— Домой заедем? — подсказал Костя и скосил глаза на часы. Была половина второго, а в два у директора назначено заседание.
Григорий Петрович тоже скосил глаза на часы: очень хотелось завернуть домой, поглядеть, как там Клава. Утром, когда уезжал, она еще сладко спала.
— А ну-ка, с ветерком!
Он опустил стекло, подставляя лицо теплому и свежему ветру. Он представлял себе, как Клава распахнет дверь и воскликнет: «Вот молодец, что заехал!»
Открыла Елизавета Петровна, молча посторонилась, впуская зятя. По ее молчаливой сдержанности он сразу понял, что Елизавета Петровна чем-то недовольна: в таких случаях мать и дочь одинаково замыкались.
Немирову не всегда удавалось быстро разузнать причину, но ему все же нравилось, что они так похожи, — это помогало ему ладить с тещей.
— Клава лежит?
— Клавы нет дома,— раздраженно ответила Елизавета Петровна, взглянула на растерянное лицо Немирова, и, подобрев к нему, но еще больше сердясь, объяснила: — Вытребовал ее Саганский! Прямо из Смольного позвонил — чтоб немедленно на завод!
Немиров заглянул в комнату Клавы. На диванчике, где она обычно отдыхала, поджав ноги и пристроив книгу на подушке, валялся брошенный второпях халатик — длинный, отороченный пушистым мехом халатик, который так шел ей, придавая ей непривычно домашний, уютный вид. На ковре чинно стояли рядком ее комнатные туфли с таким же мехом — маленькие, с немного сбитыми каблучками.
— Какая температура была утром? — спросил Немиров. Не оборачиваясь, он чувствовал, что Елизавета Петровна где-то тут же, за спиной.
— Нормальная, — так же раздраженно ответила от двери Елизавета Петровна. — Но разве дело в температуре? Вот увидите, она даже не подумает идти на комиссию, даже бюллетень не докончит... Раз уж попадет на завод — пиши пропало!
Чертыхнувшись про себя, Григорий Петрович бросился к телефону. Секретарша Саганского равнодушно ответила — нет еще, не приехал.
Да и приехал бы — разве теперь исправишь? Вот только отругать его следовало бы... «Передавай привет ей!..» Ишь, лиса!
Немиров уже направился к выходу, когда теща вспомнила:
— А завтракать? Погодите, подогрею кофе. Немиров только рукой махнул, вся прелесть домашнего завтрака исчезла, потому что нет Клавы.
— На завод, да побыстрее! — бросил он шоферу и на этот раз, не удержавшись, попросил:— Дай-ка папиросу, Костя.
Костя молча достал из-за теневого щитка пачку «Ракеты» и искоса поглядел на директора — что случилось? Директор хмуро закурил и отвернулся к окну, но лицо под ветер уже не подставлял.
— Сбежала наша Клавдия Васильевна, — помолчав, сказал он. — Саганский вызвал.
Костя легонько свистнул, потом сказал:
— Что ж, следовало ожидать... Ей там большое уважение, на металлургическом. Ихний шофер говорит: куда ей надо поехать, Саганский сразу — свою машину. Другие и просят — не дает, а ей — пожалуйста, вот мой «зис».
Немиров улыбнулся, представляя себе, как высокая, тоненькая Клава, все еще похожая на комсомолку в своем синем беретике, садится в черный с белыми гамашами роскошный «зис». Ему польстили Костины слова, хотя его затаенной, никем не разделяемой мечтой было уговорить Клаву уйти с работы. За время ее болезни он впервые узнал и оценил счастье видеть ее, когда бы он ни забежал домой, слышать ее голос, когда бы ни вздумалось позвонить... Но Клава только усмехалась, а на попытку заговорить всерьез ответила насмешливо: «Я же тебя предупреждала, что из меня не выйдет настоящей директорской жены!» Елизавета Петровна хранила в этом вопросе нейтралитет, — в глубине души ей, наверно, хотелось того же со времени болезни дочери, но она гордилась служебными успехами Клавы на металлургическом заводе, да и сама привыкла всю жизнь трудиться.
Мрачно обдумывая случившееся, Немиров признался самому себе, что из его мечты никогда ничего не выйдет и что. в общем, иного и нельзя было ждать — такова уж Клава... Но отдохнуть еще две недельки, поправиться — это же необходимо! А Саганский — лицемер, бездушный эгоист, и поступил совсем не по-товарищески, а еще смел сегодня лепетать о товариществе!..
