Максимка. Определенно жалкий тип.
Болдырев. Ну, что ты скажешь, Груздев, по этому поводу?
Груздев. Я технолог, но не следователь.
Болдырев. А ты несешь ответственность за дело, вверенное тебе?
Груздев. Одиннадцать лет несу.
Болдырев. Ну, и как бы ты поступил на моем месте?
Груздев. Точно так же.
Болдырев. Значит, я прав?
Груздев. По-моему, нет.
Болдырев. Ты занимаешься софистикой[20].
Груздев. Я бы на твоем месте поступил точно так же, но, во-первых, я бы не признал себя правым до тех пор…
Болдырев. Понимаю.
Груздев. А во-вторых, с этим парнем я бы не поступил так резко.
Болдырев. Да, объективно это верно, конечно, Лагутин тоже говорит: не спеши. Утро вечера мудренее. Ладно! Извини, Груздев, что подняли тебя.
Лагутин. Болдырев, в восемь утра бюро.
Болдырев. Ладно.
Груздев. Ты, Степан Семенович, выпей чайный стакан водки — уснешь, а утром чаю крепкого напейся — и сразу обретешь мудрость Соломона[21] и нервы Александра Македонского[22]. У тебя глаза, как иллюминаторы.
Болдырев. Да, глаза режет что-то. До свиданья!
Лагутин и Груздев уходят.
Максимка (заложив руки в карманы, поет).
«Вам девятнадцать лет,
У вас своя дорога,
Вам хочется смеяться и шутить…».
Болдырев. Чего ты дурачишься?
Максимка. В чем дело, товарищ директор? К чему здесь драмы, Степан Семенович?
Болдырев. Максим, у меня нервы плохи стали. Срываюсь я… Неприятно мне после такого дела. Может быть, это простое хулиганство… Может быть, Касторкин не виноват.
Максимка. Не понимаю, чего тут разводить психологию. С нами психологии не разводят.
Болдырев. Ну ладно. Доделывай дело сам. И вот что… ты поедешь со мной домой к нам… ко мне…
Максимка (глядит на Болдырева и вдруг начинает хохотать). Степан Семенович… я совершенно забыл… Степан Семенович, произошло колоссальное недоразумение! Сегодняшнюю ночь на всем земном шаре не умерла ни одна душа. Твоя сестра совершенно и абсолютно жива, и твоя сестра… Впрочем, это вас не касается. Заметьте себе, это вас не касается.
Занавес
Конструкция огромного цеха. Заседание производственного совещания строителей и металлистов. Здесь все действующие лица, кроме Татьяны Львовны. На помосте — председатель производственного совещания и секретарь. За столом налево — Болдырев, Лагутин. На правом плане — Дудыкин. Занавес поднимается под хохот собрания и аплодисменты.
Входит группа строителей.
Грищук (читает газету по складам). «Пафос масс, направленный в русло…».
Темин. И напишут же, дьявол его уходи! К чему это про понос писать?
Грищук. Понос?.. Тут сказано не «понос», а «пафос».
Дудыкин. Читай, ладно.
Рабочий в розовой рубахе. А непонятные слова пропущай.
Грищук. «Пафос масс, направленный в русло реки социалистического…».
Темин. Конечно, про понос пишут: в реку, мол, спущай.
Грищук. Не газеты тебе читать, а лапти плесть. Пафос, понимаешь?
Дудыкин. Видать, ученый печатал. Ничего не поймешь.
Темин. И понимать нечего.
Грищук. Ну вот же дурак! Пафос… понимаешь? Пафос масс, направленный… Что у тебя, голова на плечах или редька?
Дудыкин. Говорит человек — «пафос», значит, «пафос», и не препятствуй. Читай.
Грищук (снова читает). «Пафос масс, направленный в русло реки социалистического соревнования…».
Темин. Развели басню-ясню!
Дудыкин. Да замолчи ты, дьявол!
Темин. Да как же… К соревнованию черт-те что прицепили! Понос.
Грищук. Вот ведь какой ты вредный! Пафос… понимаешь?
Рабочий в розовой рубахе. Ребята, а что оно такое — пафос?
Дудыкин. Что я тебе… фершал?
Темин. Такого слова на нашем языке нету.
Грищук. А что ты их, слова, считал?
Идет Краличкин, металлист, с группой рабочих.
Рабочий в розовой рубахе. Товарищ Краличкин, ты на разные слова понятлив…
Грищук. Во-во… Про понос тут пишут или нет?
Краличкин. Где? (Взял газету.) «Пафос масс…». Ну, в чем дело? Пафос.
Рабочий в розовой рубахе. Какой в нем толк в пафо… пафосе? К чему?
Грищук. Не понимаю. Толк?
Краличкин. Погоди. (Смеется.) Ребята не понимают значения слова «пафос». Пафос — это… Я сейчас объясню… Это, как бы сказать, подъем…
Дудыкин. Гора вроде.
Краличкин. Нет, какая там гора!.. Дух! Пафос — это мы… (Увидал Груздева). Товарищ Груздев, объясните слово «пафос», а то мы все тут такие профессора, что закачаешься.
Дудыкин. Ну-ка, товарищ инженер!
Груздев. Пафос — это чувство. Это радость труда. Вот вы работаете, строите, объявили соревнование, и, когда вы работаете с чувством, с сознанием, с подъемом, это и есть пафос.
Дудыкин. Когда чесаться некогда, тут тебе и пафос.
Краличкин. Наш темп — это пафос…
Грищук. А я про что читал… пафос.
Темин. Читатель! Ишь оно как. А ты плел, плел и вышел понос.
Рабочий в розовой рубахе. А какой в нем толк! Одно присловье.
Дудыкин. Эх ты, фитюля морская! Тебе говорят — не чешись, дьявол, в бригаде первый стой. Да разве тебя пафосом проймешь, когда у тебя повек штаны спадают, простофиля!
Рабочий в розовой рубахе. Иди ты к черту!
Грищук. «Пафос масс, направленный в русло реки социалистического соревнования…».
Темин. Вот оно теперь все к месту.
Дудыкин. Да замолчи ты, барбос!
Темин. Нет, я не спорю. Само собой.
Председатель звонит.
Голоса. Пора!
— Времечко…
— Отчего тянут там?..
Михалка. Не задерживай, рабочий класс!
Зотов. Эх, Михалка, горласт ты…
Председатель (звонит). Тише! Продолжаем наше совещание.
На помост выходит Дудыкин.
Слово даю… Слово даю… (Оглянулся.)
Хохот.
Голоса. Оратель — первый сорт!
— По череду…
— Дуй, дядя, как по святцам!
Председатель (Дудыкину). Говорите, товарищ.
Голоса. Высказывай!..
— Перво-наперво утрись для важности!
Дудыкин. Вы не смейтесь. Вы вон спросите у американца нашего, он вам скажет: у них чеснись — штраф рупь, а у нас чешись, обчешись — и…
Рабочий в розовой рубахе. Никак, ты в Америке был? И обличье у тебя заморское.
Дудыкин. Ты, Фетиска, молчи, а то про тебя скажу перед товарищами. Он надо мной смеется, а у самого штаны повсегда спадают. Называется, пролетариат!
Третья работница (Дудыкину). Валяй, дядя, так его!
Дудыкин. Да ежели ты, фита-ижица, со штанами управиться не умеешь, то какой ты есть человек в Советском государстве? Я к чему говорю… Я гляжу, не такое время пошло. Ишь вон, какую храмину укатали! Ходи зорко, а то крант башку собьет… а у тебя штаны спадают, простофиля! Вот и есть ты сам заморская некультурная личность.
Рабочий в розовой рубахе. Сам ты крокодил!
Дудыкин. Ты, товарищ секретарь, писни там в договоре, что каменщики должны сбить артели, или, как по-вашему, бригады сбить.
Гул.
Кому не нравится — силком не поволокут, мое такое мнение. Я первый в бригаде стану, потому такое мое желание. Нам здесь развили ясно, что ежели мы захотим, то цеха до холодов перекроют, не захотим мы — значит, этим балкам зиму ржаветь. Вот как! Хороший хозяин такого позора никогда не допустит. Бригады надо, которые из отобранных ребят. Я пойду, Кондрат Темин пойдет…
Голос. Пойду.
Дудыкин. Лихоманов Игнашка, пишешься?
Голос. Пишусь.
Дудыкин. Грязевы братья пойдут. Мой племянник пойдет. Да и тот же Фетиска пойдет.
