— «Выхожу один я на дорогу…»
— Неправильно! — перебил Олег. — Не один, а со мной, и не на дорогу, а в степь.
— Это же Лермонтов выходил.
— И чего ты к нему прицепился? Или других поэтов нет? Или, на худой конец, сам сочини. Может, от твоих стихов перестанут болеть ноги. Или разучился?
— Могу! — ответил Ленька. — Хочешь, без бумаги, а так, одними мыслями и в один миг?
— Действуй!
Ленька пожалел, что похвастался. Без бумаги да еще и быстро — трудно. Как же это сделать, чтобы не записывать и подобрать удачные строки?
— Чего остановился? — спросил Олег. — Ты иди и сочиняй!
Прошло минут двадцать. Ленька потирал выпуклый лоб, мял чуприну и наконец крикнул:
— Есть! Готово! Слушай!
Опустился вечер,
Травы шелестят,
Подгоняет ветер
Маленьких ягнят.
— В общем и целом, конечно, подходяще. — Олег потер затылок, покряхтел. — Вот от твоих стихов, верно, у меня сразу сил прибавилось.
— Чего смеешься?
— А что? Правда… Просто бодрые стишки! Честное слово! Только они не очень правильные. Например: «травы шелестят». В данную минуту ветра нету и травы молчат, — значит, выдумка. Или: «ветер подгоняет ягнят». Ой, Ленька, ой, какой же ты выдумщик! Как это ветер может подгонять ягнят? Ярлыгой, что ли? Неудачно… Неправдоподобно.
— Ничего ты, Олег, в стихах не смыслишь!
— Ты, Леня, люби критику и не сердись. И Пушкина, говорят, тоже критиковали.
— Я, Олег, понимаю. Но тут же надо принять во внимание быстроту. Я, можно сказать, на лету схватил. А если посидеть, поразмыслить…
Олег обнял насупившегося Леньку.
— Леня, ты настоящий поэт… будешь. Но, послушай, друг, скажи правду: моей сестренке тоже стишки сочинял?
— Тебе зачем знать?
— Скромничаешь? Тогда отвечай: друг ты мне или не друг?
— Друг.
— Вот и скажи: писал?
— Нет еще, — смущенно ответил Ленька. — Но напишу. Непременно. Знаешь, Олег, она такая…
— Какая? — Олег рассмеялся. — Никакая!
— Она лучше всех! Вот!
— Тогда, Лень, скажи, — Олег насупил брови, — может, я как друг тебе не нужен? Ты говори, говори, не стесняйся!
— Ты о чем, Олег?
— Не знаешь? С Марфуткой дружишь?
— Разве нельзя? Она хорошая. У нее характер…
— Значит, Марфутка лучше меня? Так получается?
— Не совсем так. Ты по-своему, а она… Ты знаешь, Олег, я об этом и не думал.
— Сегодня не думал, а завтра подумаешь. — Олег сокрушенно покачал головой. — Эх, Лень, Лень, охота тебе с девчонкой связываться. У нее нет ни выдержки, ни смелости. Одни слезы.
Они остановились. Ленька не соглашался с Олегом, а сказать, возразить не мог. Овцы подошли вплотную, паслись возле ног, посапывая. Надо было идти. Ребята опередили сакман, но уже до стоянки шли молча.
Месяц вонзился в туманную, буро-серую кромку горизонта. Сакман был поставлен в закут, а сакманщики забрались в курень и улеглись на полсти. Олег, зевая, сказал:
— Лень, а хорошо в степи! Вот лежим мы с тобой в этом курене, а вокруг — ни живой души. Только овцы и собаки. И нам не страшно.
— Правильно. Первую ночь знаешь как я плохо спал!
— А скоро этой нашей жизни придет конец. Полтора месяца пролетели.
— Ты это о чем?
— От дяди Гриши слыхал, что скоро начнем отлучать молодняк и организовывать новую отару. Не будет тогда сакманов, а будут отары. И пойдут овцы на зимнюю кочевку.
— А мы?
— Прямым ходом в Грушовку.
— Знаешь что, Олег! — Ленька привстал. — Давай и мы двинем со всеми чабанами! Попросим дядю Гришу, чтобы взял. Неужели откажет?
— Попросить-то можно, — рассудительно заговорил Олег. — Дядя Гриша вполне согласился бы. И ты, и я свободно могли бы стать подпасками. Только…
— Что? Надоело?
— Не то, Леня.
— Знаешь, и Марфутка с нами поехала бы.
— Вот-вот, я так и знал! — с гневом ответил Олег. — Во-первых, твоей Марфутке надо ходить в школу, а во-вторых удивительный ты, Лень, человек!
— Почему удивительный?
— Ну как же! О будущем ты подумал? Мы должны поспешить в техникум.
— Торопись. Там тебя очень ждут! — Ленька натянул на голову брезент. — Как же, жди!
— И ждут. А что? — Олег придвинулся к другу. — Нет, Лень, от намеченного пути не отступать! Мы сперва окончим техникум, а после этого — пожалуйста, на все четыре стороны. Можно и в Сухую Буйволу. Да нас дядя Гриша охотно возьмет зоотехниками. Знаешь, что мы тогда сделаем? Попросимся в одну отару, будем работать вместе. У нас ни одна овца не заболеет. Мы новую породу выведем. Эх, ты!
