— Вы давно плаваете?
— Всю жизнь! Помнить себя начал на корме рыбацкой лодки. Я ведь по рождению островитянин.
— И я детство и всю молодость провела возле моря, а в настоящее плавание иду впервые…
— Море вас примет, вот увидите! Море — оно живое. Оно тоже умеет ценить красоту.
Остаток дня Татьяна находилась под приятным впечатлением знакомства с голубоглазым великаном. Что-то было в нем трогательное, несоразмерное с внешностью. Ей подумалось, что Ян напоминает кого-то другого, непонятого и забытого…
В портовой проходной ее ждал Борис Ролдугин. Рядом с ним скучал таксист в форменной фуражке, на этот раз молодой парень с франтоватой ниточкой усов над верхней губой.
— Заводи, шеф! — распорядился Борис, увидев Татьяну. — Ну как первые впечатления? — спросил он ее в машине.
— Ничего, — ответила она.
— С помпой тебе не повезло. Он из бывших шкрабов, говорят, был завучем в какой-то школе. Случайный человек на море, Странно получается: чтобы стать самым младшим — четвертым помощником на судне, надо пять лет протирать штаны в мореходке, а тут — прошел двухмесячные курсы или просто инструктаж в парткоме — и третий человек после капитана со старпомом. Неправильно это… Ну да ничего, тебе от него детей не рожать! — шутливо заключил он.
— Знаешь что, Боря, — повернулась к нему Татьяна. — Ты позволишь мне побыть сегодня одной?
Урманов спускался по трапу в будущий боевой информационный центр, осторожно ставя ноги на заляпанные краской ступени. Неожиданно снизу донеслось пение. Звонкий женский голос выводил:
Отпустили сто рублей
На постройку кораблей…
«Ишь ты, резвятся красны девицы», — усмехнулся Сергей, нарочно затопав яловыми сапожищами, чтобы услышали внизу. Действительно, песня сразу же оборвалась.
В неуютном без иллюминаторов помещении при свете переносных ламп работали маляры. Слепящие лучи переносок ударили в глаза командиру, заставив на момент зажмуриться.
— Душевно поете, девчата, — сказал он, поздоровавшись.
— А мы сочетаем приятное с полезным, — ответила Снеговая, выходя на середину отсека.
— Рад вас видеть, Ирина Петровна, — учтиво поклонился Сергей.
— Мы вас, товарищ командир, тем более. Такие женихи на дороге не валяются, — картинно подбоченясь, ответила она.
«А все-таки хороша, мерзавка», — любуясь ею, беззлобно подумал Урманов. Нет ничего удивительного, что охмурила она взбалмошного Игоря Русакова. Их часто видят вместе то в ресторане, то на танцевальной площадке городского парка.
— Напрасно вы, товарищ командир, пригожих ребят нам в помощь не выделили, — продолжала балагурить Снеговая. — Давно бы уже и здесь, в БИЦе, и в посту управления монтажники вкалывали…
— Вы-то себя не обделили, товарищ бригадир, — улыбнулся Сергей.
— Я за всех своих подружек душой болею, — не замешкалась она с ответом. — Нам ведь до ваших лет в невестах ходить нельзя!
— График работ вам известен? — чтобы пересилить неловкость, спросил Урманов.
— Я на планерках мух не ловлю, — ответила Снеговая.
— Ну добро, — скомкал разговор Урманов и затопал обратно по трапу. Снизу донесся дружный хохот, который окончательно разозлил Сергея.
На палубе под горячую руку ему подвернулся спящий в укромном уголке рабочий, судя по заплывшим глазам, с тяжкого похмелья. Сергей приказал выставить лодыря с корабля, а сам медведем вломился в диспетчерскую.
— Давай поменяемся ролями, Серега! — парировал его наскоки Павел Русаков. — Ты корабль строй, а я стану порядки наводить. Что, не хочешь? Тогда хватит мелочиться. Разве можно в таком большом деле обойтись без изъяна? Да завтра этот самый Канарейкин на трезвую голову двойную норму выдаст. А уволю я его по твоему настоянию, ты мне на его рабочее место своего матроса поставить?
— Не поставлю.
— То-то же! А мне что прикажешь делать без Канарейкина? Он у меня сварщик-ювелир…
— Да пойми ты, Павел, твои разгильдяи мою команду разлагают!
— Вот ты своими-то побольше и занимайся. Да с помощников спрашивай построже. Вон сколько их у тебя ходит, и все с нашивками до локтей!
Урманов и сам понимал, что погорячился. Он видел: мелкие неурядицы все-таки не влияют на общий ход строительно-монтажных работ. С каждой неделей «Горделивый», как копилка монетами, наполнялся новыми механизмами и устройствами. Зато и заводчан на нем прибавлялось. Появилось много смежников из субподрядных организаций, которые подчинялись главному строителю сугубо формально и таили от него многие фирменные секреты.
