«А в чем я виноват? Ведь не я… Мать… Да ведь и на самом деле она мне не пара. Я же сейчас в силе… Мое будущее — большое…»
Перед рассветом, разбитый, измученный, он ушел из дому. Побродив по пустынным улицам, он зашел к кабатчику Ефимовичу, сел за стол и потребовал водки.
Слушая бойкие разговоры картежников, он позавидовал их веселью. Выпив несколько рюмок, Макар придвинул стул к игрокам и стал следить за игрой.
Восемь суток — день и ночь — пьянствовал Макар. Напившись он буйствовал, бахвалился. Играя в карты, выбрасывал на стол деньги, как никчемные бумажки… А когда трезвел, ему хотелось сунуть куда: то голову, чтобы забыться, освободиться от гнетущей тоски. Дома он эти дни почти не жил. Ему хотелось найти такое место, где бы не преследовала его мысль о Наталье. Иной раз он задавал себе вопрос:
— С чего бы это? — и не находил ответа.
На девятый день к вечеру приехал с рудника Яков,
— Где Макар?..
— Полюбуйся, — утирая красные, распухшие от слез, глаза, ответила Полинарья и указала в соседнюю комнату. Макар лежал на мягком диване, свесив руку и ногу. Лицо его было красное, опухшее. Широкая грудь его поднималась — он, тяжело дыша, мертвецки спал.
— Все время из дому куда-то пропадает!.. Привез какую-то руднишную девку… Должно быть с ней колобродит, — рассказывала дрожащим голосом мать, — приходит домой — ни тяти, ни мамы.
Яков вышел, крякнув. Распрягая лошадь, он заметил, что в конюшне нет Макаровой лошади.
— А где мухортый?
Полинарья промолчала.
— Где, говорю, жеребенок-то? Тебя я спрашиваю?..
— А кто его знает! Пятый день как не стало лошади.
Яков, как пришибленный, присел на приступок крыльца. Потом вскочил и почти бегом бросился в амбар. Там он не досчитался выездной сбруи. Его серые глаза злобно расширились. Он еще раз пробежал в конюшню, не веря себе, еще раз заглянул туда, где всегда стоял его любимый мухортый.
— Горе-то какое! Эх!..
Скрипнув зубами и выругавшись тяжелой бранью, он вошел в дом. Лицо его было бледно, борода высоко поднялась, а волосы как-то странно вздыбились. Он снял с гвоздя узду и вошел в горницу. Постояв возле сына, Яков дернул его за ногу, говоря:
— Эй ты, богата-богатина!..
Макар приоткрыл глаза и, промычав, повернулся на диване. Ещё раз взглянул безумными глазами, и улегся вниз лицом. Яков взмахнул уздой, со всего размаха ударил сына по спине. Удила звякнули.
— Вот тебе, поганый ты человек!
Макар вскочил, глаза его были налиты кровью.
— А, вот что! — задыхаясь, крикнул Яков. Удила, снова звякнув, тяжелым ударом опустились на плечи Макара.
— Тятя! — рявкнул Макар и, стиснув зубы, бросился к отцу. Он схватил его, встряхнул, приподнял и бросил на пол. Яков мешком рухнул и ударился головою о косяк. Глаза его закатились.
— Варнак!.. Ты чего это с отцом-то делаешь? — визжа вбежала Полинарья.
Макар с опущенными руками стоял и смотрел на старика.
— Отец!.. Голубчик, ты мой! — подбегая к Якову, плача, говорила Полинарья. Она взяла его под руку и попыталась поднять.
— Погоди, мать… — тихо проговорил Яков. — Я ничего… Поучить захотел… Сына своего поучить хотел, а… а… а он… — Яков заплакал, утирая глаза подолом рубахи.
— Ах ты, подорожник ты этакой! Ах ты, варнак ты этакой! — взвизгнула мать. — Да я тебя!… Погоди ужо! — Полинарья угрожающе потрясла кулаком и выбежала в кухню. Она возвратилась с кочергой и ударила Макара по спине. — Вот тебе, рестант ты этакой!.. Вот тебе, острожник!
Удар за ударом сыпались на Макара, а он недвижно стоял, подставляя свою широкую спину. Полинарья бросила кочергу и вцепилась в его волосы. Глаза ее налились слезами. Она, как обозленная кошка, рвала волосы Макара, а когда уставшая, задыхаясь, тяжело опустилась на стул, Макар криво усмехнулся, сказал:
— Эх вы, учителя несходные!
Напялил картуз на взлохмаченную голову и вышел, тяжело хлопнув дверью.
Утром за чаем Яков, сосредоточенно смотря в стакан, сказал:
— Женить надо, пока вконец не смотался!
— И то, — согласилась Полинарья. — Я уж невесту ему подсмотрела.
— Где? — глядя исподлобья, настороженно спросил Яков.
— У Трегубовых!
— Которую?..
— Конечно, младшую — Софью!
Яков недовольно ответил:
— Какая она будет ему жена?.. Финтифлюшка какая-то, да и не по плечу мы им будем!
