На третьем круге дядя Коля начал сдавать. Между ним и вторым бегуном расстояние медленно, но упорно сокращалось. Теперь видно было, что дядя Коля напрягается, стараясь удержаться впереди.
— Давай, давай! — закричала и Аня, всем сердцем желая победы дяде Коле. И в эту минуту, недоброжелательно взглянув на его соперника, узнала человека, которого никак не ожидала увидеть здесь.
Алексей Полозов бежал сосредоточенно и строго. Казалось, он работает, и не видит бегущего впереди человека, и не думает ни о чем, кроме самого бега — точного, легкого, почти автоматического. Но расстояние между ним и дядей Колей все сокращалось, и Полозов слегка изменил направление, чтобы обойти соперника; теперь они бежали почти рядом: две пары коньков одновременно сверкали, как клинки.
— Бра-во, дя-дя Ко-ля! Бра-во, дя-дя Ко-ля! Дядя Коля финишировал первым.
— Пятьдесят лет, а каков бегун, а? — говорил Ане Диденко. — И сталевар неплохой... Здесь что, любители! А он до недавнего времени и с мастерами спорта тягался!
Аня слушала рассеянно, ей было жаль Полозова. Предоставив зрителям рукоплескать победителю, Алексей один шел новый круг, и его бег был все так же точен, быстр, легок. Вот он пронесся мимо, обогнул товарищей, окружавших дядю Колю и начал пятый круг. Два бегуна бросились вслед за ним, что-то крича, но Алексей не приостановил бега и не оглянулся. Когда он снова пробегал мимо, Аня разглядела его веселые глаза под полукружиями спортивного шлема. Неужели он совсем не устал? Вид у него был такой, будто он бегал просто для своего удовольствия, вовсе не думая о догоняющих его соперниках.
— Леша! Леша! Давай! — громовым голосом закричал Гаршин.
А тот вдруг замедлил бег, спокойно пропустил мимо своих преследователей, сдернул шлем и сошел с беговой дорожки.
— Что ж ты, Полозов! — кричал Гаршин.
— Ну вот, подрядился я вам бегать! — сказал Алексей, глубоко дыша.
Заметив Аню и Диденко, он удивился и приветливо помахал им рукой, но не подошел. Аня смотрела, как он бежал к выходу, расправив плечи, взмахивая руками. Группа мальчишек провожала его.
— Выносливость очень хорошая, — сказал Диденко. И, поглядев на Аню, спросил: — Это он вас уговорил в технический кабинет?
— Он.
— Все-таки есть у Полозова нюх на людей, — сказал Диденко и некоторое время молчал, потом потянул Аню со скамьи.
— Пойдемте одеваться, разве можно в этаком платье сидеть?
В раздевалке он остановил ее, хотя стоять на коньках было трудно и неловко.
— Техникой, как и спортом, с малых лет увлечься надо. Вот эти пареньки — самый ваш материал. — Он кивнул на ватагу подростков, со стуком пробегавших мимо на коньках. — Я, по крайней мере, в их возрасте и на льду белкой крутился и мастерил всякое.
Кешки среди пареньков не было, — должно быть, он все еще фокусничал на катке, но Аня вспомнила именно его и вдруг очень отчетливо подставила на его место другого, такого же непоседливого, тоже, наверное, «трудного» паренька — Николку, или Кольку, Диденко. Он и сейчас неугомонен, — каким же огонь-парнем он был в шестнадцать лет?
— Это я понимаю, Николай Гаврилович, — сказала Аня. — Только одно тут мешает. То, что женщина.
Он понимающе улыбнулся:
— Да, женское руководство мальчишки не очень любят. Но вы перешибете, я думаю. — И без перехода: — Что же мы стоим этакими эквилибристами?
Аня сдавала коньки, когда появился Гаршин. Диденко уже не было возле нее, — он сидел на скамейке; сняв один ботинок с коньком, и, забыв снять второй и переобуться, беседовал с подсевшими к нему комсомольцами. Время от времени до Ани доносился его голос:
— О водной станции надо думать именно сейчас, именно сейчас!..
— То есть как так нету? Поезжайте в облпрофсовет, требуйте!
И Аня поняла, что Диденко и с нею заговорил не случайно, что он работает и тут, в этот чарующий вечер на катке, так же, как всегда и везде, если попадается хотя бы один заводской человек... и в этом, наверное, и есть суть того, что называется профессией партийного работника.
Гаршин мигом, без очереди, получил пальто, подхватил Аню под руку:
— Вы сегодня добрее?
Они вышли на проспект. Перед ними и рядом с ними с катка по домам шагали группки, пары, одиночки. Поблескивали коньки, зажатые под мышкой или болтающиеся в руках. Девичьи голоса кричали:
— Николай Анисимович, до свиданья!
