Воропаев. Ты все кричишь — зарази людей энтузиазмом. Так чего же ты не заражал до сих пор, чего ты ожидал? У тебя люди заражены неверием, угнетены трудностями, а ты не можешь понять, что люди заново начинают жизнь, им все здесь ново и чуждо: и небо, и горы, и земля, а ты их планами по горбам, планами по горбам, ты им дурацкой бумагой в нос тычешь!..
Корытов. Так-с… До вас, значит, ничего не делали, Скажите, какой психолог нашелся. Думаешь, что если ты командовал: «Направо! Налево! Ряды сдвой!» — так уж все умеешь?
Воропаев. Ты не смеешь так говорить, Корытов!
Корытов. Смею. Вижу, с кем имею дело. Я дни и ночи, а ты…
Воропаев. А я дачу хочу отхватить? Я шкурник, да?
Из комнаты выходит Юрий в новых галифе. На улице появляются Городцов и Ленка.
Корытов (берет себя в руки). Ну, ладно. На бюро, на бюро. Я тебя научу уму-разуму. (Идет за угол.)
Воропаев. Послушай, да ты же слепой, Корытов! Слушай меня!
Слышен звук заводимого мотора.
Корытов! Ты же слепой!
Силы оставляют Воропаева. Кашель потрясает его. Он выхватывает платок и подносит его к губам, шатается, ищет рукой опоры. Юрий, Городцов и Ленка подбегают к нему и усаживают его на камень.
Ленка. Ой, кровь, дядя Алеша, кровь же… ой, это я все виновата… Я натрепалась… Дядя Алеша, это я, честное слово, я виновата…
Юрий. Товарищ Воропаев, голубчик, бросьте вы… Главное — спокойствие… Где бы доктора?
Городцов. Ленка, где Комков?
Ленка. Ожидает их. (Кивает на Воропаева). Пусть, говорит, придет, пусть, говорит, явится, я ему скажу одно слово… Злой, у-у-у!
Городцов. Беги за ним! Скажи — плохо!
Ленка. Сюда звать?
Городцов. Зачем сюда? Ко мне зови. Он у меня будет. Товарищ полковник! Да что вы в самом деле?
Юрий подносит к губам Воропаева стакан воды. Появляются Варвара и Наташа, одетая в какое-то уютное платьице.
Наташа. Алексей Витаминыч! Алексей Витаминыч!
Юрий. С ума сошла! Вениаминович!
Наташа. Да нет, он Витаминыч. Он такого витамина нам вспрыснул! Я его всегда так звать буду. (Подходит ближе). Что это? Что случилось, Юрий?
Юрий. Корытов налетел. Дал жару. Чепуха в общем.
Городцов. Ну, вставай помаленьку, Витаминыч. Не округлилась, я вижу, наша с тобой операция… Пошли.
Воропаев. Сейчас, сейчас, это пройдет… Это мелочь. (Идет, поддерживаемый Городцовым и Юрием.)
Варвара (вслед). Вот, скажи на милость… хорошему человеку никогда нет счастья на свете, никогда!
Двор городцовского дома на отвесном берегу, окруженный каменным забором. Внизу — море. За домом — горы. На топчане под старым кедром лежит Воропаев. Доктор Комков и Городцов стоят возле.
Комков (просматривая длинный температурный листок). Ну, что же, дело улучшается. Медленно, но улучшается. Я вам продлю бюллетень еще недельки на две, а на очередном колхозном собрании попрошу еще раз высказаться по моему адресу. Будет очень уместно.
Воропаев. Вы, как я понимаю, собираетесь всерьез меня лечить?
Комков. Вы не лишены некоторой наблюдательности. Собираюсь.
Воропаев. И надеетесь на успех, конечно?
Комков (с достоинством, несколько высокомерно). Человек, лечившийся в столице даже у очень дурного врача, считает, что на периферии к его услугам одни коновалы. От этой точки зрения вам придется отказаться. Ваша болезнь не сложнее любой другой, да, да. Никакой «Травиаты». Не воображайте. Она требует, кстати, очень недорогого лекарства — хорошего воздуха и хорошего настроения… Насквозь продуть себя воздухом, омыть каждую свою клетку свежим воздухом. И, наконец, занятость. Мечтать не обязательно, это ослабляет, — но иметь дело нужно. Вы слушаете меня?
Воропаев. О да. Весь — внимание.
Городцов. Ты слушай, полковник, он дело говорит.
