для глаза, чуть-чуть, но сдвинулась к лучшему.
Как быстро летит время. Уже и новое лето настало. Кажется, совсем недавно приезжал сюда на каникулы студент педтехникума Йыван Пашмаков. И вот он снова здесь. Идет по свежей весенней траве, осторожно поддерживая под локоток невысокую русоволосую девушку. Они говорят о чем-то, посматривая друг на друга. И спутница Иывана, улыбаясь, поправляет свои пышные волнистые волосы под красной косынкой-пролетаркой.
Кто же эта девушка? Ни за что не узнать! Ни за что не узнать в ней ту маленькую, донельзя худую девочку-стригунка, помощницу Миклая в его трудном весеннем пути в Казань с детьми-сиротами. Это Фрося Андреева. Она была самой старшей в той группе, что отправлялась в голодный год в детский дом. И как же она расцвела, похорошела… совсем взрослая.
— Как хорошо здесь, — говорит Фрося, трогая рукой ветку черемухи, растущей у школы.
— Да, хорошо. Только ты уедешь в Казань, а я останусь здесь, в школе. Буду. учить детей, а может, в ликпункте буду преподавать — куда направят…
— И я потом приеду сюда. Только ты жди меня, ладно?
Увидев их, на крыльцо вышел Павел Дмитриевич.
— А, Пашмаков? — протянул он. — А это кто с тобой? — и он пристально посмотрел на Фросю. — Почему я не знаю?
— Меня? — переспросила Фрося. — Но вы же меня учили. Я Андреева. Фрося. Сейчас живу в Казани, учусь на рабфаке.
— Да-да… Выросла…
— Павел Дмитриевич, а разве сюда никто не пришел? — спросил Йыван.
— Нет. Кто должен прийти? — подозрительно посмотрел на ребят учитель.
— У нас организуется ячейка РКСМ.
Учитель ничего не сказал, только повернулся и направился в свой огород, что-то приборматывая под нос. Когда он отошел, молодежь прыснула от смеха, передразнивая учителя.
На организационное собрание прибыла Зина Антонова, круглолицая, ясноглазая девушка в русском платье — дочь убитого во время мятежа председателя Кужмаринского волисполкома. Заехав в Звенигове в кантком союза молодежи, она нашла время и сходить на могилу отца. Стояла там, вспоминала. А вспоминать было ох как трудно…
Когда собрание уже началось, из Курыкымбала подошел Сакар с молодежью.
— Не опоздали?
— Заходите, заходите! Как раз вовремя, — ответила Зина.
А у школы ходят взад-вперед девчата из Лапкесо-лы, поглядывая на окна: что там, уж не спевка ли?
— Да что же вы ходите?! Идите сюда, — кричит. им Сакар.
Девушки сразу же вошли, но, увидев незнакомых, скромно сели на лавку за печкой. Они сидят, сложа руки и отворачивая лицо, а горожане со смехом тянут их в центр комнаты…
На этом первом собрании в РКСМ были приняты четверо ребят. Руководить ячейкой поручили бойкому и смышленому парню Виктору Осипову.
А что же Миклай? Где он? Куда занесла его бурная волна жизни?
С направлением облисполкома прибыл он в родные места — в Звениговский кантон. Ходит по деревням, собирает людей, беседует с ними, проводит собрания, на которых разъясняет статьи Михаила Ивановича Калинина о Советах и рассказывает своими словами, как будет строиться их работа в дальнейшем. Забот хватает, словом. Нужно подбирать Нужных людей для работы в местных органах власти, агитировать за них народ.
Побывал он и в Лапкесоле. Посмотрел на свой заколоченный дом, заросший бурьяном двор. Уезжая, он отдал все хозяйство тестю, Маленькому Одокиму. А дом так и остался гнить. Миклай присел на повалившуюся ограду, задумался…
— Что смотришь, вернуться хочешь?
Миклай оглянулся. Перед ним стоял Микале.
— Комиссаром стал… — протянул Микале. — Нет уж, теперь не вернешься. Без коммунистов поживем…
— Рано радуешься. Будут в деревне коммунисты! Вот соберем сегодня люден, будем выдвигать активистов для работы в РИКе. Здесь райисполком будет, понял?
— Понял, понял, — пробормотал Микале.
В последнее время он притих. И есть от чего. Арестовали сына. В деревне организуется, говорят, товарищество по совместной обработке земли, и ходят слухи, что будто бы собираются отобрать у них с Кавырлей мельницу. Да тут еще этот РИК…
Вечером на сходе были избраны председатель и секретарь вновь организуемого райисполкома. При поддержке комсомольцев, членов комбеда и кооператива председателем был избран Сакар, секретарем Виктор.
Когда все разошлись, новая власть стала думать, где найти помещение для исполкома.
— Миклай, так ведь твой дом пустует. Может, туда?
— Нет. Дома мне не жалко, вряд ли я буду жить в нем. Но он слишком мал, да неудобно расположен. Нужно бы в центре деревни, да побольше.
— Такой здесь только один — поповский.
— А что?! Верно! Пусть переселяется к дьякону. Тем более, что дом этот ему общество предоставило.
На этом и остановились.
Долго еще говорили друзья в этот вечер, вспоминали былое, думали о будущем.
— А как Настий? Что она делает в городе? — поинтересовался Сакар.
— Настий учится в ликбезе, вступает в партию.
Да, многое пришлось пережить Настий в городе. Первое время жили в общежитии. Работать она не. могла — дочку Ольгу не с кем оставить. Но как только открылись ясли, она сразу же устроилась техничкой в общежитие педтехникума. Подрабатывала стиркой белья учащихся. Потом перешла посудомойкой в столовую совпартшколы. Бывая среди людей, каждый день она открывала для себя что-то новое, и появилось желание учиться. К тому же. по постановлению партячейки школы весь неграмотный обслуживающий персонал направили на курсы ликбеза. Времени стало совсем мало: прямо из столовой, захватив бумагу и карандаш, приходилось бежать на занятия, затем дома готовить ужин для семьи, выполнять заданное на дом учителем. Но Настий нс сдавалась. И постепенно, шаг за шагом шла она по ступеням знаний. А вскоре стала одной из лучших учениц курсов.
— Значит, решила в партию вступать? — переспросил Сакар. — Смотри, скоро тебя догонит.
— А что, и догонит! — улыбнулся Миклай. Он вспомнил, как однажды вечером Настий с ручкой и чистым тетрадочным листком подошла к нему: «Миклай, помоги написать!»
И они сидели голова к голове, а на листе из-под руки Настий появлялись круглые, пока еще неровные буквы, складывающиеся в слова: «В партийную ячейку от Головиной Настасий заявление…»
Она остановилась, посмотрела на Миклая.
— Пиши, пиши дальше, — улыбнулся он ей ободряюще.
Тогда словно ветер просвистел за окнами. Вспомнила Настий все свою прежнюю жизнь, темную и убогую. И почувствовала себя так молодо и бодро, будто заново родилась. Отложив ручку, она закинула руки на плечи мужа и поцеловала его. И будто перенеслась в молодость: в лунную ночь на Идалмасов холм… Сколько времени пронеслось с той поры, когда впервые они встречали рассвет на том холме. И вот теперь перед ними — кипы книг, которые еще нужно одолеть, и светлый путь впереди, рассвет новой жизни.
Вспомнив этот поцелуй, Миклай потаенно
