Павлу Дмитриевичу. Оба они учились в этой школе, только в разное время, Здесь все им знакомо: те же стены, те же столы и лавки, тот же учитель, вроде и не постаревший даже ничуть, вот только икон нет, сняли иконы — не учат теперь закону божьему.
Неохотно принял учитель своих бывших учеников.
— Да вы сами видите, — вяло сопротивлялся он, — в последнее время печи не топили — каникулы. Так что холодина страшная, и дров у меня мало.
— Павел Дмитриевич, — настаивал Сакар. — Вы поймите: новый обычай в жизнь входит, культура… Вы же учитель, должны первым быть в этом деле, а вы тормозите…
— Все так. Но школьный инвентарь… поломают ведь. А на ремонт денежки нужны. Вон прошлый раз сход собирали — так, пожалуйста, ножка у лавки подломилась…
И все-таки после долгих препирательств учитель сказал:
— Ладно уж, попробуйте… — а сам подумал про себя: «От одного коммуниста избавились, так другой на голову свалился».
А Йыван, когда вышли из школы, сказал Сакару со смехом:
— Точно старый толстобрюхий кот — боится с места двинуться. Ничего, скоро забегает, когда новые советские учителя придут в школы!
Проходя мимо Миклаевой избы, Сакар вспомнил друга и спросил:
— Йыван, ты не встречал в городе Миклая Головина? Он в совпартшколе учится.
— Это который кооператив здесь открыл? Нет, не встречал.
— Хороший он человек. Местные богачи ему кличку дали — Коммунист. А он и есть самый настоящий коммунист, — задумчиво сказал Сакар.
— Я недавно в РКСМ вступил. Хочу здесь ячейку открыть. Как ты на это смотришь?
— Ну что ж, действуй. Если помощь нужна будет— поможем.
В те дни многие в деревнях видели объявления, наклеенные на придорожных столбах, у коновязей, у церкви и магазина, на стенах караулки:
7 января в школе силами драмкружка
будет поставлен спектакль «Кто виноват?».
Начало в 6 часов вечера,
до спектакля будет дан концерт.
Неграмотные спрашивали, что написано. А грамотные и сами не знали, что такое спектакль и концерт. Объяснили так: «В школе что-то давать будут». Таким своим объяснением они только взбудоражили все ближайшие деревни.
…Молодежь с нетерпением ждет вечера. Как-то они выступят, как поймут их люди? Ведь это первая проба, никто из них никогда не поднимался на сцену. Сакар с Йываном беспокоятся о другом: пойдут ли люди на спектакль или по старой привычке потянутся в церковь и кабак?
В долгожданный этот вечер все «актеры» собрались в школе. Отгородили сцену, вместо занавеса повесили две сшитые вместе простынки — их дал учитель. На стены наклеили плакаты, лозунги, и от этого школа совсем преобразилась.
Скрипит снег под ногами, свистят полозья саней — идут, едут в Лапкесолу люди. Кто в церковь, кто в гости к родным, а кто и в школу — любопытно, что там будет? Над крыльцом горит фонарь, освещает расчищенную под метелку дорожку, нескольких лошадей, жующих сено, людей, спешащих сюда. «Здесь тоже празднуют рождество, — думают приезжие. — Заглянуть, что ли?» — и поворачивают к школе.
Сакар посмотрел из-за занавески и удивился: сидеть уж негде, а люди все идут и идут: молодежь, старики, женщины.
За сценой зазвенел школьный колокольчик, из-за занавесок вышел кудрявый белолицый парень.
— Товарищи, соседи! — начал он. — Советская власть, партия коммунистов и наш вождь Владимир Ильич Ленин дали свободу всем трудящимся. Освободился от гнета и марийский народ. В вольной жизни широко раскрылись таланты и способности наших людей. Мы сегодня споем вам новые песни, покажем спектакль. Надеемся, что в дальнейшем к нам присоединится и молодежь из других деревень…
— Кто это, откуда? — зашептался народ.
— Это Иыван, сын Степана Пашмакова, — объясняют курыкымбальцы.
Колокольчик звенел еще несколько раз, прежде чем стихли разговоры. Раздвинулся занавес. На сцене празднично одетые девушки и парни. — «Интернационал!»— бойко объявляет тот же кучерявый веселый парень. И люди впервые слышат на родном своем языке гимн трудящихся всей земли:
Вставай, проклятьем заклейменный
Весь мир голодных и рабов…
Вслед за тем вышел Сакар и прочел стихотворение:
На высоком на дубу
Птичья стая собралась.
— Коль мы вместе, — говорят, —
Нам и ястреб не указ…
И снова песня:
Раз береза, два береза —
Сто двадцать листочков…
Одна мелодия сменяется другой. Веселая песня уступает место задумчивой:
…Горя дитяти мать не знает,
Материнского горя дитя не знает…
Растревожила песня? Зато следующая развеселит! И уже хлопают все в ладоши, просят еще спеть. Ну что ж, все правильно: веселиться так веселиться. И девушки запели горномарийскую песню «Если да за орехами вместе не ходить…» Тут уж не выдержали зрители, закричали:
— Вот как могут!
— Вот это праздник!
— Молодцы!
— А песня-то, песня-то какая!..
И даже Павел Дмитриевич, никогда раньше не слышавший и не видевший такого, ожил и будто помолодел — он уже не сидит насупившись, не трясется над школьным имуществом. Легко на душе.
Перерыв. Школа шумит, как улей. Сидевшие сзади лезут вперед, спорят, отвоевывая себе местечко поближе. Никто и не думает уходить. И уже жарко стало, душно. Люди стягивают шапки, распахивают зипуны и полушубки — и не подумаешь, что школа не топлена несколько дней.
Вновь звон колокольчика. Открывается занавес. Что это такое? Изба, что ли, на сцене? Вот печь, стол, лавки… Сидит за прялкой пожилая женщина. Бородатый старик клянет, ругает дочку… Какая знакомая картина! Затихли зрители. И вот, когда пьяный и жалкий старик в безвыходном горе перекинул через потолочную балку веревку с петлей, когда сунул в петлю голову, так страшно, так жутко стало зрителям, что не выдержали некоторые и хотели уже броситься спасать старика…
Не расходились и после спектакля. Долго еще все вместе пели под гармонь, плясали, играли в разные игры. Нет ни пьяных здесь, ни покалеченных, ни убитых…
Сдвинулась, бесповоротно сдвинулась жизнь в деревне. Пока еще вроде бы незаметно
