Когда его схватили, он пробовал отбиваться, умолять и кусаться…
Под виселицу его принесли связанным.
А ночью на улицах загудели моторы, зацокали конские копыта, захрустел снег. Через Большие Поляны шли советские танки и конница.
Беден человеческий язык. Есть в нем хорошие слова — «счастье», «радость», «восторг», но нет такого слова, которым можно было бы определить крылатое, рвущееся из сердца чувство свободы и единства с большой, солнечной и любимой землей.
От полноты этого огромного, переполнившего душу счастья Ульяна Ивановна даже поплакала.
Доктор Великанов не плакал. Он ходил сияющий и восторженный, перестав обращать внимание на такие мелочи, как мороз. Выйдя чуть свет на улицу, он вернулся Домой с обмороженными ушами, что крайне взволновало Ульяну Ивановну.
— Стоит ли обращать на такие пустяки внимание? — сказал доктор. — Это совершенно ничтожная плата за вход на великое торжество. Не знаю, поймете ли вы меня, Ульяна Ивановна, но сегодня был момент, когда я проклинал свой почтенный возраст и свое так называемое солидное общественное положение. Когда по улицам проходили танки, Санька-Телефон и его друзья так весело скакали вокруг них и так радостно кричали «ура», что мне хотелось последовать их примеру. Но я не мог этого сделать, не потеряв репутации и очков. Первое было бы глупо, второе просто ужасно, потому что лишило бы меня возможности видеть, что произойдет дальше. Сегодня эти замечательные стекла доставили мне величайшую радость. Если бы я был поэтом, я написал бы оду в честь очков!
Разумеется, Ульяна Ивановна многого из того, что сказал доктор, не поняла, а остальное поняла по-своему и возразила:
— Очки, конечно, очками, Арсений Васильевич, но только и уши беречь надо: очки-то ведь за уши зацеплять приходится.
Пока она наскоро готовила завтрак, доктор Великанов снова улизнул на улицу.
— Что же это такое? — вопросила Ульяна Ивановна и весьма решительно начала одеваться — с целью как можно быстрее доставить доктора к столу.
Доктор Великанов попал в партизанский штаб, где в это время собралась группа офицеров-кавалеристов. Беседа с ними была так интересна, что наш герой вспомнил о необходимости закусить, только когда уже начало смеркаться.
Каково же было его изумление, затем огорчение и, наконец, тревога, когда, вернувшись домой, он не нашел Ульяны Ивановны. Остывший завтрак и недоенная коза свидетельствовали если не о несчастье, то о крайней торопливости, с какой Ульяна Ивановна покинула избу.
Спустя несколько часов завеса таинственности, окружавшая факт исчезновения сестры-хозяйки, немножко приподнялась. Но доктору Великанову ничуть не стало легче, когда с помощью Саньки-Телефона он выяснил, что Ульяна Ивановна была подхвачена на улице и увезена в машине каким-то молодым лейтенантом. Тревога уступила место недоумению и даже, пожалуй, досаде.
Только под утро не спавший всю ночь, голодный доктор Великанов прилег отдохнуть и заснул так крепко, что не слышал, как появилась Ульяна Ивановна.
— Арсений Васильевич, вставайте, батюшка! — звала она его.
Доктор, однако, не торопился откликнуться на приглашение.
«Уж не заболел ли?» — тревожно подумала Ульяна Ивановна.
— Арсений Васильевич, поднимайтесь! Мне вам новость рассказать надо.
И здесь доктор, далеко не равнодушный к новостям, особенно хорошим, сдался.
— Оставила я вас здесь одного и вся душой изныла? — рассказывала Ульяна Ивановна. — Но только не могла я иначе сделать — ведь я к Колюшке своему ездила…
Обстоятельства сложились так.
Отправившись на поиски доктора Великанова, Ульяна Ивановна увидела стоявший неподалеку от дома грузовик, около которого беседовало несколько офицеров-танкистов. По простоте душевной она обратилась к ним с вопросом — не известно ли им чего о ее сыне.
— Красная Армия велика, матушка, и нас, танкистов, тоже немало, — объяснил ей какой-то лейтенант.
Но когда Ульяна Ивановна назвала имя, отчество и фамилию сына, офицеры переглянулись и, видимо, заинтересовались ею.
— Такого мы знаем, — ответили они. — Но только теперь он не подполковник, а уж полковник, и дело идет к тому, что скоро будет генерал-майором танковых войск.
— Где же он теперь, товарищи командиры? — спросила Ульяна Ивановна.
