И в комнатах Веру поражает все та же опрятность: свежие, словно праздничные занавески, до блеска натертый пол, а черное стекло приемника броско сверкает в золотистой оправе.
— Как хорошо у вас, уютно! — восклицает Вера, оглядываясь.
— Ну, какой уж там уют, — смущенно улыбается Татьяна Ивановна. — Четверо их у меня, орлов-то, а еще только двое в школу ходят. Трудно одной.
— А муж?
— Умер… Четвертый год одна, — скорбно вздыхает Татьяна Ивановна. Глаза ее, темные, с умной искоркой, влажнеют, вот-вот покажутся слезы. — На шахте работал он, в забое. Придавило обвалом, после больницы полтора месяца только и выдюжил…
Помолчав, она спохватывается:
— Ой, что это я? Надо гостью-то хоть чайком напоить!
— Нет, нет! Не беспокойтесь, Татьяна Ивановна. Я к вам на минутку, — говорит Вера, проникаясь все большим уважением к этой женщине.
— Сиди, сиди! — ласково прикрикивает хозяйка. — Знаю, что за делом. Поздний-то гость, как в народе говорят, всегда с нуждой приходит. А мы — мигом! Зоенька, ну-ка, за самовар живо! И ты, Люда!
Затаившиеся в другой комнате две девочки лет семи-восьми, одинаковые ростом и удивительно похожие друг на друга, выходят, здороваясь и с любопытством поглядывая на гостью, и вскоре уже гремят самоваром, о чем-то перешептываясь.
— Близнецы?
— Ну да, двойняшки, — кивает Татьяна Ивановна. — Они у меня специалисты с самоваром, никому не доверяют. Плитку электрическую боятся включать, а самовар нет… Где-то наши кавалеры долго сегодня на улице сумерничают.
— На озеро пошли, — откликается одна из девочек.
— На озеро? Ну, задам я им… — и обращается к Вере. — Слышали, мальчишка утоп на озере? Лыжиных сынишка…
— Утонул?!
— Ну да… Озеро-то у нас с капризом. Как жара постоит, оттает там где-то внизу земля, ну и начинает воду коловоротить. Взрослого и то затягивает, а тут — мальчишка… Не доглядела Лушка, а теперь волосы-то рвет на себе. И квартиранта Пименовых тут припутывают, не разберешь…
— Татьяна Ивановна, расскажите, что там произошло! А Луша-то зачем к шурфам поехала?
Вскоре Вера уже знает о несчастье на озере. Татьяна Ивановна, сама не очень-то веря слухам о том, что мальчонку вывернул из лодки пименовский квартирант, все же отзывается о нем неодобрительно.
— Ваш, шахтовский, парень-то. Не упомню, как его фамилия. Чернявый такой… Игра на воде не доводит до добра.
— Кто же это может быть? — недоумевает Вера. Очень она жалеет, что нет сейчас здесь Лушки.
В окнах уже начинает темнеть, а «кавалеров» с озера все нет, и Татьяна Ивановна беспокоится.
— Ну-ка, сбегай, Зоя, за ними. Гони их, полуношников, домой…
За чаем Вера, видя, как тревожно оглядывается на черные окна Татьяна Ивановна, как чутко ловит она каждый стук, тихо спрашивает:
— Трудно ведь вам, Татьяна Ивановна, с четверыми-то?
Взгляд Татьяны Ивановны прямой, немигающий, чуть-чуть с прискорбинкой.
— Всякое бывает, — неопределенно отвечает она. — Пенсию-то я хорошую получаю, жаловаться стыдно. И в праздники ребятишек подарками не обижают. Это все так… А трудно, Верочка, от другого бывает. Временами, правда… Мне тридцать два сейчас, возраст-то, если разобраться, не такой уж старый. А у меня их — четверо. Подсказать, поправить некому, вдруг что не так? Ведь парней двое-то у меня. Мужская рука все больше требуется, это уж от природы так… Да и о себе, чего греха таить, иногда подумываю… Жизнь-то ведь одна.
