Груздев (всматривается). То есть… не понимаю, ничего не понимаю!.. А он… конечно, он!
Стремительно входит Касторкин, обросший, одежда помята.
Касторкин!
Касторкин. Как на Монмартре…[25] А вы, конечно, думали — Касторкин погиб?
Груздев. Почему же — конечно?
Касторкин. Вы же не попытались вступиться за Касторкина в тот вечер в кабинете Болдырева. Вы сразу решили: Касторкин прохвост. Неужели вы, товарищ Груздев, думали, что Касторкин мог отдать такое распоряжение по телефону?.. Я… восьмой путь… Суда не было… Инженер Касторкин на свободе и снова работает на строительстве. Я только что вышел. Это Болдырев щадит вашего Гончарова, это власти его щадят. Я все знаю, черт возьми! Мы одни… В чем дело? Господин Гончаров изменил голос и за меня отдал распоряжение Комягину. Нам ворона на хвосте такую весточку принесла. Господин Гончаров оклеветал меня. Ишь, как он говорил на допросе: «Кажется, Касторкин разговаривал по телефону». Мерзавец!
Груздев. Так, Касторкин.
Касторкин. Вот какие товарищи пошли среди инженеров.
Груздев. Грязные ребята.
Касторкин. Извините, Гончаров дворянин. У него заграничное образование. Он на все смотрит прищурившись. Он хотел весь инжколлектив вести за собой.
Груздев. Знаешь что, Касторкин? Ты, брат, иди домой. Иди переоденься, отдыхай.
Касторкин. Я уже здорово отдохнул.
Груздев. Иди, друг… Такое дело… ты не обижайся, ты иди… Теперь мы сами будем говорить с коллегой.
Касторкин. Я.пойду… Мамаша ждет меня… ждет старуха… Но я бы сейчас поговорил с ним сам. Ух, как бы Касторкин сейчас поговорил!
Груздев. Ты с ним поговоришь, это твое частное дело.
Касторкин. Поговорю! Мы предъявим свой вексель, предъявим… Пока, товарищ Груздев!
Груздев. Пока, Касторкин!
Касторкин уходит.
Изменил голос… Мелкотравчато, трусливо…
Входят Татьяна Львовна под руку с Гончаровым, Данило Данилович, Калугин. Несут свертки.
Татьяна Львовна. Вот уже и споры. Как пел наш несчастный друг Касторкин? (Напевает.)
«Думать нам не надо,
Думать бесполезно,
В опьяненье нашем рай…»
(Хохочет.) Груздев, отчего у вас лицо, как у Наполеона? Груздев, я сейчас вас развеселю. Мы спорили о привидениях. Как, по-вашему, привидения бывают? По дороге сюда Симон Симонович увидел привидение. (Хохочет.) К верхнему поселку, к зеленым корпусам, степью по бурьянам брело черное привидение. (Хохочет.) «Черный человек, черный, черный…»[26]. И знаете, что сказал Симочка? Он сказал, что у него военные глаза, и его военные глаза в черном человеке увидели Касторкина… (Хохочет.) Касторкин, бедняга, давно в Нарыме[27]. Юрий Николаевич, правда ведь?.. Эх, Симочка, ты сознайся — ты уже стареешь!
Груздев. Стареть-то стареет Симочка, а глаза у него действительно военные. Привидений не бывает. То прошел живой Касторкин.
Данило Данилович. Мы шутим. Нам показалось…
Груздев. Сейчас вы узнаете, что кому показалось… Да, Данило Данилович, вы не гарантированы от того, что вам покажется, будто вы в Нарыме…
Данило Данилович. То есть… Это вы к чему?
Груздев. Это я к тому говорю, что наши общие приятели, собираясь сражаться, ставят впереди себя рекрутов. Это я о вас говорю, инженер Гончаров.
Татьяна Львовна. Вот уже и споры.
Гончаров. Каких рекрутов? Что за аллегории?
Груздев. Грязное дело сделали вы, Гончаров. Я прав или нет? Симон Симонович, вы служили в гвардии, скажите, как по старинным дворянским традициям называли людей, которые за свои проступки заставляли отвечать товарищей? Не Касторкин говорил по телефону, а вы, Гончаров.
Гончаров. Ложь! Гнусная ложь!..
Груздев. Вы это скажите самому Касторкину: он только что вернулся сюда.
Татьяна Львовна (освободила руку из руки Гончарова). Вот тебе и раз!