— Находится он не далеко, не близко — километрах в пятидесяти отсюда, — сказал лейтенант. — Мне это очень хорошо известно, потому что я сам только что приехал оттуда и сейчас опять туда еду. Сын ваш командует нашим соединением. Садитесь, пожалуйста, в кабинку, а через полтора часа вы его увидите. А что вы его мать, то это мы видим теперь очень хорошо, без предъявления документов, — по вашей крупной фигуре и громкому голосу.
— Что же дальше было? — с интересом спросил доктор, налегая на вареную картошку.
— Приезжаем в село, — а какое, даже названия не помню. Вижу, стоит дом других поболее и в нем штаб. Кругом одни военные, и гражданских женщин туда не пускают. Но для меня сразу исключение сделали. Дежурный вышел и меня провел, а сам пошел докладывать. И тут дверь открывается, и мой Колька меня хватает и к себе в кабинет тянет. Целует и объясняет другим военным, что я ему мать, и все меня уважают и в кресло сажают… А в кабинете у него — все карты, и вокруг карт большой разговор идет. Стоит мой Николай Петрович, по картам красным карандашом чертит и приказы отдает: какой город и село сейчас брать нужно, а какой еще подождать может. Только скажет, и сейчас же приказание… Телефоны звонят, машины и мотоциклы под окном, как мухи все равно, снуют, и все очень быстро делается. Тут уж застеснялась я и говорю: «Я вижу, Колюша, у тебя дела очень срочные и важные, и отрывать тебя от них я не желаю. Лучше, чем со мной беседовать, ты еще за это время какой-нибудь город или село освободить успеешь». Но все-таки он меня при себе удержал и потом обедать к себе повел. Обстановка у него, конечно, простая, походная, но чисто… Белья, еще вовсе не надеванного, четыре пары, шуба на меху кожаная, и шапка на нем очень приличная, — серая, колпаком, а верх зеленый. За обедом у меня с ним разговор зашел: стала я его просить наш город взять, но он мне отвечает: «Возьмем мы его обязательно, но только сделать это не так просто, потому что брать его в два приема придется. Сначала я один маневр сделаю, а потом на него пехота двинется».
Звал меня при себе остаться. «Поедем, говорит, со мной дальше». Но только я ему прямо заявила, что с ним поехать не могу. И уж не знаю, послушается он меня или не послушается, а только я ему указание сделала, чтобы лишних женщин у него в штабе не было… Я ведь враз заметила, еще когда только вошла, ходит там одна в форме, а из-под шапки патлы рыжие чуть не до пояса. Даже у дежурного спрашиваю: «Кто такая?» Он объясняет, что связистка, мол. Я Колюшке своему и говорю: «Зря это ты затеял». Он было вертеться начал: «Она, говорит, одна и очень заслуженная, даже орден имеет». Ну я тогда напрямик: «Орден, говорю, это очень хорошо, а волосы пускай твоя связистка спрячет, нечего на войне мужчин волновать». Потом разговор опять зашел, чтобы я у него побыла. «Не могу, потому что коза у меня недоена, доктор Великанов не обедал и больницу вскорости открывать придется». Он и уступил. «Тогда, говорит, назови откровенно, чего тебе требуется?» Тут уже я стесняться не стала и объяснила, что требуется мне керосин и мыло. Он сейчас же распоряжение дал. Мне машину подали, а в нее бидон поставили и мыла десять кусков положили… Уезжать стала, спросила — скоро ли генералом будет? Говорит: «Постараюсь поскорее, потому что самому хочется, но только быстро это не делается…» Так что, Арсений Васильевич, теперь мне уже больше и желать нечего. За Колюшку больше не волнуюсь, он к делу пристроен…
Доктор Великанов заметил, что, повидавшись с сыном, степенная Ульяна Ивановна стала еще степеннее и величественнее, и он нашел, что к ней это очень идет.
На следующее утро, несмотря на мороз, доктор Великанов самым решительным образом заявил о своем намерении идти в лес, на место летней стоянки, с целью разыскать и извлечь спрятанную печать. Ульяна Ивановна изъявила желание ему сопутствовать. Другим добровольцем, примкнувшим к экспедиции, оказался Санька-Телефон.
Зима, богатая в том году снегом и инеем, настолько изменила лесной пейзаж, что понадобилось часа полтора, чтобы разыскать знакомое место.
Печать оказалась в полной сохранности.
— Она цела, Ульяна Ивановна! — воскликнул доктор, осматривая маленький кружок. — Теперь дело за больницей.
— А зеленый абажур-то, батюшка? — Поди ведь, разбили его. Как вы без него обойдетесь?
Доктор Великанов внимательно посмотрел на Ульяну Ивановну и убедился, что слова ее шли от души и вовсе не были продиктованы иронией. Было ясно, что вопрос о зеленом абажуре становится актуальным.
