А может, и не глянет. Может, посмелее станет после награждения, которое учинил ему гвардии майор Визалов. Орден будет сиять на его груди, и не найдётся во всем поезде пассажира, который бы не взглянул на бывшего фронтовика с уважением.
Домой, домой… Через солончаки мчит поезд, смеркается, а когда утром припадут к окошку, то за ним уже совсем родной пейзаж с невысокими домиками и высокими пирамидальными тополями, с виноградником, рядами уходящим вдаль, с дворовыми постройками из неоштукатуренного камня–ракушечника, с тутовыми деревьями вдоль шоссе, которое то вплотную подходит к железной дороге, то сворачивает в сторону. Светополь! Вон он, их город, и никаких других городов, ни больших, ни маленьких, им не надо.
Конечно, не один вечер потом с упоением проговорят они о Калинове. С бесконечными подробностями, веселясь и празднуя душой, вспомнят своё купание в реке Пёс, гвардии майора Визалова вспомнят (к каждому празднику Валентина Потаповна будет посылать ему открыточку), их хозяйку, которая собиралась два часа мыть маленький гостиничный коридор… Но все это будет потом, а сейчас отдыха жаждет усталая душа. Так и ответит Вероника Потаповна: «Потом, потом» — на нетерпеливые расспросы соседей, которые высыплют встречать их. Возвратились! Она вышагивает впереди всех в кремовом, «как у Нонны», костюме, но без шляпы (река Пёс унесла шляпу, когда переправлялись из Колчеватиков), за ней Валентина Потаповна со склонённой набок головкой и Александра Сергеевна, замыкает же шествие Дмитрий Филиппович с орденом на груди и в берете, который ни при каких переправах не слетит у него с головы.
Так и видится мне их триумфальное возвращение, и так, наверное, виделось оно им, когда они ещё в Калинове мечтали — каждый про себя — о доме. Скорей бы уж! Но вслух не говорили. Нельзя было вести эти пораженческие разговоры, поскольку впереди ждали их ещё Колчеватики. Село, с которым столько связано и где, может быть, они встретят хотя бы одного помнящего те времена жителя. Они знали, что никогда не простят себе, если не побывают там.
Но они не знали другого: тех, прежних, Колчеватиков давно нет. Начисто сгорели вскоре после их отъезда, но колчеватинцы остались и, построившись на новом, более удобном месте, в полутора километрах от прежних Колчеватиков, нарекли новое село прежним именем.
Ведали об этом в Калинове немногие, но — ведали. В их числе была и квартирная хозяйка наших путешественников. Пока Валентина Потаповна отхаживала Дмитрия Филипповича, у которого, к его великому сожалению, на другой день все как рукой сняло, а Вероника Потаповна делала массаж лица по методу Нонны, сдружившаяся с хозяйкой Александра Сергеевна выясняла, как лучше добраться до Колчеватиков. За спиной сестёр наводила справки — обе смертельно обиделись бы, узнай, что им не доверяют. Им? Не доверяют? Это ещё почему! Все отлично помнят они: и переправу, и девчушку на переправе, их примерно ровесницу («Даша её звали», — с ласковой улыбкой сказала старшая сестра, на что младшая, передёрнув плечами: «Глаша… Аглая». — «Ну что ты, Вера? Даша… Коса ещё у неё была». — $1Аглая!»), и переправу помнят, и Аглаю–Дашу с косой, и крайний колчеватинский дом, откуда их облаивали всякий раз два огромных пса, один черный, другой белый, с рыжим пятном; колодец с журавлём посередине села, а рядом большое дерево — то ли дуб, то ли ясень. Все помнят, и тем не менее Александра Сергеевна решила проконсультироваться с хозяйкой. Уперев руки в бока, та объяснила, что в Колчеватики есть два пути: дальний, через мост, и напрямую.
— Зинка в два счета переправит. Пятак с человека. Только Колчеватики‑то не те уже, — предупредила она.
— Как не те? — испугалась Александра Сергеевна.
— Не те. Те сгорели давно.
Призадумалась Александра Сергеевна. Но ненадолго. Не говорить сёстрам про пожар попросила она. Ни про пожар, ни про то, что прежних Колчеватиков не существует больше. Пусть съездят…
— Так ведь не те же!
— Пусть съездят, — повторила Александра Сергеевна.
Толстуха смотрела на неё снизу вверх с изумлением.
— Ну–у ба–ба! — восхитилась она. — Ну и баба! Да откуда же ты взялась такая?
Мать Уленьки слабо улыбнулась сухими губами:
— Сама не знаю…
Переправа была за баней. Зинкой оказалась пожилая невзрачная женщина, худенькая и невысокая. Как только управлялась она с огромной лодкой!
Александра Сергеевна сразу же шагнула в неё, прошла, легонько придерживаясь за борта, к носу, а следовавшая за ней Вероника Потаповна в нерешительности остановилась.
