Они скандалили. Это была предпоследняя ступень кочегарского кутежа. Они были накалены и ждали только повода для драки.
— Джап, поди сюда!
— Мумочка, какой он коротышка!
— Поди сюда, мой младенец! Тюп-тюп!
— Обезьяник надел офицерский мундир.
«Застрелить, как собак? Невозможно, их восемь.
Затеять драку? Сбегутся корейцы. Потом придет полиция. Потом еще полиция. Человек двадцать полиции. Жандармы. Потом схватят этих, побьют до бесчувствия в участке и увезут на американский корабль. Перед Аратоки извинятся… Как бы избежать истории?»
Стараясь держаться независимо, — проклятый маленький рост, — Аратоки прошел между боками двух гигантов. Надулся. Выпрямил и без того прямую фигурку. Напыжил грудь. Плечи сделал четырехугольными.
Прошел мимо.
Они обсвистали его, задели воздухом движения. Качаясь, исчезли за поворотом, с криком и мяуканием.
«Ты можешь быть сто раз героем, но если ты маленького роста… Все, как на подбор, гиганты… Американский флот… Проклятая раса! Мягкокожие, рыжие — обидно попасться в драку. Быть побитым — позор».
Раскрылась дверь дома. Унылый гнусавый женский голос сказал кому-то ломаным портовым языком:
— Вы мужик красивый, пожалуйста, приходите завтра в ночь.
В ответ было ругательство.
Вышел, шатаясь, негроид с выпученными глазами. Рябой. В фетровой шляпе. Должно быть, палубный с филиппинского судна.
Аратоки задумался.
«Который час? Осталось час пятнадцать минут. Ну ее в море, эту кореянку, когда за пятьдесят сен можно получить то же удовольствие».
— Пожалуйста, одну иену — деньги вперед.
— Дай-ка мне вон ту, на правой фотографии.
— Извините, господин офицер, этой нет, — уехала, извините, в Сеул.
— Эй ты, сволочь-сан! Выставила обманный прейскурант?
— Не угодно ли, пришлю самую лучшую девочку. Ее фотографию купил один русский капитан.
— Все равно.
— Пожалуйста, не ушибитесь о верхнюю ступеньку… Гинко!
— Здравствуйте, господин.
— Давай эту.
— Можно поставить четыре бутылки пива?
— Давай!
— Вы, должно быть, с аэродрома? У нас часто бывают с аэродрома.
— Давай!
— Сейчас.
— Давай!
— Пожалуйста, извините.
— Сюда!
— Вот. Так. Пожалуйста, извините. Ложитесь сюда.
— Кто кричит?
— Это на улице, летчик-сан. Теперь сюда.
— Погоди.
— Сейчас. Сейчас, сейчас. За поясом кимоно. Рисовая бумага. Вы мужик красивый, пожалуйста, еще приходите сегодня в ночь.
— Есть у тебя красивые подруги?
— Вечером приведут всех, летчик-сан. Извините, сейчас вернусь. Можно еще четыре бутылки пива?
— Давай!
«Грязный этот вертеп… надо пойти в южный конец Оурамаци. Там дорогие. Наверное, старшие офицеры там… Цыновки все в каких-то пятнах… Пахнет красками… Сколько осталось? Час еще… «Ах, как весело итти в ночной плеск, слышать хлюпанье воды, свист машин. О, пение сквозь дождь! Сонный бред, голос ночи, крик скользящих шин..» Не помял ли китель?.. Смотрите — книжка… «Опасный бандит Мураги, совершивший семнадцать убийств и взрезавший брюхо многим невинным девушкам»… Что это такое?.. Эй, кто за створкой?.. Скверный вертеп! На одну девку — еще гость… Она, наверно, пошла еще к третьим…»
— Эй, сюда! Эй, эй, сюда! Эй, сюда! Кто это у тебя еще такое?
— Это, извините, летчик-сан, это двое, они немножко выпили, остались немножко ночевать.
— Какое право имеешь ты сразу принимать нескольких гостей? Ты, я вижу, баба-сволочь! Хотел дать тебе на чай. Теперь не дам. Сейчас буду жаловаться…
— Пожалуйста, вот сюда, летчик-сан, пожалуйста, еще летчик-сан.
— …чтоб хозяйка нахлестала тебе по морде.
— Извините, пожалуйста, еще приходите сегодня в ночь.
— Пошла!
— Вы мужик красивый, пожалуйста, еще приходите сегодня в ночь.
