Не подлежало сомнению, что одновременно в нем жили умудренный жизненным опытом мужчина, полубезумный старец и неразумный юноша, никогда не способные примириться друг с другом. Сосуществуя по необходимости бок о бок в атмосфере постоянных подозрений, склок, недоброжелательства, они замышляли один против другого всевозможные козни и преступления. Любое препирательство перерастало в потасовку. Юноша внезапным ударом сбивал с ног своего взрослого соперника, легко справлялся со стариком и только тогда обретал желанную свободу, без которой не мыслил своего существования. Когда же поверженный, но не покорившийся противник приходил в себя, он по справедливости брал верх над обидчиком и властвовал до тех пор, пока однажды забытый всеми старик, неслышно подкравшийся под покровом ночи, не связывал коварно обоих спящих. Затем все начиналось снова: Содом и Гоморра, ад, рай, чистилище. Зловонные испарения серы, цветочный запах кетенов, стерильный — наркоза и медикаментов.
Будто дикарь, едва улавливающий связь между фазами луны и некими переменами в природе, Триэс и теперь не мог понять до конца, являлись ли его профессиональные успехи и неудачи истинной причиной или только следствием расположения колеса Фортуны, к которому он, пожизненный узник, давно уже накрепко был привязан. Однако в последние годы его не оставляло чувство, что золотые времена, когда солнечный юноша, не обремененный ни общественными предрассудками, ни слепой верой в судьбу, независимый и свободный, мог, не испытывая угрызений совести, поднять руку и на более опытного, сильного конкурента, и на ненавистного старого брюзгу, который с некоторых пор безраздельно царствовал в доме. Это означало, что троевластию пришел конец.
Постепенно Сергей Сергеевич усвоил стариковские привычки, рассеянно-покровительственную манеру в обращении с подчиненными и скучающе-равнодушную — по отношению к равным. Плотские удовольствия — тот спасательный круг, с помощью которого определенный сорт людей пытается продлить на какое-то время свое пребывание на поверхности жизни, — более не доставляли ему радости. Будущее представлялось пустыней. От подъема, испытанного лет восемь назад в связи с расцветом кротоновой тематики, не осталось следа, а то немногое, что еще предстояло сделать, сводилось к усовершенствованию технологии получения новых консервирующих добавок. Довольно скучная, хотя и необходимая потребителям, работа. Потом появились кетены. Шутка отдела информации обернулась судьбой целого направления. Стоял ослепительный яркий день весны. Он шел по мокрому асфальту парка и жадно ловил запахи оттаивающей земли — тот юноша, которого Триэс давно считал погибшим. Тот юноша, который однажды вдруг начал дышать и приоткрыл хитровато блеснувший глаз…
Тяжесть в затылке, странная легкость тела, непривычная молодежно-спортивная одежда, в которой он мерз долгую ночь на первом этаже гостиницы «Приэльбрусье», нелепость ситуации и полное его равнодушие к отсутствию привычных удобств — все это свидетельствовало о решительных переменах. Под лозунгом «Привет участникам конференции!» скапливался народ. Триэс вновь отправился туда и с удивлением обнаружил, что бойкие молодые люди, прикреплявшие лозунг, расположились теперь в чинных позах за двумя небольшими столами, разом превратившись в уважаемых членов Организационного комитета, ответственных за размещение участников. Позади, у самой стены, возвышались горы папок и памятных сувениров.
— Моя фамилия Степанов, — сказал он подойдя. Пальчик девушки побежал по списку.
— Вэ. И.?
— Нет. Эс. Эс. Сергей Сергеевич.
— У нас есть только В. И. Степанов. Вы откуда?
— Из Института химии.
— Глянь на всякий случай в другом списке, — лениво бросил ее сосед, оргкомитетовец.
Девушка повела плечиком, но все же выдвинула ящик, достала оттуда листок с несколькими фамилиями, поднесла к самым глазам, будто сразу став близорукой.
— Степанов Сергей Сергеевич?
— Совершенно верно.
— Так это вы подходили?
— Я, — признался Триэс, прочитав в глазах девушки смятение и испуг, словно перед ней стоял взломщик сейфов и убийца-рецидивист, а не мирный человек Степанов, которого, слава богу, кажется, все-таки не забыли включить в список участников.
— Как вы оказались здесь?
— В каком смысле?
Девушка молча протянула список соседу. Молодой человек вскочил со стула.
— Как вы здесь оказались? — повторил он вопрос, несколько запинаясь. — Как добрались? Когда приехали?