— Вот и попробуй совладай с таким разношерстным народом! — огорченно вздыхал Павел. — Фирмачей полным-полно, а стрелочник по-прежнему один я…
Правда, — и в этом командир имел возможность убедиться, — в налаживании отношений со смежниками главному строителю помогал ведущий конструктор Георг Томп, авторитет которого на всех уровнях был велик.
Как-то раз, когда они утром, по обыкновению, сидели втроем в диспетчерской, Томп вынул из кармана почтовый конверт.
— Письмо получил от Яна, — улыбнулся он. — Скоро они двинутся рейсом на Кубу. И знаете, Павел Иванович, кто идет у них судовым врачом? Ваша сестра Татьяна!
Урманов невольно вздрогнул при этом сообщении и с удивлением глянул на Павла: «Неужели тот до сих пор не знал?»
— Ударилась в бега от мужа, от родных… — сердито проворчал тот, давая понять, что разговор ему неприятен.
Тогда Сергей сам предпринял обходной маневр.
— На каком судне плавает ваш сын? — спросил он Томна.
— На сухогрузе «Новокуйбышевск». Это полуавтомат нового типа. Пятитысячник финской постройки…
— Экипаж на нем большой?
— Полагаю, человек пятьдесят…
— Наверное, сплошная молодежь?
— Капитан на нем опытный, Семен Ильич Сорокин, старый балтиец. Я когда-то сдавал ему судно…
— А женщин на таких судах много плавает? — продолжал выведывать Урманов.
— Полагаю, не больше трех-четырех. Поварихи, буфетчица, дневальная, иногда врач, совсем редко маркони — значит радистка… Все-таки моряк профессия не женская.
— Рейс будет долгим?
— Сдадут генеральный груз в Гаване, забункеруются там сахаром и через Суэцкий канал пойдут в Находку. Так пишет Ян…
Опытному моряку нетрудно было прикинуть в уме примерное время плавания. С учетом стоянок выходило больше полугода. Но Сергей понимал еще и то, какими долгими кажутся дни вдали от дома. Не зря же случаются в далеком океане такие парадоксы, когда после пересечения линии перемены дат можно угодить из дня нынешнего обратно в день вчерашний.
— Слышь, Серега, — окликнул Урманова копавшийся в груде монтажных схем Павел. — Подбрось мне на сегодня десятка три гавриков. Люди позарез нужны!
— Ни одного матроса. У нас строевые занятия.
— Тебе что важнее, корабль побыстрее получить или подметки протереть?
— Мне важно наладить организацию службы. Без нее твоей чудо-технике грош цена будет в море.
— Значит, ты в головы своих матросов хочешь знания через ноги вбить?
— Зато твоих ювелиров ноги не всегда твердо держат, — съехидничал Урманов.
— Ох и зануда ты, Сергей. Потому и бабы с тобой не уживаются…
Урманов резко повернулся и поспешил к выходу.
— Обиделся, — кисло ухмыльнулся Павел. — Умный парень, но самолюбив, как прима-балерина.
— Ум, труд и самолюбие делают обыкновенных людей великими, задумчиво произнес Томп.
Урманов тем временем торопился к заводской проходной, то и дело поглядывая на часы. Ровно в десять он был на плацу, где в двухшереножном строю стоял весь экипаж «Горделивого».
Раздалось протяжное «смир-рноо!», от строя отделился офицер и со вскинутой под козырек фуражки рукой подошел к командиру.
— Товарищ капитан второго ранга! — прищелкнув каблуками, четко начал рапортовать он. — Экипаж ракетного крейсера «Горделивый» для строевого смотра построен. Старший помощник командира капитан третьего ранга Саркисов.
Старпом сделал шаг в сторону, пропуская вперед командира, и повернулся кругом. Чуть приотстав, сопроводил Урманова к середине строя.
— Здравствуйте, товарищи! — на одном дыхании выкрикнул Урманов.
— Здравия… желаем… товарищ… капитан… второго… ранга! шестикратно пророкотали шеренги.
Разрешив стоять «вольно», командир направился к правому, офицерскому флангу. Почти весь командный штат был укомплектован молодежью, на погонах которой поблескивали по две-три, реже по четыре звездочки. Урманов даже посетовал на такое положение в отделе кадров. «Молодость — это недостаток, который быстро проходит!» — успокоил его один из кадровиков. В деликатное положение поставило командира и назначение к нему старпомом Саркисова, закончившего академию в одной с ним группе. Все три учебных года слушатели были на одинаковом положении, называли друг друга в лучшем случае по имени-отчеству и, уж конечно, на «ты».