— А ничего? — спросила она с тревогой.
— Ничего! — подстегнула её сзади сестра. И добавила, не удержавшись: — Пятьдесят лет назад ничего было?
Это придало моей бабушке смелости. Одной рукой придерживая шляпу и балансируя другой, вошла в лодку. И сразу же села.
— Сюда, — сказала ей перевозчица Зинка и показала на свободную скамью.
— Ничего–ничего! — успокоила её Вероника Потаповна. — Мне удобно.
Сестра хмыкнула:
— Тебе‑то удобно, а мы как?
Они все ещё стояли на берегу — Валентина Потаповна и её муж, ибо Вероника Потаповна, сев, загородила проход.
— А вы так! — махнула она рукой.
Что значило — так? Уж не вплавь ли?
— Когда Аглая перевозила, я всегда здесь сидела.
— Не Аглая, а Даша, — поправила Валентина Потаповна.
— Аглая!
Сидящая у весел женщина терпеливо слушала их препирательства. Ей некуда было спешить — на том берегу её пока что не ждали.
Наконец устроились. Одним веслом повела, другим, потом обоими (такими большими в её женских руках), и лодка спокойно пошла поперёк течения, почти не сносимая им.
— И давно вы здесь? — восхищённая её работой, спросила уже у берега Валентина Потаповна.
На борта положила перевозчица весла.
— Давно, — ответила.
Подошёл мужчина с девочкой. Все вышли из лодки, а Валентина Потаповна продолжала сидеть.
А ведь вам уже немало лет?
— Семьдесят два.
Молча и как‑то грустно глядела на неё пассажирка синенькими глазами. Семьдесят два… Вздохнув, решительно поднялась. С чувством поблагодарила, но прощаться не стала — скоро обратно.
— Вы ведь одна здесь?
А то с кем же! Не хочет никто.
Мужчина посадил девочку и вошёл сам. Перевозчица подождала немного — не появится ли ещё кто? — и медленными уверенными гребками повела лодку к тому берегу. Валентина Потаповна, склонив голову, глядела ей вслед. До Колчеватиков отсюда было с километр, и весь путь она задумчиво молчала, зато Вероника Потаповна восторгалась воздухом и пейзажем. А она молчала. И лишь у самых Колчеватиков проговорила вздохнув:
— Не так как‑то мы живём. — Зажмурилась и покачала головой. — Не так!
Но Колчеватики, знакомые с детства, милые сердцу Колчеватики были перед её глазами и потеснили в сторону невесёлые мысли.
В отличие от Калинова тут мало что изменилось. Ещё издали увидели они колодец с журавлём, а из‑за забора крайнего дома их, как и пятьдесят лет назад, облаяла собака. Не так свирепо, как те ужасные псы, один черный, другой белый, с рыжим пятном, но облаяла. А вот и большое дерево у колодца. Не дубом и не ясенем оказалось оно берёзой, но за столько лет можно и забыть подробности.
«Помнишь?» — на каждом шагу спрашивала одна сестра, а другая, сглатывая комок в горле, отвечала: «Ну как же!»
Александра Сергеевна помалкивала. И только когда сестры слишком уж разговаривались с кем‑нибудь, потихоньку тянула их дальше.
Старожилов они так и не нашли. Зато настоящего парного молока попили. Валентина Потаповна причмокивала и покачивала головой, глаза прикрывала. Когда‑то у нас в доме жила коза, и, наверное, поэтому бабушка считала себя специалистом по молоку.
А может, и не коза, может, козёл, потому что возраст у этого животного был такой, что определить его пол мы затруднялись. Если соотносить козлиный век с веком человека, то это замечательное существо было моим ровесником. Хорошо помню, как оно вспрыгивало на диван. «Кш! Кш!» — в ужасе гнала его бабушка, а я по–товарищески пытался поделиться с ним бубликом, но бублика козлёнок не ел.
Очень скоро он исчез из нашего дома неведомо куда, как неведомо откуда и появился. Однако ещё долго у меня сжималось сердце, когда я видел из трамвая пасущихся на верёвке козлят. Все мне казалось — наш.
Усталые и довольные, уже примирившиеся с тем, что не суждено им встретить кого‑либо из бывших, возвратились на переправу. Лодка была на том берегу. Без пассажиров пригнала её за ними переправщица Зинка.
Теперь первой вошла бабушка. Осмелела она, напоённая парным молоком, бдительность потеряла и поплатилась шляпой. Это случилось как раз на середине реки. Порыв ветра снёс её, и шляпа медленно поплыла в далёкие края.
Веронику Потаповну не огорчило это. Во–первых, путешествие близилось к концу и зачем ей теперь шляпа, а во-вторых, до неё ли было сейчас? Снова вспыхнул спор, как звали ту, прежнюю переправщицу.
