— Дя-дя, дя-дя!..
— Узнала! — довольно улыбнулся багермейстер. И прибавил: — Боцман наш, этакий презабавный старикан, который при женщинах теряет дар речи, называет ее нашей свахой.
Молодые люди переглянулись, и я понял, что вот сейчас-то и было сказано самое главное из того, что им хотелось сказать и о чем они еще говорить стесняются.
Вечером в красном уголке женского общежития курсов, на которых готовились строители, девушки сидели вокруг большого, покрытого кумачом стола и, сдвинув в сторону газеты и журналы, обычно лежавшие на нем, старательно писали. Накануне на комсомольском собрании было решено, что каждая пошлет письмо в родной край подружкам и приятелям, расскажет о своей учебе и позовет на великую стройку. И вот теперь, когда перья скрипели вовсю и авторы, вздыхая от усердия, красочно описывали, кто как мог, гигантские строительства, где им еще только предстояло работать, — дверь, ведущая из коридора, стала медленно, со скрипом открываться, и в ней появилась тоненькая девушка с деревянным баульчиком в руке.
— Где здесь директор курсов?.. Мне нужно подать заявление о приеме, — робко сказала она.
— А он вот тут, под столом сидит, — бойко отозвалась шустрая курсантка с рыженькими, туго заплетенными косичками и поспешила вознаградить себя за шутку звонким, задорным смешком.
Но никто ее не поддержал. Из-за стола поднялась маленькая черноглазая девушка с мелкими, но очень четкими чертами лица и той складкой у ярких, еще по-детски припухлых губ, какая бывает у людей волевых, целеустремленных. Сдвинув темные брови, она посмотрела на шутницу так, что та сразу стушевалась, и протянула вошедшей небольшую, но сильную руку.
— Маша, — отрекомендовалась она и прибавила: — Мария Болдырева, курсантка… А заявление, девушка, надо подавать не директору, а в канцелярию… Это тут, недалеко… Вот что: вы, девчата, пишите, а я ее провожу.
Всю дорогу Маша рассказывала новенькой о строительстве, рассказывала так, будто сама все проектировала и строила. Но когда новенькая спросила Машу, по какой специальности та будет работать сама, Маша смутилась и призналась, что насчет профессии она еще не решила. Девушки всё больше учатся на лаборанток, геодезисток, десятников, а ей вот хочется непосредственно участвовать в стройке, но в качестве кого, она еще не знает. Пока идет общая подготовка, она приглядывается.
— А я буду электросварщицей, — сказала новенькая, и произнесла это так уверенно, что от недавнего смущения у нее не осталось и следа. Победно взглянув на свою черноволосую спутницу, она пояснила: — Это у меня такая мечта. Электросварка! Здорово! Вот металл — два бруска. Ты приближаешь и ним электрод, яркая-яркая молния — и вместо двух один цельный. Он скорее разломится в новом месте, чем разойдется по шву… Ух, сила! И она у тебя в руках. Нет, я только в сварщицы!
Короткий разговор по пути в канцелярию курсов решил судьбу обеих девушек — Марии Болдыревой и Зои Поляковой, как звали новенькую. Они обе начали учиться электросварке, стали неразлучными.
В общежитии они разместились на соседних койках, в классе сидели на одной скамье, вместе готовили уроки, в свободные вечера читали друг другу вслух новые повести и романы из толстых журналов, а когда девушки и ребята из их группы гурьбой направлялись на концерт, в театр, в кино или просто «поскользить» по Волге на лодках, Зоя не шла, если Маше было некогда, и наоборот.
И хотя Маша, приехавшая на курсы из далекого ростовского колхоза, где она была бригадиром и комсоргом, совсем не походила на Зою, коренную сталинградку, работавшую до курсов на Метизном заводе, где она и заинтересовалась электросваркой, дружба их, возникшая из общего интереса к новой, обеим им полюбившейся профессии, стала такой прочной, что их инструктор, пожилой рабочий, прозвал подруг «двоешками» и все шутил, что выдумает для них спаренный сварочный аппарат, чтобы они и работать могли синхронно, рядышком.
Учились подруги отлично. Новой профессией овладели так быстро и прочно, что когда вся группа курсантов прибыла на производственную практику на строительство Цимлянского гидроузла, производственники нашли возможным оставить их обеих на работе еще до окончания курсов.