Груздев. Вы могли оклеветать не Касторкина, так меня, его…
Данило Данилович. Отложим… Право, отложим этот разговор… Что же это?.. Они сами разберут… Пустяки…
Груздев. Нет, Данило Данилович, не пустяки. Инженер оклеветал товарища. Нет, это не пустяки, когда такие вот трусишки, мелкие люди волокут в клоаку преступлений честных, невинных работников. Спасибо за знакомство! (Уходит.)
Татьяна Львовна. Симочка, ты куда же уходишь?
Калугин. Я сейчас, за папиросами… (Уходит.)
Данило Данилович. Так как же… лодка ждет… поедем с нами?.. Что?.. Не состоялось? Да… (Уходит.)
Татьяна Львовна (со слезами). Эх вы!.. Еще мужа моего называли… Эх вы!.. (Уходит.)
Гончаров. Какой ужас!.. Касторкин… Бежать нелепо… Бездарная история…
Идет пьяный, поет.
Пьяный.
«На берегу сидит девица,
Она платок шелками шьет,
Работа чудная такая,
Но шелку ей недостает.
Белеет парус одинокий,
Кораблик к берегу плывет,
На берегу сидит девица,
Но шелку ей недостает…».
(Гончарову.) Гляжу я на вас, какой вы задумчивый… блондин или брюнет — не пойму. Слушайте, гражданин, вы не обижайтесь, пожалуйста, я к вам не пристаю, как какой-нибудь Мендель Маранц, но у меня общительное сердце, ей-богу. Представьте себе, приезжаю я в отпуск, так сказать, после долгой разлуки и не узнаю окрестностей родного города. Здесь было дичайшее степное пространство, невообразимая скифская степь, так сказать. Я по натуре человек беспартийный, но под впечатлением грандиозных картин становлюсь марксистом. Посмотрите, это же не завод — это же проблема. Конечно же, я пьян, и вы меня презираете, но я тронут… Вы не думайте, что я умом тронут, — я всеми фибрами моей расположенной души. Если хотите, я замолчу, как пробка. (Пауза). Вам, конечно, все равно, но Сергею Тишкину, который здесь воспитан ребенком, не может быть все равно… И если бы он был Бальмонтом или Владимиром Маяковским, то сочинил бы роман из жизни… Литература есть вдохновение сердца. Я, может быть, целовал эту землю… как пилигрим, а вы смеетесь надо мной… Над пьяным всегда смеются, но пьяные, как сказал Мендель Маранц[28], проникают в бездну чувств, ибо… заметьте, ибо… что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. По-моему, вы черствый человек. Ибо у вас самолюбивое выражение на лице. Сергей Тишкин — психолог-иллюзионист… До свиданья, гражданин! У вас очень самолюбивое выражение на лице, но… и дальше не скажу. Ха-ха-ха! Сергей Тишкин — факир. (Поет.) «Тоска-печаль, надежды ушли…». (Уходит.)
Гончаров. Что это я хотел сейчас сделать? Что- то такое я хотел сделать? (Встает. Через окно снимает трубку телефона, стоящего на столе). Так будет лучше.
Входит Болдырев.
Болдырев. Вы один?
Гончаров. Садитесь, Степан Семенович. Я, знаете, только что пришел и вот скучаю. (Снимает шляпу, пальто.)
Болдырев. У вас никого нет?
Гончаров. Кому же у меня быть?
Болдырев. Ну, ладно. Мне надо с вами поговорить…
Гончаров. Да, я понимаю… Вам надо со мной поговорить…
Болдырев. Прежде всего, товарищ Гончаров, я считаю, что вам следует подать заявление об отставке.
Гончаров. Да, я подаю заявление об отставке.
Болдырев. Вот, собственно, все, что я хотел пока вам сказать. (Уходит.)
Гончаров. Сегодня он уже не подал мне руки… Сегодня мне все плюют в лицо… Интересно, что — можно ли так сказать: зенит бездны?.. Какая глупость! Какой я, действительно… Где мои сигары? У меня были хорошие, крепкие сигары. (Уходит в комнату.)
В это время появился Касторкин, одетый в тот же костюм, что и на вечеринке. Касторкин выбрит, немного пьян, с гитарой.
Касторкин (пританцовывает, поет).
«Я хочу забвенья… я хочу гитару…
Я хочу сегодня танцевать…
Милая цыганка, поцелуй мой жарок,
Дай твою гитару…».
Пришел навестить друга…
