Рабочий в розовой рубахе. Ты думаешь, только ты один валет пиковый?
Третья работница (вскочила). Производственное совещание кирпичного…
Первая работница. Погоди.
Третья работница. Производственное совещание…
Первая работница. Фу, какая ты жаркая! (Усадила третью работницу.)
Дудыкин. Ты, товарищ с пером, пиши — бригады каменщиков. Не чешись там, а пиши. Как мы все тут собрались, то я скажу по этому поводу: да здравствует пятилетка!
Председатель. От заводского комсомола слово для справки даю Болдыревой Валентине.
Появилась Валька.
Лаптев (Михалке). Она?
Михалка. Она.
Лаптев. Она и есть. Ах ты, чижик-девка!
Михалка. Ты что, влюбился в нее, что ли?
Лаптев. Товарищ, дай мне сказать!
Председатель. В порядке очереди. Запишись, тогда…
Лаптев. Да ведь я тогда забуду. Сделай милость. Ей-богу, забуду.
Кухарка. Я тоже.
Михалка. Ты куда выскочила?
Кухарка. Я тоже… Я тоже… Я тоже…
Председатель. Товарищи, мы не можем нарушать…
Лаптев. Чего там нарушать!.. Хочу сказать от души — не притесняй.
Болдырев. Ну, дай ему слово.
Председатель. Говори, да отсюда. Сюда иди.
Лаптев. На вид ставишь, чтоб без обману?
Михалка. С горы оно чудней выходит.
Артамон. Ну, свет-кончина будет! Ермолай полез.
Лаптев. Которая сейчас тут барышня пришла, вот насчет нее слово имею. Да. Срамили мы ее… чего скрывать! Авось не скроешь. Ведь какое было смущение — ужасть! Всему я первый зачинщик — винюсь. Приступает она до меня: так и сяк, скидай порты…
Председатель. Товарищ, мы обсуждаем договор.
Лаптев. Я к тому и говорю, ты меня не сбивай, сам собьюсь. Так она и говорит: скидай порты, однова дыхнуть… Я, можно сказать, от нее как от чумы, а она за очкур[23] хватает. Подлаживался ее пяткой двинуть. Девка-чижик, а с мужиков порты волокет, которые в тифу.
Михалка. Эх ты, турка, занес!..
Лаптев. Сам ты турка! Ты девку бить зачал — и молчи. А я от души говорю. Я, может, такого часа ждал не для смешков разных… Девка, она вон какая, среди простого люда ворочала, нас спасала, а мы вместо благодарности голову ей чуть не проломили… Стыдно теперь, сами говорим между собой. Вон она какая, что твой воск, по баракам день и ночь билась и свернулась, как мы. Таких на руках носить надо. Я ее век помнить буду, а ты гавкаешь, баранья голова!.. Запутал меня… Что я хотел обнаружить? Как бы сказать?.. К товарищам, которые среди нас, надо любовь иметь. Люди они вон какие… (Председателю.) Заплутали меня вы все… Я первый под… как там?.. за темп пойду и под договором подписуюсь; хоть неграмотный, заковыку поставлю. Самая первая заковыка будет Ермолая Лаптева.
Председатель. Следующий — клепальщик Краличкин.
Третья работница. Почему прижимаете? Почему женщинам слова не даете?
Рабочий в розовой рубахе. Такую королеву, как ты, прижмешь…
Вторая работница. Молчи, Лида!
Рабочий в розовой рубахе. Лида?.. Это не Лида, а черт!
Кухарка. Я тоже подаю…
Михалка. Сядь.
Кухарка. Я тоже подаю протест.
Артамон. Да кто ее сюда пустил?
Кухарка. Нам по кухаркиному делу…
Михалка. Закрой… закрой котелок! (Усадил на место.)