Все было чудесно: морозец, пощипывающий разгоряченное лицо, поблескиванье коньков, дядя Коля, чинно шагающий где-то тут, близко, две цепи огней уходящего вдаль проспекта, напутствие Диденко, «мала куча», устроенная Гаршиным на льду, фокусы Кешки, и то, как Полозов делал круг за кругом, и снежинка, вдруг порхнувшая по щеке. Гаршин шел рядом, крепко поддерживая ее под локоть, и это тоже естественно вплеталось во все, что принес нынешний вечер.
— Помолчим, Витя, ладно? Мне сейчас удивительно хорошо!
Аню разбудило солнце. Она потянулась и открыла глаза, но мгновенно закрыла их, ослепленная светом. Медля вставать, она обдумывала, как лучше использовать свой выходной день. Никаких дел, никаких встреч — даже самых приятных — не предстояло. Так захотелось — ни от кого и ни от чего не зависеть. Выйти на улицу и шагать куда вздумается, предоставив все случайностям настроения. Можно вскочить в первый подвернувшийся трамвай и поехать куда повезут: может быть, на взморье, на Кировские острова, где, наверное, на лозах вербы уже набухают бугорки почек. Или проплутать весь день по набережным Невы и вволю надышаться ветром и солнцем... Откуда ни начни, это будет свидание с Ленинградом!
Обиделись Любимовы, что она отказалась обедать у них? Но потерять день отдыха на чинный обед «в небольшом кругу, всего несколько друзей» — ну нет, ни за что!
А Гаршин надулся, когда вчера вечером, выходя с ним из театра, она повторила выдумку насчет подруги. Он так старался ухаживать по всем правилам — театр, коробка конфет, такси... Ей с ним весело и всегда как будто жарко, его многозначительные взгляды и рукопожатия волнуют и радуют, но стоит расстаться — и она не верит ни взглядам, ни рукопожатиям и сердится на себя за то, что против воли тянется к нему и никак не соберется с духом, чтобы прекратить эти все учащающиеся встречи... И ведь все уже было решено там, под Кенигсбергом... Зачем же начинать сначала? Он мне не нужен, и никто мне не нужен, и хватит об этом. Не буду. Не хочу.
Она вскочила и распахнула форточку, несколько минут постояла перед нею, еще разморенная долгим сном, потом вскинула руки: раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре! Ритмичные движения разгоняли утреннюю истому, и каждое движение подтверждало: ты молода, ты здорова, ты сильна, тебе хорошо.
С наслаждением приняв душ, Аня села завтракать у окна. На пустыре перед домом играли в волейбол девочки. Впервые скинув пальто и побросав их пестрой кучей на старый фундамент, они с увлечением прыгали и бегали, умело перебрасывая, ловя, подкидывая высоко над головами цветной мяч. «Весна, весна, весна», — напоминало солнце, вспыхивая заревом на красной половинке мяча.
Аня надела легкое пальто, отбросив осторожную мысль о том, что первое весеннее тепло обманчиво, и через ступеньку сбежала по лестнице во двор.
У парадного, на краю большой лужи, стоял Кешка в куртке со множеством «молний», в тщательно начищенных старых башмаках. Покосившись на Карцеву, он неохотно поклонился.
— Здравствуй, Кеша! Денек-то какой хороший! Погулять вышел?
Он буркнул что-то невнятное.
— Завтра после работы собрание учеников. Говорили тебе? Приходи обязательно!
Кешка важно кивнул.
— Тебя Гаршин куда поставил работать?
— Кто? — переспросил Кешка и, вспомнив недавнюю неприятную историю и вмешательство рослого инженера, угрюмо ответил: — Да никуда... Сперва чистить заставили... гайки какие-то... А теперь опять на участке болтаюсь. Вчера слесарям на ремонте помогал.
— Тебя, что же, на слесаря переучивают?
— Не... так...
Он злобно шлепнул ногой по луже и решительно пошел прочь.
Надо добиться, чтобы Кешку вернули на токарный станок. Но кто захочет взять его учеником! Паренек нажил такую славу, что мало охотников связываться с ним. Их трое: еще Петя Козлов и Ваня Абрамов. Все трое — приятели, и Кешка у них в заводилах. Придут ли они завтра на собрание? И как говорить с ними, чтобы дойти до их сердца и в то же время твердо взять их в руки? По отдельности с ними еще сладишь, а когда они соберутся все вместе... Диденко сказал: «Перешибете, я думаю...» Перешибу ли?
Она улыбнулась, вспомнив, как Петя Козлов, упорно не желавший отвечать на ее расспросы, вдруг спросил:
— Это правда, что вы командиром в армии были?
— Правда.
— На фронте... или в тылу?
Она рассказала:
— На фронте. Строила огневые точки, наводила мосты, прокладывала путь машинам через болота... А уж с вами тем более справлюсь! — добавила она под конец.
