— Самогонку по дворам ищут, — пояснил Степка, — да реквизировают.
— А-а! — захохотал Виктор Иванович. — Вот оно что! А я думаю, чего это Назарка там по бугру шатается. Видно все оттуда!
Тихон забеспокоился, в дверь выглянул, но Ипат уже проехал их дом.
— Чего забе́гал, — смеясь, поинтересовался Виктор Иванович, — тоже, небось, имеется?
— Есть маленько, — признался Тихон, почесав затылок. — Для случая берегу.
— Ну, ладно Тихон Михалыч, спасибо. Думал, что поуговаривать придется тебя.
— Не то говоришь, Виктор Иванович: терпит квашня долго, а через край пойдет — не уймешь.
— Верно, волк тебя задави, Тиша! Обедать скоро пойдешь?
— Пойду.
— Ну, ешь пирог с грибами да держи язык за зубами. К вечеру я сведу вас.
4
Дарья в тот день с утра постирать наладилась. Корыто, как всегда, под полатями поставила, от порога, недалеко. Думала, часа за два управится она, да ведь поганое корыто везучее, говорят. Затянулась Дарьина стирка.
Василий с Катериной во дворе работали, Федька там, возле них, увивался. К отцу родному парнишка так не лепился, как теперь к Василию. Всего двое их, мужиков-то, в доме. А Федьку мать прозвала хозяином сразу, как только взяли Макара.
Зинка с Патькой на полатях пробавляются. Да Зинка-то и там не бездельничает — пряжу с мотушек на клубок перематывает. Растянет на коленках мотушку — и мотает. А Патьке — ну совсем делать нечего, потому завернулась она с головой в старый отцовский пиджачишко и по полатям катается.
А тут бабка Пигаска в дверь влезла и, не сходя с порога, шепотом вопросила:
— Самогонка есть у тибе, Даша?
— Тебе для какой надобности, баушка?
— Ды ни к чему она мине. Милиция наехала, самогонку ищут. Кланюшка Чулкова, ну, какая за Тимофеем теперь, сказывала. Браточек ейный, Ипатка, рыщет по хутору. Ежели чего есть, дык спрячь подальше, поближе возьмешь. А я еще кой-кого уберегу. — И тут же исчезла старуха, будто ветром вынесло.
Самогонки было у Дарьи чуть больше полчетверти. От Васильевой свадьбы осталось. В подполе у самой лесенки стоит четверть. Искать станут — непременно найдут. Подхватилась баба, достала бутыль, фартуком ее прикрыла и — в амбар. В сусеке в зерно закопала — найди попробуй.
Никто не видел ее: на заднем дворе, стало быть, мужики с Катей. Воротилась в избу Дарья и стирает как ни в чем не бывало. А с полатей то и дело слышится Патькин глухой голосок:
— Зинка, Зин! До бруса далеко еще?
— Далеко, — отвечает Зинка, не глядя. — Ты совсем не в ту сторону и катишься-то.
Хотела Дарья поворчать на девчонку — не свалилась бы она с полатей-то. А тут как раз дверь отворяется и вваливается не один Ипат, а с Назаркой в придачу.
— Давай, Дарья, самогон! — не здороваясь, объявил Назарка с порога.
Обгоняя Ипата, он шагнул вперед, а в это самое время и снесло Патьку-то с полатей да прямо в корыто. Мыльным всплеском окатило блюстителя порядка.
— Ты чего, шельма сопливая! — закричал он на перепуганную девчушку. — Всю казенную обмундировку попортила мне.
Выдернув из корыта Патьку, Дарья стащила с нее мокрый Макаров пиджак и, прижав к груди, стала успокаивать. Милиционеры между тем, обойдя корыто, продвинулись вперед и расселись по лавкам. Видать, притомились на тяжкой работе.
— Гони самогон, Дарья! — снова потребовал Назарка, лишь чуть умолкла девчонка. А Ипат стал закуривать.
— Да нет у мине никакого самогону! — ощетинилась враз Дарья. — Чего ты ко мне привязался!
— Есть!
— Ищи. Хоть всю избу перевороти.
— В избе нет — из амбара принеси! А коли тебе лень, так сами сходим…
— Ах, родимец тибе изломай! Подглядывал, выродок?
— Бог указал, — ощерился Назарка.
— Я т-тебе покажу бога! — Опустив на пол Патьку и грозно повернувшись к Назарке, Дарья обтерла сырые руки, словно готовясь на кулаках с ним сразиться. — Мужик на войне страдает, а они явились тута, два откормленных борова, самогон требовать с солдатки. Глотки что ль, у вас пересохли?
Выступление Дарьи так повлияло на Назарку, что он к стенке спиной прижался и руку на кобуру положил. Но Дарья повернулась круто и, раздетая, выскочила во двор. Там она не к амбару кинулась, а на задний двор. Издали крикнула, увидев лишь Катерину:
— Мужики! Милиция солдатку грабить явилась!