— Вчера вечером.
— Да ведь за вами только что отправили машину…
Густая краска залила теперь щеки молодого человека, тогда как другой, неизвестно откуда вынырнувший, уже интересовался багажом.
— Оставили на аэродроме? Не беспокойтесь, Сергей Сергеевич. Мы сейчас же пошлем человека, — пообещал он, осторожно вынимая из рук профессора как бы лишние уже, мешающие ему газеты и забирая номерки от камеры хранения.
— Я не беспокоюсь, — совершенно искренне заверил товарища Триэс.
— Идемте, Сергей Сергеевич.
Ласково и осторожно, точно тяжелобольного, его поддержали под локоток.
— Разве я буду жить не здесь?
— Ну что вы!
— Почему?
— Там вам больше понравится.
Многообещающая улыбка того, кто взял на себя трогательную заботу о нем, привычно обволокла профессора. Впрочем, все эти молодые люди казались на одно лицо. Они так походили друг на друга, будто были родными братьями.
— Заседания ведь будут проходить тут?
— Да, конечно.
Теперь всю свою мыслительную деятельность Триэс направил на то, чтобы отыскать какую-нибудь зацепку, придумать повод остаться в гостинице, но ничего путного на ум не приходило, а молодой человек тем временем неумолимо вел его по направлению к выходу.
— Ну а материалы, тезисы? — пытался он хоть как-то отсрочить теперь уже, видимо, неизбежное.
— Не беспокойтесь, Сергей Сергеевич. Все будет.
С померкнувшей надеждой Триэс оглядел холл, однако Инны нигде не увидел.
Они вышли из подъезда на свежий утренний воздух. Взору открылись необозримые дали. То ли низкие облака, то ли горы смутно истаивали у горизонта. На площадке возле лестницы стояло несколько легковых машин. Сопровождающий распахнул дверцу черной «Волги».
— Это недалеко, — сказал молодой человек.
Машина тронулась, все вокруг замелькало, веки у Сергея Сергеевича отяжелели, и он снова провалился куда-то.
Когда очнулся, уже подъезжали. Красивый двухэтажный дом, обшитый светлым лакированным деревом, чем-то напоминал роскошную яхту среди моря цветов и зелени. Прихожая, однако, оказалась просторнее, чем можно было ожидать от прогулочного судна. Паркетные полы, покрытые прозрачной леденцовой корочкой еще не поцарапанного лака, напоминали опрокинутые зеркала. Обширные внутренние покои источали благородные запахи ценных пород дерева, а также дорогого печенья и кофе. Миновав огромное чучело бурого, похоже только недавно убитого, медведя, они прошли небольшим коридором и по широкой винтовой, тоже деревянной, лестнице поднялись на второй этаж.
— Не желаете взглянуть?
Сопровождающий кивнул в сторону двери с изящной бронзовой ручкой.
— Что там?
— Охотничья вышка.
Небольшой огороженный помост — нечто среднее между просторным балконом и малой трибуной — был под стать всей даче. Отсюда открывался чудесный вид на холм и поляну, примыкавшую к лесу. Гладкая асфальтированная змейка, по которой, насколько хватало взгляда, ничто не двигалось, петляла вдоль обрыва, густо поросшего кустарником, и уходила куда-то в бесконечность.
— Где мы?
— В Доме почетных гостей.
Сергей Сергеевич облокотился на гладкие перила.
— Кабан выбегает — гость стреляет, — коротко объяснил молодой человек.
— Зачем бы ему сюда бежать?
Сопровождающий многозначительно хмыкнул, избегая прямого ответа.
Комната рядом с охотничьей вышкой оказалась небольшой, но уютно обставленной: двуспальная кровать посредине, ближе к окну — трюмо в резной золоченой раме с мраморной столешницей, на полу шкура, но уже черного медведя, по стенам — оленьи рога, голова кабана, ружье, патронташ с патронами…
— Тут ванна и туалет. — Сопровождающий указал на дверь в стене. — Завтрак и ужин внизу. Обедаем в гостинице.
Возле зеркала лежали папка, стопка каких-то брошюр, бумаг, значок делегата, шариковая ручка и сувенир из цветного стекла: двуглавый Эльбрус. Все было новеньким, свежим, хрустящим, остро пахнущим. В отличие от папок, штабелем сложенных за спинами оргкомитетчиков, эта была не серого, а красного цвета, и не из дешевого ледерина, а из тонкой натуральной кожи.