Машина на полном ходу въехала в распахнувшиеся ворота и замерла у подъезда заводоуправления. Бессознательно подтянувшись и приняв тот строгий и суховатый вид, к которому все на заводе привыкли, Григорий Петрович неторопливо, сдерживая шаг, поднялся по лестнице и прошел через приемную, где уже собрались участники заседания.
— Через две минуты начнем, — мимоходом бросил он секретарше, плотно притворил массивную дверь кабинета и взялся за телефон.
Он ждал, что услышит родной и милый отклик — «Слушаю». Удивительно приветливо звучало у Клавы это обычное слово.
Откликнулся чужой, низкий голос:
— Клавдия Васильевна на совещании у директора.
Бросив трубку на рычаг, Григорий Петрович отстранил мысли о жене и минуту посидел неподвижно, готовясь к предстоящему разговору с руководящими работниками завода. Он повторил себе самую суть критики, услышанной сегодня: на «Красном турбостроителе» очень медленно осваивают новый тип турбины, вяло воспитывают новые кадры, директор забывает о заготовительных цехах, название существует — график, а работы по графику нет…
Ох, сколько он мог бы найти оправданий! Но какой в них толк? Важнее найти выход из обступивших его трудностей.
Он достал свои записи к предстоящему заседанию, сделанные накануне. Порадовался. Те же самые вопросы: график новой турбины, заготовительные цехи, снабжение, инструментальное хозяйство... Разве ж он сам не знает, где у него слабо! А вот о кадрах ни слова. Почему он забыл об этом вчера? Случайно? Или в самом деле перестал думать о подготовке и воспитании новых кадров?..
Он снова перечитал записи — вопросы продуманы, решения намечены. Все правильно. И... недостаточно остро, недостаточно объемно, как будто сидел человек и заботился только о том, что требуется сегодня, забыв, что завтра с него спросится больше.
Однако более смелых решений, чем намеченные вчера, он не находил и сейчас. Но теперь он понимал, что их надо найти.
Палец его надавил кнопку звонка.
Он нетерпеливо следил за тем, как входили и рассаживались люди. Начальник планового отдела Каширин, пожилой, неповоротливый мужчина в мешковатом костюме сел за отдельный столик и разложил перед собою папки и сводки. И снова промелькнула мысль о Клаве и Саганском. Ну, конечно, Саганский сейчас вот так же собрал своих работников, и Клава вот так же сидит в его кабинете, вооружившись сводками. Начальник планового отдела должен быть на месте, когда заводу трудно. Разве я не вытащил бы Каширина — живого или мертвого, — раз дело требует?
И тотчас Немирова охватила досада, что сегодня не будет Любимова — человека, который ему теперь необходим больше, чем все остальные вместе взятые. Очень-то нужно было отпускать его в Москву ради плана далекого будущего, когда сегодняшние дела в турбинном цехе весьма тревожны и уж кому-кому, а начальнику цеха следует быть на месте! И все этот добряк Алексеев — отпустите да отпустите, человек разработал, так пусть сам и защищает свой план и добивается утверждения, пусть погуляет в Москве, себя покажет и других послушает.
Алексеев, главный инженер завода, как раз в эту минуту показался в дверях, оглядел всех, и дружелюбно заговорил о чем-то с начальником термического цеха. Немирова покоробило — ну для чего так беззлобно и даже ласково разговаривать с ним, когда термический отстает, когда только турбинному он задерживает восемь деталей! Тут бы отругать так, чтобы помнил...
Но главный инженер уже покинул термиста, грузно опустился в кресло рядом с Немировым и беззвучно, но выразительно спросил: ну как?
Григорий Петрович так же, одними глазами, ответил: ничего, попало, но не очень, сейчас все поймешь.
В это время в кабинет слишком быстро и весело вошел молодой инженер Полозов. Он от двери поклонился директору, виновато улыбнувшись и жестом показывая, что был занят по горло и только потому опоздал (на заводе хорошо знали, что директор не допускает опозданий). Но тут же, словно забыв, что и так пришел слишком поздно, Полозов остановился посреди комнаты все с тем же начальником термического цеха. На этот раз термисту, видимо, доставалось — благодушное выражение начисто исчезло с его лица. Но Григорию Петровичу не понравилось, что Полозов — заместитель начальника турбинного цеха, приглашенный сюда только потому, что Любимов в Москве, — ведет себя так, будто он у себя в цехе, а не в кабинете директора.
— Любимов еще не вернулся? — нарочито громко спросил он.
Алексеев только что откинулся на спинку кресла в позе человека, дорвавшегося до короткого блаженного отдыха. Неохотно выпрямляясь, он тихо ответил:
