Уосук опустил голову. Он чувствовал, что в словах Максима было много правды.
— Так что же, по-вашему, — тихо сказал он, — я должен был отказаться и тем самым погубить себя?
— Ну, так мы не говорим. Мы, собственно, тебя и не осуждаем. Не ты виноват, а вся обстановка в стране, вынуждающая бедняков продавать богатым и себя, и своих детей.
— Главное, — добавил Платон, — чтобы ты никогда не забывал, чей ты родом. И перестань, ради бога, ошиваться у этих лавок! Если хочешь быть настоящим человеком, стань учителем. Просвещай народ, зови его к лучшей доле!
— Ребята, чайку страсть как хочется! Кончай дискуссию! — заныл Миша.
Все рассмеялись.
— Хорошо. Чайку — и по домам. Расходиться по одному, — сказал Максим. Очевидно, он был старшим в этом кружке. — Приходи к нам, Иосиф, и в другой раз! Правда, собираемся мы не часто… Если хочешь, мы тебя позовем.
Клятва. «Как я жил раньше? Словно закрыв глаза»
Через неделю Платон снова предложил Уосуку «поговорить о литературе». На этот раз он повел его совсем на другой конец города, но и там оказалась такая же бедная юрта. И снова о литературе не было сказано ни слова. Опять расспрашивали Уосука о нем самом, о его родителях, о купце, о сынках Разбогатеева. Уосук понимал, что ему все еще не доверяют, но не обижался. Он понял с первой встречи, что дело, которым они занимаются, далеко от изящной словесности. Все кружковцы казались ему замечательными. Он удивлялся их уму и осведомленности во многих вопросах, над которыми сам даже не задумывался. Чувствовалось, что они не ограничиваются тем, чему учат их в семинарии, пытаются понять жизнь во всей ее сложности. Уосук, конечно, не мог знать, что Платон Слепцов через каких-нибудь пять лет станет известнейшим якутским поэтом Платоном Ойунским и вместе с Максимом Аммосовым встанет во главе нового государства — Якутской Автономной Республики, что и из других участников кружка вырастут по-настоящему большие люди.
В тот вечер заговорились допоздна. Наутро Уосук долго не мог проснуться. Разбудила его хозяйка.
— Вставай, дружок! — тормошила она, — Негоже спать так поздно. Занятия пропустишь.
Уосук торопливо вскочил.
— Неужто и ты загулял? — с тревогой спросила асессорша.
— Что вы, Мария Ильинична! — улыбнулся Уосук. — У одного товарища сидел. Редкую книгу достали.
— А я уж думала… Твои-то… братья, что ли… Опять в три пополуночи явились. Ох, господи! Нынче вновь уроки пропустят. Написал бы ты, дружок, Николаю Алексеевичу. А то как бы не досталось нам с тобой на орехи.
— Напишу, пожалуй, — сказал Уосук, чтобы успокоить старуху. Познакомившись с кружковцами, он и думать забыл о сыновьях Разбогатеева.
Сам купец время от времени присылал всем троим спокойные, почти равнодушные письма. Уосук сначала отвечал на них подробно, потом это занятие ему надоело. В последнее же время голова его была занята только кружком.
В третий раз Платон вел его кружным путем и все время оглядывался.
— Что это ты головой вертишь? — не выдержал наконец Уосук.
— Смотрю, как бы «хвоста» не подцепить.
— Какого хвоста?
— Потом узнаешь.
Уосук догадался, что Платон имеет в виду полицейских сыщиков.
Они обогнули Талое озеро, прошли какими-то переулками и, как и раньше, выбрались к покосившейся юрте. Внутри оказались те же семинаристы. Они были сосредоточенны и суровы.
— Садитесь, — махнул рукой вошедшим Максим. — Друзья, мне кажется, мы должны окончательно решить, примем Иосифа Токурова в кружок или нет. У кого есть вопросы к Токурову?
— У меня, — встал Миша Ксенофонтов. — Скажи, ты хочешь быть с нами?
— Хочу.
— Имей в виду, что мы изучаем совсем другую литературу, чем в семинарии. Тебя это не смущает? — нахмурил брови Платон.
— Мне всегда было интересно узнать что-либо сверх программы, — улыбнулся Уосук.
— За такой интерес ты можешь вместе с нами угодить за решетку. Понял?
— Понял.
— Кружок наш секретный. Цель его — вести борьбу против всех и всяческих угнетателей народа: чиновников, помещиков, толстосумов, в том числе купцов. К этому ты готов?
— Готов.
— И ты не дрогнешь? Не струсишь? Не выдашь?
— Нет.
— В таком случае ты должен дать клятву.
«Нет… Они не шутят, — думал Уосук, испытующе глядя на юношей. — А почему Максим так подчеркнул: в том числе и купцов? Намекает на Разбогатеева? Да, видимо, так. Не знают они Николая Алексеевича. Он не такой, с ним бороться не надо. А с другими… готов драться до последнего».
— Согласен ли ты дать клятву?
— Согласен.
— Нет! Не верю! — вдруг воскликнул Ксенофонтов. Нельзя верить таким, как он! Продавшийся сам, может продать и других!
Уосук вздрогнул, словно его огрели плетью.
— Зачем обижаешь товарища? — спокойно сказал Аммосов. — Он тут ни при чем. Его обманул матерый хищник, пронырливый и хитрый купец. Мы уже говорили об этом, Миша! За Иосифа ручается Платон. Он же и примет клятву.
— Как потомок шамана и сам олонхосут[13], призываю Иосифа, сына Никифора, поклясться старинной якутской клятвой, сидя на конском черепе! — торжественно и страшновато сказал Платон.
Он достал из-под нар заранее приготовленный череп, блеснувший пожелтевшей костью. Положив его на плетеный стул, он усадил Уосука верхом на череп. Стул стоял вплотную к очагу, и Уосук чувствовал затылком дыхание огня. Платон отрезал ножом три пряди волос с висков и темени Уосука и, шепнув какие-то слова, бросил в пламя.
— Ты клянешься не только нам. Ты клянешься священному огню, — сурово сказал он.
Уосук кивнул головой.
— Повторяй за мной, не пропуская ни единого слова.
Платон опустил правую руку на темя Уосука и глухим, но отчетливым голосом начал:
Приношу я клятву священную
У огня моего великого.
Освещающего, согревающего,
От напастей оберегающего!
Клянусь родным своим очагом,
Что не дрогну перед врагом.
Скорее вырвут мой язык,
Чем из груди моей вырвут крик.
Все, что услышу, узнаю — скрою,
В сердце своем навеки зарою!
Ни бумаге, ни человеку,
Ни намеренно, ни случайно
Вовеки
Не доверю я нашу тайну.
Огонь священный, совесть моя,
Испепели мою душу,
Если когда-нибудь я
Клятву эту нарушу!
— Кончено, — добавил он обычным голосом. — Теперь ты, Иосиф, — член нашего кружка.
Все поздравили Уосука.
— Садись, ребята, — сказал Максим. — Перейдем к нашим занятиям.
«Вот оно, начинается», — подумал Уосук. Церемония клятвы и взволновала, и позабавила его. Зачем клясться? Ему и без того никогда бы в голову не пришло выдать друзей.
Максим снял с вешалки свой пиджак, отпорол подкладку и извлек сложенную во много раз пожелтевшую газету.
— Эта газета — орган большевистской фракции РСДРП. Называется она «Трудовая правда». — Максим разгладил газету ладонью. — Печатается и распространяется нелегально. Мне достался номер, вышедший в июле 1914 года.
— Откуда? — с удивлением спросил Уосук.
— Орел в когтях принес, — улыбнулся Максим.
Уосук прикусил язык. А он-то думал, что парни шутят, пугая его какими-то врагами. Теперь он почувствовал ко всем этим ребятам невольное уважение. Конечно, и во взрослом деле они оставались мальчишками, но дело то было серьезным! «Хорошо, что я с ними», — подумал Уосук.
— А что такое РСДРП? — сорвалось у него с языка.
— Российская социал-демократическая рабочая партия, — растолковал Максим. — Состоит из двух фракций: большевиков и меньшевиков.
— А кто такие… начал было Уосук и осекся, увидев, что кружковцы с осуждением смотрят на него. «Наверное, это самые простые вещи, а я их не знаю, — огорчился Уосук. — Столько книг прочел, а зря… Надо повнимательнее слушать, что они говорят».
Аммосов прочел статью из газеты.
— Как видите, еще в довоенный месяц большевики выступали против войны. И что же мы видим? Война действительно началась и принесла народам неизмеримый вред.
— А богачи рады! — отозвался Ксенофонтов. — Взять хотя бы купца Никифорова, сына Монеттаха. Нажился на военных поставках, завел торговлю с Китаем, Японией!
— Волостные воинские начальники составляют списки молодых парней — русских крестьян, татар. Летом, видимо, на войну отправят, — тихо сказал Исидор.
— Это что! Говорят, и до якутов добрались. Никогда не брали в армию, а теперь будут!
— Его величеству потребовалось пушечное мясо, — с горькой иронией произнес Максим. — Когда-то цари клятвенно обещали не брать якутов в войско как малочисленный народ. Да долго ли царю нарушить клятву! Разогнал же он Государственную думу, право на которую народ завоевал революцией 1905 года!