Она грустно усмехается. Взгляд рассеянный, блуждающий застывает на ее лице.
— Татьяна Ивановна, а если вам… выйти замуж? — роняет Вера растроганно и краснеет. Она понимает, что с такой «гвардией» Татьяне Ивановне замуж выйти нелегко.
«А жаль, — торопливо отводит она глаза, подумав: — Совсем еще молодая женщина. И так нескладно сложилась жизнь».
— Думала и об этом, — кивает Татьяна Ивановна. — Осуждать тех, кто в моем положении выходит замуж, нельзя. Но смотреть на них косо — можно! — Татьяна Ивановна поднимается и направляется к окну. — Куда-то мои чертенята запропастились?
Она раскрывает створки и, высунувшись в темноту, долго смотрит на улицу.
— Пойдемте, Татьяна Ивановна, ребятишек своих поищите, а то, я вижу, вы, как на иголках, сидите, — говорит Вера, поднимаясь. — Только…
— Евангелие-то? — озабоченно подсказывает Татьяна Ивановна. — Сейчас принесу.
Естественная простота и доверчивость женщины все больше нравятся Вере.
— Вот возьми и владей, раз тебе нужно, — протягивает Татьяна Ивановна Вере в зеленом гладком переплете книгу с крупно вытесненным посередине обложки крестом. — Ребятам моим уже не понадобится, разве вот так же, как тебе… Муж у меня ею увлекался. Любил как простую книгу читать. Мудрые, говорит, слова тут есть… Ну вот, к примеру…
— Татьяна Ивановна, — перебивает Вера. — А вы разве не верите в бога?
— Заметила? — оглядывается на пустую божницу Татьяна Ивановна. — Нет, не верю. Как муж умер, с тех пор.
Перехватив вопрошающий взгляд Веры, она беспокойно посматривает на окна.
— Скоро это не расскажешь. А в двух-то словах… И я раньше ни один церковный праздник не пропускала: думала, угождаю этим всевышнему, счастливой меня сделает, все же в его руках. Ну и не жаловалась на жизнь: муж-то, Николай мой, зарабатывал очень хорошо, по четыре да по пять тысяч приносил домой. А того не думала, что это вовсе не от бога, а от советской власти, да мужикова труда. Обвал-то как случился, я из больницы — да в церковь, из церкви — в больницу. Молилась всем святым по два-три часа, чтобы отвели Николая от смерти. А потом привезли Николая домой, хуже ему и хуже. Я батюшке за молебны сотнями перетаскала, а у самой уже и сомнения мелькают: нет, видать, такой силы у всевышнего, чтобы человека от смерти спасти…
Татьяна Ивановна неожиданно отворачивается, плечи ее мелко вздрагивают.
— Не надо, не надо, — бросается к ней Вера. — Не расстраивайтесь, прошу вас!
Женщина хлибко вздыхает и, повернув к Вере покрасневшее, ставшее некрасивым, лицо, грустно кивает:
— Ничего, прошло уж… Слез-то нет, тогда еще я их выплакала. В ту ночь, как помереть Николаю, долго я не спала, стала на колени вот здесь и молилась, просила у господа хоть каплю милосердия, ведь жизнь каждого из нас в его руках. Слышу, позвал меня тихонько Николай. Подошла, а он шепчет, глаза закрыл: «Прощай, Танюша… Не верь, нет справедливости у этого… господа бога…»
Я собрала ребятишек, упала около Николая, ребята в рев, соседка прибежала, а я одно твержу: «Есть! Есть справедливость! Ты будешь жить…» Ну и всякое такое к богу, просила его. А когда очнулась, Николай уже…
Татьяна Ивановна судорожно вздыхает и машет рукой.
— Так вот… Где же мои гулены, разбойники ночные? Пойдем-ка, не дай бог, куда забредут…
Они вышли за ворота и пошли по улице, тихо переговариваясь. У тропинки, ведущей по