Комков. Все наперекор тому, чего хочет болезнь. Хочется бессмысленно валяться на кровати? Поступайте наоборот. Хочется кашлять? Удержитесь Понятно? Самое сильное средство против вашей болезни, еще ни разу не подводившее ни врача, ни больного, — это воля.
Воропаев. Вот спасибо. С тех пор, как я окончил начальную школу, я не слышал этих истин.
Комков. Хорошее никогда не вредно повторить. Итак, начинайте принимать воздух в самых неограниченных дозах. Научитесь дышать. Привыкайте относиться к воздуху, как к пище, ощущайте его на вкус и запах, наслаждайтесь им, как гурман.
Воропаев. И благо мне будет?
Комков. Надеюсь. Больные, как и врачи, тоже должны быть талантливы. Всего вам доброго. (Уходит в сопровождении Городцова).
Воропаев. Заносится, но молодец, крепко стоит на своем.
Городцов возвращается.
Городцов. Не округлилась моя операция. Я ж его позвал, чтобы вас промеж себя подружить. Огромного же ума человек! Ему что тиф, что холера — как нам с тобой водки выпить. Ему на твою хворобу раз плюнуть, и будешь здоров.
Воропаев. Ну и пусть плюнет где-нибудь от меня подальше. Я и без него встану.
Городцов. Без него? Ну, я тебе скажу окончательное коммунике — замерзать будешь, все одно в хату не переведу, пока Комков не скажет. И будет тебе такой график жизни — лежать.
Воропаев. Что же я, вроде штрафного у тебя?
Городцов. Хуже! (Направляется к калитке). И имей в виду — установлено над тобой наблюдение, секреты заложены, патрули в наряде и калитка на запоре. (Уходит и запирает за собой калитку.)
Воропаев лежит на спине, глядя в небо. Где-то, на соседнем дворике, засвистел дрозд. Воропаев подсвистывает ему, приманивая к себе. Дрозд свистнул рядом. Воропаев ответил ему. Дрозд заинтересовался, спел целую гамму. Воропаев повторил ее.
Воропаев. Досвистелся! Ну что ж! Надо же когда-нибудь.
За стеной слышно пение мальчишек.
Голос Ленки (за стеной на улице). Марш отсюда со своим пением! Человек помрет не сегодня-завтра, а они ансамбль устроили! Другого места нет. А к нему не пущу — не до вас.
Ленка осторожно заглядывает во двор. Воропаев манит ее рукой.
Ленка (перелезая через забор). Чего вам?
Воропаев. Не сегодня-завтра, говоришь?
Ленка (очень довольная своей выдумкой). Да это я так, для порядку… Их если не пугнуть, они вас и правда в гроб вгонят. И идут к вам и идут. У всех до вас дело… Разнообразный, говорят, человек товарищ полковник, шесть орденов и всем помогает… Нашли себе доктора.
Воропаев. Ну, что на свете нового?
Ленка. Чего нового? Ну, вот Юрочка Поднебеско вчера на комсомольском собрании доклад делал. Здорово было!.. Прямо товарищ Корытов: так и сыпет, так и сыпет.
Воропаев. Слышал я его доклад. Еще что? (Тихонько подсвистывает дрозду.)
Ленка. Еще чего? Да! Машин сегодня, машин! Одна за одной, одна за одной, да шикарные такие, мимо нас. Жиг, жиг… военные в них.
Воропаев. Странно.
Ленка. Конечно, странно. Может, немцы где прорвались, а?
Воропаев (посвистывая). Ерунда. Война теперь знаешь где?
Ленка (с интересом наблюдает за пересвистом Воропаева с дроздом). А хотите, я вам живого дрозда поймаю?
Воропаев. Зачем? Пусть живет.
Ленка. А когда вам поют, любите? Когда мама работала в госпитале, я всегда раненым пела.
Воропаев. А ну-ка, попробуй. Только интересное что-нибудь.
Ленка. Хочете, я про любовь спою?
Воропаев. Что ж, это кстати.
Ленка. Ну вот. (Поет.)
Прости, моя любезная,
Прости, прощай мой свет.
Нам сказано, нам велено
В поход итти чем свет.
И если в том сражении
Я орден заслужу,
С какой его я радостью
Тебе, свет, принесу.
А может, я в сражении
Умру с клинком в руках,
Страждая, побеждая,
И сам не знаю как?
Воропаев. Добрая песня. Только не очень веселая.
