— В нем сто пудов, папа! — попыталась остановить его дочь. — Пусть носильщик возьмет.
— Носильщик тоже без работы не останется, — буркнул он, поднимая увесистую ношу.
Чемоданы сложили на железную, похожую на широкий утюг тележку, носильщик погнал ее своим, одному ему ведомым путем, а Иван Егорович с дочерью и внуком напрямик через вокзал пошли к остановке, где поджидало их нанятое заранее такси.
Когда ехали домой, то говорил один Димка; ни Татьяна, ни Иван Егорович не решались завести важный для обоих разговор при внуке и при шофере.
В квартире на тесной кухоньке хлопотала соседка по лестничной клетке: Иван Егорович попросил ее получить в столовой обед и разогреть к их приезду. Татьяна холодно поздоровалась с этой добродушной, заметно расплывшейся сорокалетней молодицей, с пристрастием оглядела чистую, обклеенную свежими обоями комнату.
— Дорого взяли за ремонт, папа? — спросила по-хозяйски.
— Зачем платить, — сухо усмехнулся Иван Егорович. — Чай, у самого руки не отсохли…
— Ну что ж, за встречу, папа, — подняла рюмку Татьяна.
— А мне ничего не налили… — капризно выпятил губы Димка.
— Прости, внук, я ведь не ждал тебя в гости, — сказал Иван Егорович. — Хочешь, я тебе смородинный морс разведу?
— Хочу, деда, хочу! — обрадованно заерзал внук.
Иван Егорович разболтал в бокале с кипяченой водой ложку смородинового варенья, подал внуку. Тот с серьезной миной потянулся чокаться к нетронутой дедовой рюмке.
— Ты сыт, Димуля? — немного погодя спросила Татьяна. — Теперь иди на улицу, знакомься с ребятами. Только смотри, чтобы со двора ни ногой! Понял?
— Понял, мамочка! — обрадованно воскликнул Димка, устремляясь к двери.
— Коньяк, милый папа, в холодильник не ставят, — наливая вновь свою рюмку, заметила Татьяна. — Пропадает букет.
— Я вашим манерам не обучен, дочка, — промолвил Иван Егорович. Сказывай лучше, что у тебя стряслось…
— Я ушла от Ильи. Ушла навсегда, — фальшиво-равнодушным тоном сказала Татьяна и залпом выпила коньяк.
— Так, — обескураженно крякнул отец. — Ушла, значит. А что же он тебе такого плохого сделал?
— Просто я поняла, что наш брак был ошибкой…
— Ваш брак… — сердито повторил Иван Егорович. — Браком все порченое называют… Плохого слова тебе твой Илья не говорил, с другими не путался. Чего тебе еще надо?
— Я не люблю его, папа.
— Восемь лет в ладу прожили, а теперь разлюбились…
— Тебе это трудно понять, папа… Слишком у нас с Ильей все было разложено по полочкам: каждый вечер прогулка в парке, дважды в месяц билеты в театр, летом семейная путевка в Сочи либо в Евпаторию. Даже спать вместе ложились два раза в неделю по расписанию… Благополучная скука! Голос ее сорвался, встав из-за стола, Татьяна вынула из сумочки пачку сигарет. — Ты мне позволишь закурить, папа?
Иван Егорович кивнул, внимательно присматриваясь к дочери. Она была куда заметнее, чем ее мать в молодости. Может, оттого, что пригожесть Татьяны Трофимовны была робкой и стеснительной, а красота дочери броской, почти кричащей: «Любуйтесь все и сохните от зависти!» Чуть выше среднего роста, по-женски ладная, она горделиво держала голову над узкими покатыми плечами.
«Какая бы добрая пара были они с Сергеем», — невольно подумалось старому мичману.
— Надеюсь, мы тебя не стесним? — выдохнув клуб табачного дыма, вновь заговорила Татьяна.
— Живите у меня сколько надо, дочка.
— Поблизости есть какая-нибудь школа-интернат?
— В соседнем квартале…
— Димку устроим туда, я пойду работать, участковые врачи и в Москве нарасхват.
— Ишь, как все сама по полкам разложила, — невесело усмехнулся Иван Егорович. — А что скажут Андрей с Павлом?
— Я уже не в том возрасте, когда оглядываются на старших братьев. У них своих забот хватает. Андрей вот-вот адмиралом станет.
— Адмирал тоже человек, дочка, и нервы у него не казенные.
Во входную дверь сильно затарабанил Димка, он еще не дотягивался до кнопки звонка.
— Мамуля, я обменялся с Андрюшкой, я ему дал фонарик, а он мне свисток, — прямо с порога зачастил малец. — Папа на меня не рассердится?
— Какой Андрюшка? Что за свисток? — недовольно оборвала его мать. Не успел на улицу выйти и уже обратно летишь! Иди гуляй, потом про все расскажешь…
— А вот о нем ты подумала, дочка? — негромко спросил Иван Егорович, когда Димка вновь был вытолкан на лестничную площадку.