Прихватив вилы с собою, Василий поспешил на зов. Антон от него не отстал и Федька с Катей тоже. А Дарья заскочила в амбар, достала там злополучную полупустую четверть и следом за всеми в избу двинулась.
— О, да у нас тут гости! — молвил Василий, войдя в избу первым.
— Вот она, вся наша самогонка! — объявила Дарья, с прижимом поставив на стол посудину. — Пейте, гостенечки!
— А нам и столь сгодится, — осклабился Назарка, схватившись за горлышко четверти и вставая с лавки.
— Не трожь! — глухо сказал Василий, и, поскольку Назарка не решался отцепиться от посудины, сдавил его руку и отвел. — Ты что же, фронтовичок, на бабий фронт перекочевал?
— Мы реквизируем по заданию начальника милиции, товарища Чербы, — начал было Назарка, но Василий снова даванул ему руку и повернул от стола.
— Вот чего, братки герои. Мы сичас вот с фронтовым другом приложимся да еще два фронтовичка подойдут. Ежели после того остатки какие окажутся, приходите, и вас угостим. А поколь — с богом!
— Ну, Васька, перед законом отвечать будешь, — грозился Назарка, отступая к двери. — Я тебе припомню это!
— Да заткнись ты! — гавкнул на него Ипат и подтолкнул к выходу. — Говорил тебе, что не надоть сюда заходить, поперся. Там и так в тарантасе бутыль полная…
— Помолчи, дурак! — взъярился Назарка и хлопнул дверью.
Только теперь Василий увидел у себя в руках вилы и засмеялся:
— Гляди-ка ты, как на войне к оружию-то привык: заслышал тревогу и — в ружье! Отнеси-ка их, Федя, на место во двор да добежи до дяди Тимофея да дяди Григория Шлыкова, пущай придут поскорее.
— А ведь у меня тоже руки зачесались, — подал голос Антон, раздеваясь у порога. — Да уж больно трусоваты милиционеришки.
— Как же им трусоватым не быть, — пояснила Дарья, убирая корыто, — пакостники. Солдаток да вдов обирают, а тут мужики на их поднялись… Катя, пока не разделась, добежи до погреба, принеси огурцов да капусты.
— А знаешь ли ты, тетка Дарья, кто к нам нагрянул-то? — спросил Василий, раздевшись и воротясь с Антоном к столу.
— Да откудова ж мне знать-то?
— Командир это мой фронтовой, Антон Петренко. И друг до гроба. Спас он меня однажды спиртиком после купания в ледяной воде да под дождичком. Дак как же не угостить мне его теперь!
У Дарьи так и горело все в руках, в момент навела порядок в избе, стирку свою попрятала, будто ее и не было. Да Катя еще помогла. В четыре руки взялись они стол готовить. Но раньше приглашенных появился тут Виктор Иванович. Хотел он Антона забрать, да самому пришлось остаться.
— Любимая весть, как покличут есть, — пошутил он, присаживаясь к столу и подмигнув Антону едва заметно: дело, мол, начато. — Ну, фронтовики, небось, есть о чем вспомнить. Переворошили окопное житье?
— Такое, Виктор Иванович, до смерти ничем из головы не выбьешь, — ответил Антон. — И хотел бы забыть, да не забудешь.
— Ну, тебе-то, кажись, есть чего вспомнить и из мирной жизни, — лукаво улыбнулся Данин.
— Есть-то есть, — возразил Антон и привычно потянул себя за ус, — да не с кем того съесть.
— И то правда… Ну, с бабушкой Матильдушкой наедитесь вечером, волк вас задави.
Кроме Василия, никто, конечно, не понял этого разговора. А Катерина, уловив некую таинственность, молча пыталась проникнуть в смысл иносказаний. Молчала она и потом когда пришли Тимофей и Григорий, когда, цепляясь одно за другое, полились воспоминания. У нее тоже была своя тайна, только ей одной известная.
Незаметно сумерки нахлынули, скотину пора убирать на ночь. Огня еще не зажигали. Мужики собирались расходиться. Но тут, незваный, пожаловал Тихон.
— Дак ведь я уж готов, Виктор Иванович, — возвестил он, едва успев раздеться. — Девчонки тут бегали наши, сказали, твой Воронко возле старой избы стоит. Вот я и настиг тебя.
— И телеги смазал? — весело спросил Данин. — Ну, присаживайся к нам.
— Нет, не мазал телег, — возразил Тихон, садясь, — на сани ящики поставил.
— Что так?
— Нога моя сказывает, что снег пойдет. Да он уж начинает вон.
Все оглянулись на окна. Снег, и верно, кружился большущими хлопьями, оттого потемнело раньше времени.
— Эт куда ж ты наладился, Тиша, по такой-то погодушке?
— Уголек хороший вон Виктор Иванович разнюхал в Челябинске, и недорогой, говорит.
— Останешься ты без последней ноги, — запричитала Дарья, учуяв нутром какую-то опасную тайность. — И далеко, и дорога-то еще не санна́я, не теле́жная, да и казачня кругом рыщет…
