Старуха уходит из приемной.
ДЕЖУРНЫЙ. По делу Рудзутака отказано. Осужден правильно.
Старуха уходит из приемной.
ДЕЖУРНЫЙ. По делу Виноградова, Когана, Фейнберга, Ваксмана и Майорова... Арестованы правильно, ведется следствие. По делу Тухачевского. Осужден правильно. Все.
ДЕЖУРНЫЙ уходит. В приемной остаются только Л е н я и С а ш а.
ЛЕНЯ. Ты слушал?
САША. Да. Пошли. Пожалуй, мы тут ничего не высидим. Пошли лучше к Сеньке.
Ребята уходят.
Н И К О Л Ь С К И Й в своем кабинете нервно ходит из угла в угол и курит, жадно и нервно.
Потом останавливается перед портретом Дзержинского и обхватывает голову руками. Так и стоит перед его портретом, замерев, а потом начинает раскачиваться из стороны в сторону.
НИКОЛЬСКИЙ. Феликс Эдмундович! Что же это такое творится, Феликс Эдмундович!!! (Достает из кармана пистолет. Подносит к виску. Так стоит долго, по-прежнему раскачиваясь.) Нет. Я обязан жить. Обязан жить для того, чтобы сказать правду! Я обязан буду сказать всю правду, Феликс Эдмундович!
З а н а в е с
Кабинет директора института. Сейчас здесь заседает Комитет комсомола. В И К Т О Р сидит рядом с председательствующим и майором М А К А Р О В Ы М. ВИКТОР одел все свои боевые ордена, Л Е Н Я и С А Ш А сидят на стульях у двери. С Е М Е Н — за отдельным маленьким столиком. Рядом — Н А Д Я.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ребята, мы собрали внеочередное заседание Комитета комсомола для разбора персонального дела Семена Иванова.
ЧЛЕНЫ КОМИТЕТА. Иванов — хороший комсомолец! Отличник! Общественник! Откуда персональное дело?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Это верно.
МАКАРОВ. Все верно, да не совсем.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я предоставляю слово майору.
МАКАРОВ. Ну вот что... Близорукость у нас лечат просто: окуляры в аптеке прописывают. У вас тут у многих окуляры, а, однако, близорукостью все равно страдаете. Придется мне вас полечить нашими лекарствами. Когда Иванов поступал в ваш вуз, он в анкете записал, что сражался на фронте Великой Отечественной войны с немецко-фашистскими изуверами. А рождения он — сами знаете — двадцать девятого года. Война-то у нас когда началась? То-то и оно — в сорок... нет, в тридцать... нет, в...
ВИКТОР. В июне сорок первого года.
МАКАРОВ. Ну да, точно, конечно. Так вот: как же он мог двенадцатилетним ребенком на фронте Великой Отечественной войны оказаться?
СЕМЕН. Она началась в сорок первом, а продолжалась до сорок пятого.
МАКАРОВ. Вы меня демагогически не перебивайте, Иванов! Мы не на рынке, а в присутственном месте!
НАДЯ. Здесь комитет комсомола, а не присутственное место!
МАКАРОВ. Товарищ председательствующий, вы скажите, чтобы мне работать не мешали. У некоторых, я вижу, веселое настроение. А нехорошо веселиться, когда решается такой важный вопрос, как судьба человека.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тише, ребята!
МАКАРОВ. Значит, он написал в официальном документе, что сражался на фронте, иначе говоря: был фронтовиком. Да?
ГОЛОСА. Не знаем...
МАКАРОВ. А я вот его анкетку пущу по столу, вы ознакомьтесь, там все аккуратненько записано... Теперь дальше. У меня возникает вопрос: какими документами Иванов подтвердит, что он был фронтовиком? «Своими» медалями. Там пониже в анкетке про это указано, с этим тоже ознакомьтесь. Фронтовику — зеленая улица, стипендия и почет, так?
ГОЛОСА. Так! Правильно! Верно!
МАКАРОВ. Очень нехорошо спекулировать на уважении народа к фронтовикам, верно ведь?
ГОЛОСА. Верно! Конечно!
МАКАРОВ. Вот, товарищ председатель, попросили вчера Иванова захватить с собой на бюро его боевые награды?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Да.
МАКАРОВ. Вы принесли награды, Иванов?
СЕМЕН. Да.
МАКАРОВ. Покажите товарищам, чего ж стесняетесь.
СЕМЕН. Вот мои медали, ребята...
МАКАРОВ. Это просто медали, давайте пока без личных местоимений... Чьи они — мы разберемся. У вас удостоверения на них где? Не захватили с собой?
СЕМЕН. Я их не нашел.
МАКАРОВ. Ясно. Не нашли, значит?
СЕМЕН. Я переезжал из нашей квартиры, может быть, они затерялись при переезде...
МАКАРОВ. Удостоверение на медаль СССР — не счет за газ, Иванов! Где вы их хранили?
СЕМЕН. Там же, где и комсомольский билет.
МАКАРОВ. А ведь комсомольский билет положено хранить при себе?!
СЕМЕН. Погодите... Во время ареста отца меня обыскивали. Может быть, тогда...
МАКАРОВ. Не клевещите, Иванов!
СЕМЕН. При чем здесь клевета? Может быть, случайно мои удостоверения попали вместе с отцовскими. Все его ордена и удостоверения изъяли при обыске...
МАКАРОВ. Мы предвидели такой фортель со стороны Иванова. Я захватил с собой опись изъятых документов. Вот, ознакомьтесь, может быть, я нарочно не увидел там его удостоверений. У вас тут курить можно? Женщины меня не прогонят?
НАДЯ. Женщины вас не прогонят...
МАКАРОВ. Ну как, ознакомились?
ГОЛОСА. Да, ознакомились. Ясно. Там ничего нет.
МАКАРОВ. Но мы, чтобы не обвинять невинного, подняли архивы наградного отдела Президиума Верховного Совета. Там имени Семена Иванова нет!
ГОЛОСА. Как?! Не может быть!
МАКАРОВ. Я эту справочку случайно прихватил. Можете ознакомиться. Я ее пущу по столу.
СЕМЕН. В Президиуме Верховного Совета может и не быть — меня прямо в полку награждали, там командир имел право сам награждать.
МАКАРОВ. Только не надо увертываться, Иванов! Лучше честно стать перед товарищами и во всем признаться.
СЕМЕН. Я всегда говорю честно перед товарищами.
МАКАРОВ. Тогда что же сейчас врете? Кто может подтвердить ваши слова?
СЕМЕН. Ну... Я не знаю... Вручал мне медали и подписывал удостоверения генерал-лейтенант Греков. Он, конечно, может подтвердить.
МАКАРОВ. Кто? Греков? А где он?
СЕМЕН. Довольно стыдно вызывать его по этому вопросу. Давать свидетельские показания — не занятие для честного человека.
САША. Сенька!
МАКАРОВ. Одну минутку! Не надо перебивать наш разговор! Так вы не хотите к нему обратиться?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Ты обязан, Семен, обратиться к нему. Идет речь не только о тебе, но и о твоих друзьях, о нас.
ЛЕНЯ. Сеня, не надо звонить к Грекову.
МАКАРОВ. Одну минуточку, прошу вас! Не надо давать провокационных советов. Он сам не позвонит, не надо ему помогать увертываться!
СЕМЕН. Можно позвонить отсюда?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Да!
Семен подходит к телефону и набирает номер.
СЕМЕН. Алло. Будьте любезны, соедините меня с генералом. Что? Что?!
Он осторожно кладет трубку на рычаг и сидит неподвижно.
МАКАРОВ. Генерал уехал в командировку, да?
СЕМЕН. Генерал Греков погиб в автомобильной катастрофе...
МАКАРОВ. Очень жаль. Таким образом, вопрос с медалями всем ясен. Удостоверений нет, а единственный свидетель почему-то вовремя погиб! Но это еще не все, товарищи. И пусть Иванов не прячет лицо. Я понимаю, у него есть остатки стыда — поэтому он и прячет лицо. Это, конечно, хорошо, что у него есть остатки стыда. Вот пусть тогда он встанет и скажет о своем последнем, уже, как говорится, не «фронтовом», а тыловом аморальном поступке! Пусть он скажет о своем издевательстве над невестой Кирой!
ГОЛОСА. Что?! Он?! Издевательство?! Как?!
МАКАРОВ. Спокойней, спокойней, товарищи! Именно издевательство! Причем издевательство гнусное!
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮФЩИЙ. Вы, пожалуйста, приведите факты, товарищ майор.
МАКАРОВ. Факты? Что ж, это мы можем. В день свадьбы, когда его невеста Кира ждала счастья и радости, он позвонил к ней и сказал: «Ты ко мне не приезжай, я тебя не люблю. У меня есть другая женщина, у меня от нее ребенок, а с тобой я просто проводил время!»
ГОЛОС. Не может быть! Это зверство!
МАКАРОВ. А вы его самого спросите. Пусть сам Иванов скажет, что этого не было! Ну, найди в себе подлость и скажи, что этого звонка не было, Иванов!
Семен медленно поднимается. Он долго стоит молча, не в силах произнести ни слова. В кабинете настороженная тишина. Слитно, как из репродуктора, установленного на спортплощадке, льются слова песни: «О Сталине мудром, большом и любимом, счастливые песни слагает народ!»
СЕМЕН. Да, я сказал Кире именно эти слова...
МАКАРОВ. Вот пожалуйста! Сам сознался, никто его не принуждал! И у меня еще одно сообщение есть, но только Иванов должен покинуть кабинет на время этого сообщения...
СЕМЕН медленно выходит из кабинета.
Так вот, Иванов, товарищи, занимается распространением вредных слухов, сеет недоверие к органам МГБ и, как это ни странно, находит сторонников в вашей среде. Я хочу назвать некоторые фамилии: Харютин Леонид, Ялицын Александр, Барсова Надежда. Хорошо, что этих товарищей тоже пригласили сюда. Они считают себя, как я слыхал, друзьями Иванова...
