Вокруг ни звука. Но если вслушаться в тишину, хором посвистывают кузнечики.
У подножия холмов справа чернеют хлопковые поля бригады Шарофат. А слева, на самом гребне холма, едва маячат вершины деревьев. Здесь заложен яблоневый сад.
Сад пока небольшой, гектаров десять. Но это первый сад, разбитый Муталом, и оттого он дорог ему. За яблонями — тутовые деревья, пересаженные сюда с хлопковых полей. Здесь и молодые, выращенные за два года. Сейчас иные из них уже достигли высоты верблюда. В следующем году будет от них и доход.
Мутал обнял за плечи жену, спросил взволнованно:
— Ты в этом году видела сад?
Гульчехра по голосу поняла, что у него на душе. И чтобы не огорчать его, сказала неправду:
— Видела, конечно!
Он помолчал, потом заговорил тихо:
— Знаешь, два года назад, когда меня выбрали, я не думал, что смогу сделать что-нибудь на этой работе. И уж никак не ожидал, что полюблю ее…
Гульчехра нашла в темноте жесткую, в мозолях, ладонь мужа, ласково сжала:
— Почему так говоришь? Старики что-нибудь сказали тебе?
— Да нет!
— Тогда в чем же дело? Ведь только что ты был таким… окрыленным…
Мутал засмеялся:
— А сейчас на мокрую курицу похож? Нет. Грустно немного. Понял, что мог бы сделать и побольше. Главное — люди чудесные, раньше не знал…
Он не договорил — из-за деревьев у подножия холма выскользнул луч света. Машина.
— Ну, ладно, поехали!
Они едва успели сесть в свой «газик», как массивный «ЗИС-150», груженный чем-то тяжелым, медленно проехал мимо. Пройдя метров двадцать, остановился. Кто-то открыл дверцу.
— Мутал, ты? Что здесь делаешь?
— Гуляем! — Мутал усмехнулся, узнав по голосу «хозяина» — Рузимата.
— Гуляешь? А там тебя Джамалов дожидается! — крикнул Рузимат и прикусил губу: заметил Гульчехру. Подошел.
— Что ему еще от меня?
— Э, ну его! — Рузимат махнул рукой. — Я ему все рассказал. Говорю: «Сам я виноват во всем, один. Протокол подписываю и все — сажайте!»
Мутал положил руку ему на плечо.
— Больно ты расхрабрился, Рузимат.
— Да и ты героем себя не выставляй! — Рузимат дернул плечом, скинул его руку.
— Ладно, — мягче сказал Мутал. — Езжай, я уж сам решу, как быть.
Он сел за руль и тут же услышал горячий шепот Гульчехры:
— Ну чего он хочет, этот Джамалов? Я поеду с тобой.
— Незачем.
— Поеду!
— Я сказал: не поедешь!
Он думал: все-таки нужно было днем заехать к Джамалову. Задевать самолюбие человека не годится. Но где тут было успеть!
Колхоз уже несколько месяцев назад перешел на ежемесячную оплату труда, и Мутал всеми силами старался не запаздывать с выдачей денег. Это обычно удавалось, но тут как раз перед выплатой аванса в районе докопались до каких-то старинных долгов колхоза, и банк закрыл ему счет.
Сегодня Муталу, наконец, удалось все уладить и получить в банке деньги. Он отправил с ними кассира в кишлак. Но еще оставались хлопоты с получением нового комбайна. Уборка на носу, а в колхозе один комбайн, и тот старый.
Пока Мутал бегал из одного учреждения в другое, рабочий День приблизился к концу. А тут подъехала Муборак, с которой они договорились вместе посетить Шарофат. И Мутал подумал о прокуроре: «Подождет».
Теперь Джамалов сам приехал в кишлак. Не иначе, оскорбился.
Оставив жену дома, Мутал поехал в правление.
Едва он подъехал к ворота-м, позади с лязгом остановилась еще какая-то машина. Мутал обернулся: так и есть, «Волга» Латифа! И тут же из калитки напротив вышла Апа. На ней атласное платье, отливающее блеском, цветастый платок, на ногах лакированные туфли на высоком каблуке. Куда-то собралась.
Мутал не видел ее, кажется, с того времени, как приезжал следователь. Тогда она держалась непримиримо. А теперь улыбается. «Что это с ней?» — мелькнуло в голове.
— Привет, раис-ака! — будто ни в чем не бывало поздоровалась Апа. — Вы еще здесь?
— Как видите. Пока не забрали.
— Ну-у, зачем вы так, Муталджан? Разве я о том?
— А разве не о том?
Апа прикусила губу, улыбка сползла с ее широкого лица. Она хотела еще что-то сказать, но тут от ворот раздался голос Равшана:
— Приехал, Муталджан? — Он, видимо, смекнул, что за разговор начинается у Апы с председателем. — Пойдемте, вас ждут.