Разглядывая китель, Аратоки пошел по улице в противоположную сторону. Слабо пригревало солнце. В небе была нежная зимняя синева. Он чувствовал в теле пустоту. Все в порядке… Довольный, Аратоки засвистел. «А надо все-таки еще раз повидать дочку Сен Ок-хиона… Ну погоди, подкопаюсь я под проклятого корейца!.. Под двести тысяч, если не под пятьсот… Да, подходит под пятьсот тысяч иен…
…В задыхающейся пляске вод,
Плотной падавших стеною вниз,
Слышно пение шагов и струй,
Тонкий, чистый, одинокий свист…
Все в порядке… Никакого позора нет…»
И пошел по направлению к телеграфному оффису, откуда отходит автобус на аэродром.
Молодой неизвестный человек.
Он отпраздновал сегодня двадцать лет.
Он просто очень тихий человек,
Он не маклер, не убийца, не поэт.
Он готов любой подвиг совершить.
Он готов любую подлость показать,
Чтобы только грош счастья получить,
Чтобы ужин с бургундским заказать.
Слышишь, — чей там голос песню гомонит?
Всюду ливень, всюду сон и легкий плеск.
Я не буду ни богат, ни знаменит,
Если я не столкну вас с ваших мест.
Это счастье я с кровью захвачу.
Это счастье я вырву из земли.
Я хочу быть великим… Я хочу
Быть великим… Я хочу… Быть… Вели…
Глава десятая
АРАТОКИ НА АЭРОДРОМЕ
Подскакивая, бежал автобус. На крыше сверкала крохотная модель самолета. Вертелся игрушечный пропеллер.
Аратоки, откинувшись, смотрел по бокам и вперед.
Вот снова улицы Кион-Сана.
Холмистые коричневые переулки, наполненные белой толпой.
Здесь живут люди.
Здесь сидят, стоят, дремлют, бродят, дремлют, щелкают вшей, дремлют, бреются, плюют, курят длинные чубуки, бранятся, хохочут, кашляют, говорят, бреются, торгуют, поют люди. Транспаранты с золотыми иероглифами реклам перекинуты между домами. На углах зеленщики торгуют морской капустой, осьминогами, сушеными и связанными в веники, красными плодами каки.
Автобус пробегал скверы, храмы. Переходя дорогу, остановился перед самым носом машины лысый монах. Объявление: «Кто (вступить желает в брак, — пусть пойдет к невесте…» Горели электрические фонари над лавками, украшенные резаной бумагой. В дневном свете их желтые огни были бледными и не давали тени.
МEХОВОЙ МАГАЗИН А-К И-ТA
Сбоку была нарисована полосатая голова тигра, с белыми усами, прямыми, как ножи, с косыми глазами монгольского императора.
ЗУБНОЙ ТЕХНИК ЦОЙ ВАН-ГИР
Вывеска изображала свирепую челюсть, окруженную сияющими скальпелями.
Потеплело.
Над крышами беспрерывно двигался воздух. Город казался мирным, непонятно — весенним, спокойным. Быть может, другой человек на месте Аратоки заметил бы в этом спокойствии странные черты. На перекрестках ходили одинаково одетые, бесцветные люди, вглядываясь внимательно в прохожих через очки. Их резиновые серые плащн развевались по ветру.
На мотоциклете с дымом и треском проскочил связист.
Издали казалось, что стены заляпаны краской. Вблизи видны были на трех языках объявления. Кто-то сорвал одно из них. Оно болталось, держась краем, щелкая по ветру; сбоку был пририсован неприличный иероглиф.
СООБЩЕНИЕ
1. Пребывание карательных отрядов на территории Кентаи, как нашего, так и манчжурского, имеет целью не вести войну для войны и заставлять от этого страдать МИРНОЕ НАСЕЛЕНИЕ, а войска настойчиво лишь преследуют тот элемент населения, который нарушает порядок и спокойствие и деятельность путей сообщения.
2. Все лица, состоящие в красных бандах, оказывающие бандам содействие и относящиеся к ним сочувственно, рассматриваются войсками как разбойники, как враги, как пагубные для страны гусеницы и стрекозы.
3. Принимая во внимание вышеизложенное, японские войска слагают с себя всякую ответственность за возможные убытки, причиненные деревням, в случае если таковые будут признаны свирепо опасными или будут давать приют и оказывать содействие красным бандам.
То же относится и к городским жителям, уличенным в сношениях с разбойниками. УБЫТКИ НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ ВОЗМЕЩАТЬСЯ НЕ БУДУТ.
Командир бригады генерал-майор
Цугамори. Начальник штаба бригады полковник
Куроми.Город жил своей странной жизнью.
Прошли корейские похороны. Мертвеца тащили на белых носилках. Передние держали его на плечах. Задние выталкивали носилки на высоко вытянутых руках, чтобы покойник двигался к костру с поднятой головой.
Проскочил железный мост.
