— Кресло поставим шик-модерн, помесь самолетного с зубоврачебным! подмигнул Урманову Павел Русаков.
— В этом кресле все равно не мне сидеть, — ответил ему Сергей.
— Кто это тебе сказал, что крейсер твой будет флагманским кораблем? насмешливо прищурился Русаков-старший.
— Своим умом дошел, товарищ контр-адмирал. Каюту флагманскую такую спроектировали, какой и на старых линкорах не было.
— Видал мореплавателя, Павлуха? — насмешливо кивнул на Урманова Андрей Русаков. — Мечтает за чужой спиной укрыться в трудную минуту. Не выйдет, товарищ командир! В кресле том вам придется торчать круглые сутки, а флагман будет полеживать на боку в своих апартаментах…
— Вечером я посылаю за вами обоими свою машину, — вставил словечко Павел Русаков. — Шуренция моя пельмени заделала, сибирские тройные. Горючего не покупайте, держу запас в достатке. Все ясно?
— Обо мне можешь не беспокоиться, — шутливо напыжился Русаков-старший. — Директор персонально закрепил за мной «Волгу».
— Балуют вас, товарищ контр-адмирал, — с усмешкой глянул на брата Павел. — Не успели лампасы нашить — уже пешком ни шагу…
— Не забывайтесь, товарищ капитан третьего ранга запаса!
Сергей Урманов, пряча улыбку, слушал эту перепалку братьев. С младшим из них он еще на прутиках скакал, редкий день в детстве не встречались, да и старшего знал достаточно хорошо. Потому и было ему известно, как любят и держатся друг за друга Русаковы, живут по принципу: один за всех и все за одного.
— Добро, Павел, договорились. А пока мы с командиром полистаем технический формуляр…
Вечером Павел Русаков и в самом деле прислал за Урмановым машину, хотя от заводской гостиницы до квартиры было рукой подать. Зато Сергею польстило, что шофер приветствовал его по-флотски:
— Здравия желаю, товарищ капитан второго ранга!
— Приветствую. С флота недавно вернулся?
— Прошлой осенью, только душой до сих пор не остыл. По ночам часто лодку нашу вижу, корешков своих из команды…
— Значит, море в крови осталось. Кем демобилизовался?
— Старшиной первой статьи, первый класс имел, звание лучшего сигнальщика части…
— Чего же на сверхсрочную не остался?
— Свои соображения были… Да и не всем же мичманами становиться, должностей на флоте не хватит!
— А теперь небось жалеешь? — испытующе глянул на шофера Урманов.
— Может, и жалею, — улыбнулся тот.
— Слушай, как тебя зовут?.. — тронул его рукой за плечо Урманов. Так вот, Вася, скоро будут формировать команду на новый крейсер «Горделивый», ты о нем слышал, конечно. Костяк экипажа будет набран по комсомольскому призыву из ваших земляков. Пойдешь командиром отделения для начала? Подавай в военкомат заявление на восстановление в кадрах, я обещаю поддержать.
— С ходу такие дела не решаются, товарищ командир. Подумать надо хорошенько, со стариками посоветоваться…
— Вот и думай как следует, время еще есть. Надумаешь — не опаздывай. Неувязка какая выйдет — черкни мне несколько строк, адрес мой у Павла Ивановича возьмешь.
— Спасибо, товарищ командир, подумаю…
Павел вышел на звонок в прихожую, из-за его плеча выглядывала худенькая, похожая на девочку, жена.
— Ой, Сереженька, — нараспев, по-южному заговорила она. — Вымахал-то как! Не дотянешься и в щечку тебя чмокнуть!
— Я всегда такой был, Александра Осиповна, наоборот, уже книзу гнусь, — рассмеялся Урманов, склоняясь, чтобы поцеловать ей руку.
— Да брось ты меня навеличивать! Знакомы не первый день. А височки у тебя никак закуржавились?
— Командиры, мать, седеют рано, — сказал Павел, приглашая гостя в комнату. — Андрея в гостинице не видел?
— Точность — вежливость королей и адмиралов. Должен быть секунда в секунду.
И в самом деле Русаков-старший перешагнул порог с последним ударом настенных часов.
Когда уселись за стол, Павел спросил, открывая бар:
— Коньяк, водку?
— Водку, конечно, — откликнулся брат, — побережем печень.
— Уинстон Черчилль, говорят, кроме армянского коньяка, ничего не признавал.
— То Черчилль, у него печенка буржуйская была, а у нас пролетарская. Наливай, Павлуха, рабоче-крестьянской!
— Ну, други, за встречу, — сказал Павел. — Не так просто в наш атомный век собраться вместе. Спасибо «Горделивому» за сегодняшний вечер…
— Подождем хозяйку, — вставил словечко Урманов.
