мне же об этом известно! К этому следует добавить: благодаря усилению международных контактов нынче многие советские люди бывают за границей и видят, как красиво и удобно живут там.
— Да, теперь и я вижу, что мы в самом деле разные ягоды. Вот и хочется доискаться: почему разные? — спросил, помолчав, Щедров. — Как утверждает анкета, Раиса Марсова родилась и выросла не на чужбине, а в своей родной стране. Была пионеркой, затем у комсомолкой. В Ленинграде училась в школе и в этом же городе получила университетское образование. В том же Ленинграде она вступила в Коммунистическую партию. И вот я думаю: откуда это у нее?
— Что — «это»?
— Ваши мысли, ваши воззрения. Мы с вами росли, воспитывались и становились на ноги в одних и тех же условиях. Однако ваши мысли и ваши слова не только не схожи с моими мыслями и моими словами, но во многом им противоположны. Почему? Можете вы объяснить?
— Говорите вы взволнованно, откровенно и горячо, я бы сказала, с пафосом. И мне это нравится, да вот беда: говорите неубедительно! — Марсова хотела показать, как, даже рассерженная, она умеет мило улыбаться, и не смогла: крашеные губы лишь скривились, а глаза потемнели. — Разумеется, мне было приятно узнать, что вы уже изучили мою биографию. Но и это вам не помогло понять, почему на одном и том же поле ягоды и на вкус и на цвет бывают разные. Сам этот факт вас удивляет, а меня — нисколько, ибо он лишний раз подтверждает ту истину, что когда мы росли, то и в людях и в жизни видели не одно и то же. Не одно и то же видим и сейчас.
— Я стремлюсь видеть в человеке, точнее, в советском человеке главное. И это главное — отнюдь не собственнический инстинкт. Хотя избавить человека от этого я чувства нелегко. Даже очень нелегко. И все же у нас выросло поколение людей, начисто лишенных этого инстинкта. А статья Приходько призывает не только сделать Усть-Калитвинский передовым районом, а жителей района богатыми, обеспеченными, но и к тому, чтобы районная парторганизация идейному воспитанию придавала первоочередное значение. И тут нам без этой сверхзадачи не обойтись. Вы только что заметили, что многие наши товарищи, бывая за рубежом, убеждаются, как красиво и удобно там живут люди. Да, вы правы: сейчас многие бывают за границей. Порою появляются туристские заметки, именно туристские, поверхностные впечатления людей, которые не затрудняют себя заглянуть за размалеванную рекламную витрину капитализма… Однако нам пора вернуться к тому, с чего мы начали: статью Приходько я прошу напечатать.
— А как быть с тем местом в статье, где подвергается критике райком? — спросила Марсова. — Райком — это же прежде всего члены бюро: и вы, и я, и Сухомлинов, и сам Приходько.
— Разве нельзя, к примеру, сказать в печати о том, что в нашей работе зачастую существует параллелизм? Вот два секретаря райкома: Щедров, Приходько. — Щедров взял лист бумаги и нарисовал два квадрата. — Рядом изобразим еще два квадрата — председатель исполкома Рогов и его заместитель Казаков. И вот Щедров, допустим, едет по району. Интересуется колхозными делами. Спрашивает, как с посевами, с прополкой, какие виды на урожай. Проводит совещания коммунистов. Через какое-то время по этим же станицам едет Рогов. Чем он интересуется? Тем же, чем только что интересовался Щедров. Затем по району едет Приходько. Он ведает вопросами культуры и просвещения. Интересуется работой Домов культуры, школ, библиотек, красных уголков, стенных газет. По следу Приходько едет Казаков. Он тоже, как говорят, курирует вопросы культуры и просвещения. Чем занимается Казаков? Собирает тех же работников, повторяет Приходько. Выходит: одним и тем же делом занимаются два руководящих товарища. А правильно ли это? Я слышал, у Холодова, нашего соседа, дело обстоит совсем иначе. Вот Приходько об этом и говорит в статье. И правильно делает.
— А как же авторитет райкома? Как быть тогда с авторитетом руководителей колхозов?
— С каких это пор деловая критика стала подрывать авторитет?
Щедров встал из-за стола и прошелся по кабинету. Марсова молчала. Ее красивое, с легким весенним загаром лицо было спокойно. Лишь упрямо сжатые губы да напряженно прищуренные, словно от яркого света, глаза выдавали ее душевное волнение.
— Сессия райсовета откроется во вторник, — остановившись, сказал Щедров. — Хорошо бы напечатать статью Приходько в воскресном номере. Сегодня у нас пятница. Время еще есть…
— Я подчинюсь. Но сегодня же напишу Румянцеву.
— Ваше право.
Как никто другой, Калашник любил выезжать в районы края не на «Волге», а на «Чайке». «Оно конечно, ехать и на «Волге» хорошо, а на «Чайке» все же лучше: и быстрое и удобнее», — говорил он сам себе. Поэтому, направляясь в предгорные районы, куда лежало отличное шоссе, Калашник поехал на «Чайке». По пути завернул в Усть-Калитвинскую. Было воскресенье. В такой день встречаться с Щедровым не хотелось, и Калашник еще у въезда в станицу сказал сидевшему рядом с шофером Ануфриеву, чтобы ехал не к Щедрову, а к Рогову на квартиру.
Завьюженная пылью «Чайка» неслышно вкатилась в небольшой чистенький двор. Галина и Рогов еще в окно увидели знакомую машину и поспешили навстречу нежданному гостю. В сапогах, в дорожном, сшитом из серого тонкого материала костюме, высокий и стройный, Калашник был похож на ученого лесовода. Ему не хватало лишь ружья за плечами и патронташа на поясе. В семье Роговых он бывал часто. Поэтому он обнял и расцеловал Галину. На ее вопрос, почему приехал без Нины, Калашник ответил, что в командировку удобнее ездить без жены. По-мужски, жестко обнял Рогова, хлопал по плечу, смеялся, поглаживая красивые усы. Направляясь в дом, он взял на руки подвернувшегося Александра, смеясь и говоря: «Ах, какой мальчуган, вылитый папаша! Но мой Юрий постарше!»
Галина и Ольга Петровна, с которой Калашник тоже расцеловался, поспешили с обедом. Гость едва успел умыться с дороги, как его уже пригласили к столу. Шофер и Ануфриев обедали на кухне. Улучив минуту, когда обе женщины ушли по каким-то своим делам, Калашник, покручивая ус и смеясь одними глазами, сказал, до шепота понизив голос:
— Евгений, ты чего это совсем забыл свою Машу? Как-то встретили ее на улице. Скучная. Говорила со мной нехотя, о тебе ни слова.
— А, оставь! — Рогов махнул рукой, покосившись на дверь, куда ушли жена и теща. — Тут и без Маши тошно.
— Что случилось, дружище?
— Все то же. Щедров шурует! Другое слово трудно подобрать.
— Шуровать он мастер, это точно!
— Въедлив. Лезет во все щели!
— Есть у него и это, есть!
После обеда они перешли в большую, с диваном и креслами комнату, куда Ольга Петровна принесла им кофе. Калашник снял сапоги, чтобы ноги отдохнули. Отпустил ремень, устало вытянулся на диване.