— Он самое мое больное место, папа… Но ведь я не собираюсь лишать его отца. Пусть ездит к нему на каникулы, встречается. А когда вырастет сам сделает выбор…
— Мда-а, — хмыкнул Иван Егорович, — эдак все у тебя просто…
Вечером он уступил Татьяне с Димкой свою кровать, а сам пристроился в кухне на раскладушке. Но, как и накануне, сон бежал от него. Чтобы избавиться от тревожных мыслей, Иван Егорович стал вспоминать свою молодость… Из белого морока прожитых лет выплыла расшатанная теплушка, в которой ехали они с Татьяной Трофимовной и трехлетним Андрейкой в двадцать третьем году на Дальний Восток. Под нарами два фанерных баульчика да несколько узлов — все их немудреное имущество.
То ли от скудных харчей, то ли от дорожной маеты занедужил животом Андрейка. Всего его перевернуло, даже губы подернуло синюхой. И быть бы беде непоправимой, если бы на одной из остановок не пожалела молодую семью какая-то сердобольная бабуся. «До срамоты довели парнишку!» — пристыдила она проезжих и пожертвовала кулек с черемуховой мукой. Духмяная каша из нее возродила Андрейку к жизни…
Во Владивостоке поселились на Эгершельде в бывшей казарме, разгороженной фанерными стенами на клетушки-комнаты. Лежали они с Татьяной на скрипучей солдатской койке и слушали охи-вздохи соседей с трех сторон. И все равно не завелись в казарме злоба и зависть, дружно жили военморские семьи. Целым полуэкипажем собирались вечерами чаевничать на общей кухне.
Беляки эскадры адмирала Старка испоганили и разграбили Владивостокский порт. Очистили склады и пакгаузы, а суда либо увели за границу, либо затопили. Поднять и восстановить топляки стало главной задачей военных моряков. Ивану Егоровичу довелось работать на подъеме ледокола «Надежный». Техника судоподъема в ту пору была аховой, а широкопалубный ледокол лежал на боку, пришлось крепко помозговать, чтобы вызволить судно из плена. И все-таки подняли, поставили к причалу Дальзавода, капитально отремонтировали, и стал недавний утопленник канонерской лодкой «Красный Октябрь».
Иван Егорович поднимал со дна корабли, а ремонтировала их Татьяна Трофимовна. Пошла она работать на Дальзавод сперва маляром, через два года назначили ее бригадиром. Сутками не вылезала из трюмных шхер, но не обижал ее муж ревнивыми подозрениями. Верил больше, чем самому себе. В двадцать восьмом году подарила. Татьяна Трофимовна мужу другого сына, Павлушку. А поставили они родительскую точку в тридцать седьмом, когда появилась на свет младшенькая, Татьяна-вторая.
В трудах и заботах не заметил Иван Егорович, как пролетели лучшие годы. Когда спохватился, учиться было уже поздно. Так и остался он навсегда в высшем матросском звании — мичман. Зато сыны пошли дальше его. Андрей закончил перед войной военно-морское училище, Павел в послевоенные годы — кораблестроительный институт. Словом, не обошло их с Татьяной Трофимовной счастье стороной… «Пусть будет земля тебе пухом, родная моя», — беззвучно прошептал он.
* * *
В прихожей длинно зазвонил телефон. Иван Егорович торопливо поднялся и босиком ступил на холодный пол. Звонила междугородная. «Будете говорить с Куйбышевом», — сообщила телефонистка.
— Але, але! — бился в трубке искаженный хрипотой голос. — Это вы, папа? — Он понял, что звонит Илья.
— Да, да, слушаю…
— Татьяна уже у вас?
— Спят они с Димитрием.
— Извините, что так поздно беспокою, папа. Она вам рассказала, чего натворила?
— Это ваше с ней дело… Я вам не судья…
— Нет, папа, она ваша дочь! — взвился в трубке голос зятя, который так же, как и Димка, шариком катал букву «р». — Уговорите ее выбросить дурь из головы!.. Пусть возвращается домой! Вы же мудрый человек, жизнь прожили! У вас тоже были дети!..
Надрывный крик зятя ожесточил Ивана Егоровича, и он сердито закричал в трубку:
— Я мужиком был всю жизнь, а не бабой! Слюней не распускал!
— Простите, папа… — сразу сник зять. — Нервы у меня сдают… Почти каждый день трудная операция…
— Позвать, что ль, Татьяну? — уже спокойнее спросил Иван Егорович.
— Да, да, обязательно! Скажите, что я очень прошу…
— Подь сюда, Татьяна! — позвал отец и, не услышав ответа, повысил голос: — Не спишь ведь, чего прикидываешься!
— Не сплю, — спокойно сказала Татьяна, беря из рук отца трубку.