— А что мы? Не хуже людей — не по-банному крыты, не лыком шиты!
— Знаю я… Аристарх Трегубов не отдаст… Они с господами водятся. Наш брат — мужик — для них не подойдет!
С неделю отец и мать обсуждали этот вопрос, перебирая богатых невест Подгорного, а Макар снова погрузился в работу. Он стал молчалив. На Фимку не обращал никакого внимания. Та старалась попасть ему на глаза, но Макар, как бы не замечая, проходил мимо. По мере того, как вырастали один за другим крепкие корпуса на Безыменке, он внутренне тоже крепчал. Разговаривая с управляющим горного округа — с лысым, хитрым инженером Маевским, он не без усмешки думал: — «Сколь не ерепенься, а я все-таки тебя куплю».
Два раза он обедал у Маевского. Вначале он стеснялся, не чувствовал себя свободно в квартире инженера, но, отсчитав ему из бумажника пять радужных сторублевок, осмелел. К тому же Маевский, дружески хлопнув его по плечу, молвил:
— Ну, будем друзьями!
За обедом он весело болтал о прииске, о платине, называя Макара не старателем, а золотопромышленником. Это еще выше поднимало Макара и приближало к Маев-скому. Осматривая мягко освещенную обширную комнату, большие картины в золоченых рамах, серебро, ковры, он испытывал чувство нового, незнакомого ему до сих пор восторга. Вдыхая мягкий аромат, завистливо думал:
«Вот это да!.. Не жизнь, а рай».
…В комнату вошла маленькая женщина, туго затянутая в черное, суконное платье. Лицо ее освещали синие смеющиеся глаза, на лоб опускались пряди светлорусых волос.
— Знакомьтесь, — сказал Маевский, — моя дражайшая половина — Мария Петровна… Молодой золотопромышленник, Скоробогатов Макар Яковлич. Для тебя очень интересный человек — доморощенный уралец.
Макар, неуклюже, краснея, поднялся с дивана, а Мария Петровна быстро подошла и, смело глядя ему в глаза, протянула руку.
Рука Макару показалась очень маленькой, легкой, полудетской. Он ее стиснул и тряхнул отчего Маевская поморщилась.
Выпив несколько рюмок вина, Макар приободрился. Ему хотелось сказать хозяйке что-нибудь приятное, но слов не находилось. Краснея, он молчал, не отвечал на вопросы Марии Петровны. После чая она подошла к пианино и взяла несколько громких аккордов. Маевский, запустив руки в карманы, прошелся по комнате, улыбаясь осовевшим лицом, сказал:
— Ты, мамочка, сегодня в настроении?
— И ты тоже, настроился опять!.. Вы любите музыку? — спросила она Скоробогатова.
— Люблю! — бессознательно ответил Макар, любуясь ее маленькими ручками, которые умело и быстро бегали по клавиатуре.
Маевский, прохаживаясь по комнате, начал подсвистывать.
— Петька, ты опять со своим свистом!
— Это моя единственная музыка, — подмигнув Скоробогатову, сказал Маевский.
Макару все больше начинала нравиться Маевская. Она держалась весело и просто. Подобных женщин он не видал в старательской среде. Не без зависти Макар посмотрел на Маевского: «Вот бы мне такую жену!».
На этот раз Скоробогатов засиделся у Маевских дольше. Он уехал домой в приподнятом настроении.
Через некоторое время его снова потянуло к Маевским. Не застав дома Петра Максимовича, он хотел было уйти, но Мария Петровна взяла его под руку и повела в комнаты.
— Какой вы дикий!.. Ну, что вы смотрите на меня? Располагайтесь! Будем обедать. Петр Максимович уехал на рудник.
Он и рад был остаться, но его мучила мысль: — «В гостях — без хозяина!» Ежась, он сказал:
— Как-то… Марья Петровна…
— Не Марья, а Мария Петровна, — улыбаясь, перебила она.
— Ну, ладно, — краснея, продолжал Макар. — Неловко… Петра Максимовича нету, а я ввалился.
— Ну и что же?..
Она рассмеялась и принялась расставлять тарелки при помощи горничной.
Макара удивило: Мария Петровна, как при муже, поставила на стол графин с водкой. Она заботливо подкладывала ему на тарелку еду, весело говоря:
— Будьте, как дома!
Скоробогатову есть не хотелось. Он следил за каждым движением ее маленьких рук. Мария Петровна стала рассказывать, как они жили на Украине.
— Я не люблю сидеть на одном месте… Я все собираюсь поехать к вам на прииск… У вас много там рабочих?..
— Да, человек двести!
— Ого… Когда поедете, заезжайте за мной. Я поеду с вами. Лесом… Здесь, должно быть, чудные места.
Макар удивился. Его кольнула дерзкая мысль. Он отогнал ее… но она возвратилась. Мало-помалу он понял, что его тянет к Марии Петровне и что в сердце его растет ревнивая досада при мысли о Маевском, который стоит между ним и этой женщиной.