Краличкин. Мы, металлисты, вызвали строителей на соцсоревнование, потому что тот темп, который здесь взят, надо усилить еще, удвоить. Вы тут работали дьявольски. Ваш темп — небывалый, а мы как собирали конструкции? Приехал я, поглядел — полгода работы, американец говорит — девяносто пять дней. Ну, думаем, и попали ребята — девяносто пять дней!.. Что нам товарищ Болдырев тогда сказал: «Ребята, завод в ваших руках». Мы понимаем, что на каждого из нас ложится ответственность. В конце концов мы хозяева своей страны и этого завода. Мы приняли пятилетний план, и мы его нашими руками осуществляем. Социализм к нам с неба не придет. Никакой нам черт не поможет. Эти девяносто пять дней — политическое дело, наш вызов и удар по всем врагам. Нас считают сиволапыми, над нами издеваются, нас уверяют, что не нам догонять передовые капиталистические страны. Брешете вы, гады! Нам дали девяносто пять дней, мы дали сами себе восемьдесят дней. Конструкции стоят. Вот они! Это темп, невиданный в Америке. Мы из кожи лезли — верно, но у нас кожа прочная, не лопается. Мы вчера постановили: если увидим, что контрольные сроки сдачи металлических работ будут срываться, мы станем работать не десять часов, а двенадцать в сутки. Если бы нас капиталист заставил работать лишние полчаса, мы бы устроили ему забастовку, а здесь мы станем работать двенадцать часов. Двенадцать часов работать не сладко. Мне, как клепальщику, очень хорошо понятно, что это такое. После десяти часов у тебя ноги подламываются, до койки дойдешь — на жратву глядеть нет охоты, кажется, год не спал. Восемьдесят два дня проработали. Ни черта! Живем. Но наш завод, наша пролетарская гордость, наша крепость будет воздвигнута за полтора года. И тогда пусть скажет нам кто-нибудь: не вам догонять капиталистические страны. Вот почему мы, металлисты, вызываем вас, товарищи строители, на соцсоревнование. Хотите шагать вместе с нами или нет? Мы прямо ставим вопрос: подписываем договор или не подписываем? Отвечайте нам на этот вопрос по-простому, как рабочие рабочим, а ходить вокруг да около нечего. Я кончил.
Аплодисменты.
Третья работница. Товарищи! Мы кирпичницы… производственная комиссия… Мы как глину замачивали… мы ее замачивали…
Михалка. Вот еще, пошла мочить!
Рабочий в розовой рубахе. Посадите ее там, а то она всех замочит.
Первая работница. Ты, хулиган, не выражайся.
Третья работница. Мы замачивали глину без всякого пардона.
Суматохинов. Говори по-нашему.
Артамон. Гнали бы баб отсюда, ей-богу.
Болдырев. Как тебя… Лида… погоди… Смеяться не над чем. Поняли? Я выношу глубокую благодарность работницам нашего кирпичного завода, присутствующим здесь, за сознательное, за достойное отношение к производству. Наш кирпич идет теперь на ответственную кладку. Вам надо вместе со мной благодарить их. И я говорю: ура бабам-кирпичницам!
Собрание постепенно, вслед за Болдыревым и президиумом, начинает аплодировать. Работницы растерялись.
Ну, говори, Лида.
Третья работница (первой работнице). Говори ты.
Первая работница (второй работнице). Скажи ты.
Вторая работница (третьей работнице). Ты начала.
Лаптев. Ну вот, закобенились. Гляди, заплачут…
Дудыкин. Эх вы, касаточки!
Председатель (третьей работнице). Товарищ, продолжайте.
Третья работница. Да нет же… что ж уж… Мы, конечно… (Вдруг резко, твердо.) Темп-темпом, а вот чтобы так… Вас учить нечего — вы знаете, про что я говорю. (И опять застеснялась под смехом.) Нет уж, хватит, а то напутаю тут… (Села).
Председатель. Слово имеет инженер Груздев.
Гончаров (переводчице). Евгения Эдуардовна, каково впечатление мистера Картера? Наблюдал ли он нечто подобное?
Переводчица. Did you see anything like that before?
Картер. This unusual meeting is characteristic of the present state of things in Russia. It is very fascinating. Please do not miss anything.
Переводчица. Мистер Картер просит передать, что данное необычайное собрание, по его мнению, весьма показательно для современного строя России. Он очень заинтересовался и просит переводить каждое слово.
Груздев. Я должен сделать разъяснение. Сдается мне, что главного у вас, ребята, не сказано. «Темп», «темп», а что это такое — многие не представляют. Так вот, прошу послушать. (Вынул лист бумаги.) Наш нормальный, средний, российский темп по каменным сооружениям мы определяем цифрой шестьдесят. Так мы работали всегда. Управление главного инженера считает возможным усилить этот темп до восьмидесяти. Понятно?
Голоса. Ясно.
Груздев. Немецкая экспертиза, изучавшая наши условия, дает цифру сто.
Голоса. Сто?..
Груздев. И, наконец, мистер Картер настаивает на американском темпе, который означает сто двадцать. Вот, ребята, официальное заявление. Нет-нет… Должен сообщить вам, что только при американском темпе, только если дадим по каменным работам показатель сто двадцать, то с цехами до заморозков управимся. Не дадим — могила. Понятно? Ну, а теперь от себя скажу. Если вы спросите у меня, согласен ли я с Картером, я отвечу вам: да, согласен. Вас я знаю. Двадцать лет с такими, как вы, живу, слава богу. Решайте — восемьдесят, сто или сто двадцать?