— Мать, где ты там?
— Иду, иду! — откликнулась с кухни хозяйка. — Пельмени запустила.
Вскоре она появилась в гостиной с миской дымящихся сибирских пельменей.
— Ты что, золовушка, решила нас накормить и выпроводить? подхватывая миску, сказал Русаков-старший. — Не выйдет, мы тебе сегодня спать не дадим.
— Вы сами меня усыпите казенными разговорами!
— Сергей Прокофьевич, уговор: о службе ни слова. Добро?
— Согласен, товарищ контр-адмирал.
— Здесь я тебе не адмирал, а просто товарищ!
— Хорошо, Андрей Иванович…
Некоторое время мужчины молча закусывали, первой подала голос сама хозяйка:
— Игорек-то еще не женился, Андрюша? — спросила она.
— Разве бы без вас свадьба обошлась? — хохотнул Русаков-старший. Парню надо сначала просолиться как следует, а уж потом о береговой базе думать… Кстати, Сергей Прокофьевич, — повернулся он к Урманову, — Игорь спит и видит себя на «Горделивом». Возьмешь его командиром стартовой батареи?
— О чем разговор? Конечно, возьму…
— Только соглашайся не за страх, а за совесть… Сам знаешь, у парня характер не медовый. Воспитывать его надо без оглядки на отца. Сможешь так?
— Вот и завели свою шарманку! О чем я говорила…
— Прости, золовушка, вот те крест, больше не будем!
Выпили по следующей, похваливая, принялись за пельмени.
— Ешьте на здоровье, у меня еще два решета в холодильнике.
— От доброго харча еще ни одна тельняшка не лопнула!
— Ты извинишь, Сереженька, если мы при тебе о семейных делах потолкуем? — смущенно произнесла хозяйка.
— Пожалуйста, Александра Осиповна, я же у вас в гостях…
— Андрюша, ты письмо из Куйбышева получил? — спросила она деверя.
— От Ильи? Получил перед самым отъездом. Отколола фортель сестрица.
— Может, не стоит, мать, об этом?
— Когда еще доведется посоветоваться, Павлуша?
— Я с вашего позволения подымлю на кухне, — поднялся со своего места Урманов.
— Сиди, сиди, Сереженька, у нас от тебя секретов нет!
— Курить хочется, Александра Осиповна.
Урманов вышел из гостиной, а за столом наступила неловкая пауза.
— Илья просит меня вразумить Татьяну, — нарушил молчание Русаков-старший. — Напомнить о ее материнском долге и прочая и прочая…
— Не понимаю, что за кошка между ними пробежала, — вздохнула хозяйка. — Так ведь славно жили, другим на зависть…
— А мне, к примеру, этот лопоухий Илья никогда не нравился! — стукнул ладонью по краю стола Павел.
— Мало ли кто кому не нравится, Павлуша. Не тебе с ним жить, не тебе о нем судить…
— Променяла сокола на домашнего индюка, вот теперь ей и аукнулось!
— Она же родная сестра тебе, Павлуша! Как ты можешь…
— Характер у Танюшки крутой, уговорить ее трудно, порешит как отрежет, — вздохнул Русаков-старший.
— Были бы они вдвоем, а то ведь сын между ними. Мальчишке трудно будет без отца…
— Мальчишку в обиду не дадим!
— Ну так что же будем делать, мужики? Чего Илье Борисовичу ответим?
— Я думаю, надо повременить. Скоро я по делам буду в Москве, встречусь с Танюшкой, с отцом потолкую. Тогда и порешим, что к чему.
— Лады, Андрей. Что там у тебя еще, мать, на горячее? Баранина? Тащи ее да Серегу позови к столу. Хватит ему деликатничать.
Второй месяц работала Татьяна Русакова участковым врачом районной поликлиники. С утра принимала приходящих больных, а во второй половине дня моталась по вызовам. Домой возвращалась поздно, измученная.
Димка учился в школе с продленным днем. Устроил его туда дед, которого в школе хорошо знали и частенько приглашали проводить уроки мужества в старших классах. И вообще мать как-то очень быстро отошла у Димки на второй план, по вечерам в квартире только и слышно было: «Деда, а это куда?», «Деда, распишись в дневнике!» Дед с внуком старательно мастерили старинный парусник с башенкой на корме и маленькими пушками в два ряда по бортам. Мачты парусника Димка выстрогал собственноручно.
Спал Димка в одной постели с матерью, ворочаясь во сне и больно шпыняя ее коленками. Деду же купили кресло-кровать, которое раскладывалось к ночи, а днем умещалось в свободном углу маленькой кухни. Часто, пробудившись среди ночи, Татьяна слышала вздохи и покряхтывания отца.
