— Перестань! Таира! Она же настоящий талант! Талант!
— Я не знаю, что ты называешь талантом, — взревел Иналык. — Но если это то, что ты нам показала, то молись богу, что ты женщина. Другой, если бы решился выставить девчонку нашей фамилии в таком виде, — не избежал бы смерти! Тьфу, что видели мои глаза!!! — чертыхнулся он и направился к двери, стуча в негодовании палкой о пол.
— Но это же балет! Классика! — заплакала Зина.
— Буду знать теперь, как этот позор называется! — вскричал Иналык. — Ба-лет! По-зор!
— Дорогой Иналык, подождите же! — бросилась наперерез ему Зина. — Не уходите! Есть еще у нас номера!
— С меня достаточно! — взревел Иналык и замахал рукой: — Эй, Кетоевы, все домой!
Тотырбек молча смотрел на то, как горцы поспешно вскочили со своих мест и устремились вслед за Иналыком. Он понимал, что никому не удержать разгневанных аульчан. Женщины бросились за простыню и, подхватывая на руки своих чад, торопливо уносили их…
…Дома Агубе никак не мог успокоить плачущую Зину…
— Новая же жизнь пришла, новая! — рыдала она. — Люди должны приобщаться к культуре. Я столько времени готовила этот балет. Изрезала свою единственную кофточку. Я мечтала, что скоро отправим Серафиму в Москву учиться на балерину… И из-за одного старца все, все испортилось!..
— Горцам нельзя показываться голыми, — напомнил Агубе.
— Не голая она была! Все балерины так выходят на сцену! И потом ей же всего семь лет!
— Детей с детства надо воспитывать в строгости, — опять подал голос Агубе. — Иначе нельзя. Чему в детстве научишь, то проявляется и в годы зрелости…
— Можно! Можно! — закричала в отчаянии Зина. — Будет у осетин балет! И очень скоро!.. Посмотришь! еще будем гордиться Серафимой!
Зина никак не могла смириться с мыслью, что красота балета не победила старых предрассудков. Затевала с Агубе споры, укоряла его в бездействии, твердя, что ему надо повлиять на стариков, убедить их, что появление девочки-горянки в коротенькой юбочке отнюдь не свидетельствует о том, что из нее вырастет плохая, позорящая честь семьи женщина. Потом Зина вдруг перестала вспоминать о концерте, и опять детишки с таинственными лицами зашептали о чем-то. Агубе насторожился. Теперь он не был так беспечен, он должен был знать, что задумала жена. И он спросил о том у нее напрямик.
— Мы примем участие в соревнованиях, — радостно улыбнулась Зина. — Представляешь: Зара берет с разбега высоту метр тридцать семь сантиметров! У нее верный шанс стать победительницей районных соревнований. Когда она возвратится чемпионкой, весь аул будет гордиться ею…
— Она будет прыгать? — поразился Агубе.
— У нас есть и бегуны, и прыгуны, и толкатели ядра, — гордо заявила Зина. — А знаешь, где мы тренируемся? На опушке, за лесом. Никто не видит.
— В чем они тренируются? — с опаской спросил он.
— В трусах и майках, — беспечно сказала она.
— Чтоб больше этого не было! — закричал Агубе на жену.
Они еще никогда не ссорились, и от этого их размолвка была тягостной и продолжительной…
— …Что гасит любовь? — задумчиво спросил Дзамболат.
— Разлука!
— Измена!
— Смерть!
Ребята кричали наперебой, а Дзамболат смотрел не мйгая на них, не отрицая и не подтверждая ничьей правоты. Они сидели на берегу речки, подле костра.
Дзамболат, подкинув веток в костер, тихо произнес:
— Разлука, говоришь? Она как ветерок: может и погасить огонь, а может и разжечь его.
— Значит, прав я: любовь губит измена! — заявил кто-то из ребят.
И опять старец не согласился:
— Смотря какое яблочко на стороне тебе досталось: кислое заставит вспомнить о том, что осталось дома, вкус которого тебе уже известен…
— Смерть! — выпалил Тузар. — Она уничтожает любовь.
— Смерть?! — возмутился Дзамболат. — Человек теряет любимую, но любовь всегда остается с ним…
Никто правильно не мог ответить на загадку Дзамболата. Костер догорал. Они уже стали подозревать, что старец и сам не знает, что приводит к гибели любовь, когда он наконец заговорил:
— Я вам поведаю легенду о двух влюбленных, которую я слышал от своего деда… Она была красавицей, каких еще не видела Осетия. Ее щекам отдала свой цвет утренняя зорька. Ночь подарила ей брови. Небо вложило в ее глаза синь. Розы отдали краску ее алым губам. Кипарис завидовал ее тонкому стану… Это была красавица из красавиц — вам таких не видать. Лучшие сочинители посвящали ей песни. А рядом по соседству жил он, джигит. Сильный, ловкий, отважный. Он был достоин красавицы. И судьба свела их. Они были под стать друг другу, и народ радовался, глядя на них. Даже злые люди не завидовали, а желали им счастья. Погибни он — умерла бы и она. Не станет ее — он вонзит в свою грудь кинжал. Вот какой была эта любовь.
Как-то ночь застала их в пещере. Девушка была счастлива, чувствуя дыхание любимого. Он боялся притронуться к ней, так трепетало его сердце. Уже одно то, что они были рядом, делало их счастливыми. Но вдруг раздался страшный грохот: шквал камней обрушился на ущелье, завалил вход в пещеру. Они не испугались. Они даже обрадовались, ведь теперь ничто их не разлучит.
Сколько дней и ночей провели они в каменной могиле, не знаю, да и они сами вряд ли считали те дни. Лаская любимого, времени не замечаешь. Но наступил тот день, когда голод напомнил им о себе. Чтоб убежать от голода и жажды, влюбленные бросались в объятия друг друга. И еще один день, и еще одна ночь промелькнули незаметно. Но голод с новой силой напомнил о себе. И влюбленные забыли друг о друге. Теперь все их мысли были об еде. Они бродили по пещере, отыскивая хоть какую-нибудь траву, и набрасывались на нее. Потом и травы не стало. Муки становились все нестерпимее. И наступил тот день, когда он возненавидел ее…
И опять раздался грозный гул. Новый обвал унес в низину груду камней, заваливших вход…
Пленники оказались на свободе. Они вышли из пещеры на солнечный свет. Присмотревшись к ним, застыли люди. Никто не узнавал влюбленных. Тех, кто вошел в несчастливую ночь в пещеру, не стало. Вышли из нее совсем другие парень и девушка. Они медленно продвигались по аулу — и люди встречали их, потупив взор, как в день траура. Это и был траур, траур по умершей любви…
Дзамболат помолчал, думая о своем, затем хмуро посмотрел на окружившую его молодежь:
— А вы говорите: страшны разлука, смерть… Не это самое ужасное. Страшно, когда он и она рядом, а любовь не сумели сохранить… Часто это бывает, очень часто… И жаль… — Он вдруг посмотрел прямо в глаза Агубе. — Утрата любви начинается с мелочи, с неприметной трещины. Тот, кто вовремя не заметит ее, даст ей возможность расширяться с каждым днем… Ой как важно вовремя спохватиться…
Агубе вспыхнул. Ему казалось, что он умеет себя держать в руках, что ни видом своим, ни поведением не выдаст он боли душевной. А Дзамболат, оказывается, увидел, почувствовал, что неладно у них с Зиной, и завел разговор о любви. Прав старик, прав… Трещину сразу надо замазывать. В конце концов, причина ссоры не столь серьезна, чтобы могла погубить их любовь. Он сейчас пойдет домой, подойдет к Зине, за столом проверяющей тетрадки, и, ни слова не говоря, обнимет ее, шепнет в ухо:
— Прости, любовь моя…
И все будет хорошо, ведь они любят друг друга. А это такое счастье, которое не каждому дается…
Причуды капризной весны вызвали беспокойство у горцев. Известно: поздняя весна — плохой урожай. Поздно ночью Тотырбек возвратился из Алагира, куда его вызвали нарочным. Утром Тотырбек заговорил с отцом о переселении.
— А наши родители? — возразил Иналык. — Они останутся лежать здесь, в этой каменной, данной нам богом земле? Некому будет приглядеть за их могилами.
— Будем приезжать, — сказал Тотырбек.
— Три года как перебрались в долину Кайтазовы, а сколько раз ты видел их здесь? — спросил отец. — Можно наведываться — это только слова. Забот и там много, заставят забыть и святой долг. — И решительно подвел итог: — Кому-то надо и в горах оставаться. Я из этих. Здесь хочу умереть. А ты… ты сам решай…
Тотырбек пришел на нихас задолго до того, как стали собираться люди. Окинув взором аул, он в который раз с горечью убедился, что нет уже ни одного пятачка, на котором можно было бы поставить хотя бы еще одну саклю. За последние годы и Кетоевы, и Гагаевы, и Кайтазовы — до своего внезапного решения отправиться жить на равнину — сделали пристройки к своим хадзарам, и все равно всем тесно. А с годами, когда подрастет детвора, заполнившая дворы, с жильем будет еще сложнее. Это счастье, что Советская власть выделяет горцам землю на равнине. Не все, ой далеко не все захотели перебраться на новое место, хотя оно и обещало жизнь в достатке… Да и те, что рискнули, отправились в долину с тяжелым чувством, точно изменили своим предкам. Кажется, чего бы горевать? И земля плодородная, и поля ничуть не похожи на те жалкие клочки, что разбросаны по склонам гор, и дома выстроены на зависть, не теснят их скалы и обрывы, и вода рядом, в тридцати метрах, и таскать ее не приходится в гору, а стоит Тотырбеку появиться в Ногунале, народ сразу сбегается к нему, и расспросам о родном ауле нет конца…