Подойдя к ним, он строго поглядел на Латифа:
— А ты чего глаза пялишь? Отправляйтесь по своим делам!
Латиф промолчал, потом обернулся к матери.
— Ну, нечего с ним сейчас разговаривать. Поехали!
Когда Мутал с Палваном шли по двору, Палван как бы невзначай бросил:
— Там еще телеграмма лежит. Вроде в обком вас вызывают.
«В обком? Зачем?» Но думать было некогда: на пороге своего кабинета Мутал столкнулся с Джамаловым.
Джамалов был в белом, аккуратно отглаженном кителе с форменными петлицами на воротнике. Широкие и прямые брови припорошены пылыо.
— Наконец-то, раис-ака! — Тонкие губы прокурора скривились в усмешке. — Я уже собрался ехать…
Он отступил на шаг — дал дорогу Муталу.
Не сразу поборов неловкость, Мутал вошел в кабинет и рукой указал Джамалову на диван: садитесь. Но тот не сел, остановился у стола и чуть склонил голову, приняв задумчивый вид…
Мутал помедлил, но Джамалов не начинал разговора. Тогда Мутал сказал:
— Пожалуйста, извините меня. Сегодня никак не удавалось…
— Ну, а я, — Джамалов вскинул голову, — нашел все-таки время приехать. Впрочем, вы — раис, большой хозяин. К вам только и ездить на поклон…
Джамалов начал с язвительной усмешкой, но, закончив фразу, мирно улыбнулся. Чутье, выработанное долголетним опытом и спецификой работы, подсказало: после победы Мутала в Чукур-Сае с ним нужно быть осторожным до предела. Настораживало и поведение Валиджана в последние дни.
Всю дорогу Джамалов обдумывал те несколько слов, которые он собирался сказать Муталу, заносчивому молодому председателю.
Разве мог Джамалов предполагать, что наступит время, когда он, занимая пост прокурора, очутится в столь унизительном положении, будет вынужден осторожничать с человеком, которого не любит и который, по сути дела, уже в его руках? А ведь как он умел говорить с теми, кого готовился свалить! Да и сейчас, когда ехал сюда, какие только слова не приходили на ум! Они будто кинжалом пронзили бы грудь того молодого выскочки! Но нет, времена не те… Джамалов, обладая сильной волей, умел обуздывать и себя.
И вот сейчас он не удержался, съязвил — то ли под впечатлением разговора с Рузиматом, тоже заносчивым гордецом, то ли давняя неприязнь к Муталу оказалась сильнее. И улыбнулся, когда уже понял, что не удержался.
Однако странное дело! Мутал сегодня был каким-то другим. Карие глаза мягко светились, и на лице покой, сознание правоты. Когда Джамалов улыбнулся, Мутал опустил голову, проговорил тихо:
— Вы… простите меня. Конечно, я должен был приехать к вам. Я сознаю, что виноват.
Джамалов посмотрел на него внимательно, даже с удивлением.
— Вот что, — сказал он, помолчав. — Я считаю, что следствие в основном закончено. Хотя надо еще кое-что уточнить. И я хотел, прежде чем представить все материалы в соответствующие органы, побеседовать с вами. Но… — он посмотрел на Мутала и кивнул на стол. — Вас, оказывается, вызывают в обком. Поэтому я решил: поговорим после. А пока — счастливого пути!
Обернувшись у двери, бросил:
— Вы человек занятой, можете не провожать.
Мутал, шагнув было за ним вслед, остановился.
Поглядел на телеграмму, которую только теперь заметил среди бумаг, подумал: «Ну, это даже к лучшему. Пусть хоть какой-нибудь конец!»
Муминов подошел к раскрытому окну.
Солнце уже поднялось выше тополей, и сад, разросшийся, диковатый в своей запущенности, весь купался в море света, дышал зноем. Листва на деревьях поникла. Нигде не дрогнет ветка. Даже птицы, кроме юрких маленьких воробьев, приумолкли.
Мысли опять вернулись к Муталу. Очень сложно получается с ним… И главное — время такое напряжённое!
В эти дни Муминов дважды побывал у шахтеров, чья парторганизация подчинялась непосредственно обкому. Он разговаривал с секретарем парткома, с директором комбината. Дело в том, что в своем последнем заключении Джамалов делал упор на зло-получные трубы. Но поездка Муминова мало что изменила. Товарищи, с которыми он беседовал, отлично понимали суть этого, что ни говори, щекотливого дела. И сами готовы были помочь, уладить. Но беда в том, что по сигналу районной прокуратуры снабженческие органы не отпустили комбинату для текущей работы как раз то количество труб, которое получил колхоз имени XX съезда. Утешением, хотя и слабым, было то, что на комбинате составили и послали в обком письмо с просьбой отпустить эти самые трубы через комбинат для колхоза, который взялся за орошение засушливой долины. Ответа на письмо пока, правда, не последовало…