Раздумывая в дни учебы о стройке, где им предстояло работать, девушки представляли ее себе в виде огромных, еще не завершенных, но уже красивых сооружений. Поначалу вид строительства их удивил и, что там греха таить, разочаровал. То, что они увидели, прибыв на знаменитую теперь Цимлу, представляло тогда некрасивые массы развороченной, вздыбленной земли, напоминавшей лунный ландшафт из учебника. Среди этих холмов, гряд и гор вскопанного грунта трудились тысячи людей и сотни непонятных машин. А когда доводилось возвращаться с работы ночью, они видели кругом такое скопление мерцающих электрических огней, будто Млечный Путь осыпал степи своими бесчисленными звездами.
Арматурный завод, на котором они теперь работали, сам по себе представлял одно из чудес строительной техники. Здесь по кускам, по блокам изготовлялись стальные скелеты для бетонной части плотины, для шлюзов, волноломов, причальных стен. Машины переносили, укладывали, резали, сгибали металл, придавали ему нужные формы, вновь переносили к местам сварки, а потом уже в виде готовых арматурных блоков и конструкций бережно поднимали и грузили на платформы.
Все здесь было грандиозно, а один сварщик, с которым девушки робко заговорили, сообщил подругам, любуясь их смущением, что если сложить вместе один за другим все стальные стержни, которые заложены в тело сооружений гидроузла, то длина этой общей металлической полосы будет пятнадцать тысяч километров. Но завод был своеобразный: он не имел стен и крышей ему служило небо. Издали он походил на склад металла.
Влюбленность в свое, пусть даже маленькое и незаметное, дело — характерная черта большинства работающих на наших замечательных стройках. Это чувство сроднило подруг с их новыми товарищами по сварочному цеху. Опытные сварщики взяли девушек под свое покровительство, стали учить их особенностям работы на стройке. Поначалу сварщики делали это с шутками и прибаутками. Между собой рабочие называли девушек то малявками, то пигалицами. Подруги и сами знали, что их маленькие фигурки в огромных, не по росту, брезентовых робах с закатанными рукавами и штанинами и в самом деле выглядят, вероятно, довольно курьезно. На шутки они не обижались. И понемногу шутки стали стихать Это началось, когда выработка ««малявок» начала подтягиваться к выработке квалифицированных рабочих.
Произошло это, конечно, не сразу. Нелегко было девушкам привыкнуть работать под открытым небом: летом — под палящим солнцем или под ударами песчаной бури, которая секла лицо и точно булавками колола шею, руки, а зимой — под острым, холодным ветром. Но смелая, одухотворенная юность чего не преодолеет! Трудности только закаляют мужество.
Зимними вечерами, вернувшись с работы в общежитие, съежившись у раскаленной печурки и чувствуя, как в благодатном тепле отходит окоченевшее тело, подруги тихо, чтобы не мешать соседкам, шептали друг другу на ухо:
— Зоя, а я ведь видела суховей… Ох, и страшно же! Дохнет вдруг, словно из печи, и задует, задует… Станет темно, и все-все кругом на глазах сохнет, жухнет, свертывается, как трава возле костра. Трещины идут по земле. В горле першит. Песок на зубах… Жуткое дело! А тут мы его — стой, поганый, нет тебе больше ходу!.. Я, Зойка, даже как-то во сне видела — летом в сухую степь пришла вода, засверкали ручейки, земля напилась, почернела. И сразу будто все стало расти, зеленеть прямо на глазах. Будто и я расту тоже выше, выше, до облаков. И сверху мне будто видно, что все кругом зеленое, сочное, веселое…
Девушка вздыхала, еще глубже засовывала в рукава озябшие руки, ближе склонялась к раскаленной железной печурке:
— Сейчас себе все это и не представишь. А ведь будет, будет…
— Нет, а я вот думаю… Вдруг — степь, и по ней пароход большущий, трехпалубный, какие у нас у Сталинградской пристани стоят. И мы с тобой на нем. Все пассажиры удивляются: «Ах, какой замечательный канал, ах, как это грандиозно, ах, какая красота!» А мы с тобой, Машенька, потихоньку радуемся. Наш он, мы строители… И еще интересно: учебники-то ведь тоже переделывать придется, и карты тоже… Сколько понаделаем новых рек, морей!..
В таких вот мечтах о недалеком будущем, в создании которого они обе посильно участвовали, две маленькие девушки черпали энергию и упорство, овладевая новой, сложной профессией.
Электросварка — дело, требующее тонкого знания. Надо уметь выбрать электрод по диаметру металла, знать, как регулировать напряжение, иметь и многие другие навыки. В это сложное дело Маша и Зоя вносили свою чисто девичью тщательность, аккуратность. Шов, наложенный ими, можно было отличить: он был ровный, точно выложенная по линейке рыбья чешуя. Труд постепенно становился искусством.