Пока Олег мечтал, Ленька уснул. «Разнесчастный сонуля, поговорить не может!» — думал Олег, а глаза его слипались.
И опять ребятам ночь показалась короткой, как миг. Не заметили, как пролетела. И вот они уже вывели на траву сакманы. Шли, как обычно, впереди, зевали страшно, потягивались. От прохлады поеживались. Но Олег и тут не унывал. Он и танцевал, и гонялся за собаками, и налетал на Леньку с кулаками. Волей-неволей Ленька оборонялся, и они начинали борьбу.
Неожиданно подошел дед Евсей с берданкой. Олег и Ленька перестали бороться, смотрели на старого чабана и удивлялись: откуда он приплелся в такую рань?
— Хлопцы-молодцы! — крикнул он. — А вы шустрые!
— Это мы, дедушка, от сна избавлялись.
— Как живете-поживаете?
— Хорошо, — ответил Олег. — Пасем помаленьку. А вы откуда, дедушка?
— Из Суркульского яра. — На усталом стариковском лице промелькнула тень самодовольства. — Волчицу, черти б ее с квасом съели, подстерегал.
— И что? — спросил Ленька. — Подстерегли?
— Перехитрил и свалил-таки! — Дед Евсей погладил бородку, слабо, устало улыбнулся. — Разве не слыхали выстрела? Ох и долго она меня дразнила! Думал, этому и конца не будет. Я всю ночь, верите, сижу в кустах, поджидаю. В сон клонит, удержу нету. Ну, думаю, просплю, прозеваю. Но все же досидел. Только-только начинала полыхать зорька — гляжу, крадется. Я притаился, высматриваю. Вижу, направилась в гнездо, к волчатам. Ну, тут я ее и посадил на картечь. — Дед Евсей повертел в руках берданку, прищуренным глазом зыркнул в закопченное дуло. — Наповал срезал, в голову. Бьет, верите, как из орудия. Хлопцы, а утренний водопой где будете устраивать?
— Должен Андрейка подвезти воду, — ответил Олег. — До колодца дойдем только к обеду.
— Так вот вам, хлопцы, и наказ от меня. — Дед Евсей повесил ружье за спину. — Передайте от меня внуку моему Андрею, чтобы он завернул с арбой к волчиному гнезду. Там его волчица ждет. Заодно пусть прихватит и волчат. Мешок у вас найдется?
— В курене лежит, — ответил Ленька. — В том мешке волчата уже побывали.
Дед Евсей заспешил к кошаре. Когда же на взгорье выкатился багрово-красный шар и запламенела усыпанная росинками трава, приехал водовоз. Он сидел на бочке, подхлестывал рыжих быков и смеялся, как казалось Олегу и Леньке, без всяких причин. А причина, оказывается, была. Андрейка возил воду не десять дней, а уже восемнадцатый. И сегодня Григорий Корчнов сказал ему, что в сакман он не вернется, а будет третьяком в отаре Охрименки.
— Ну, дружки, — улыбаясь, заговорил Андрейка, — сакманщиком я более не буду. Эта работа так, для неучей.
— Воду будешь возить?
— Конец и водовозничеству. Иду в третьяки к Охрименке. Скоро у него будет новая отара, молодняцкая. — Андрейка отвел вспыхнувшие от радости глаза. — Григорий Афанасьевич позвал и говорит: «Выручай, Андрейка! Без тебя Охрименко не управится». Ну, что ж, говорю, если надо…
К концу водопоя, смахивая со лба испарину, Олег сообщил об убитой волчице.
— Новость старая, — сказал Андрейка, шмыгая носом. — Деда Евсея повстречал и говорил с ним. Я так и знал, что мне придется везти добычу. Разве без меня обойдутся? — и рассмеялся. — Хитрющий старик! Сумел перехитрить зверя. А главное, терпеливый до ужаса. Укроется в кустах и просидит всю ночь, как заколдованный.
Ленька сбегал в курень и принес мешок. В Суркульский яр поехали Андрейка и Олег.
— А вдруг она живая? — усомнился Олег. — Мы к ней, а она поднимется и зубы в ход пустит!
— Придумал! — с усмешкой ответил Андрейка. — Дед так целится, что ей не встать. Да и беру тебя для того, чтобы помог. Волчица — это же какая тяжесть! Тяжелее любого волкодава. Ее так, запросто, на арбу не свалишь. Сила нужна. Да к тому же, Олег, и волчат посмотришь. Ленька их уже видел.
— Ладно, — согласился Олег, — поехали.
Ленька остался с сакманом. И как же он был обрадован, когда к нему подошла Марфутка! Даже сердце екнуло, и стало вдруг жарко. В кошелке Марфутка принесла завтрак, но Ленька о нем и не подумал. Даже не верилось, что это стоит Марфутка. Ноги босые и до колен забрызганы росой. Невесело смотрела она на Леньку. В ее голубых глазах было полно солнца и тепла, а где-то в глубине блестела слезинка. Но почему Марфутка такая грустная? Ленька готов был рассмеяться, а она даже не улыбалась. Не зная, как бы ее развеселить, он взялся сзади за косички, как за поводья, и сказал:
