Лиля возражала:
— Неужели ты сам в подобном случае отвернулся бы от человека, который тебя любит?
— Одно дело не отвернуться, а другое — соединить себя с ним навсегда.
Но Лиля стояла на своем.
* * *
В тот день, когда Васильцова исключили из партии, он возвратился домой подавленным и разбитым. Мучила мысль: «Да как же такое, могло произойти?»
Но Дора, узнав, что случилось, спокойно сказала:
— Я ничего другого и не ждала. Ведь предупреждала, чтобы вел себя разумно, не носился с Костроминым… Мне изгой не нужен. Острочертело! Подаю на развод!
Для этого решения ей не потребовались даже советы матери, она сама пришла к твердому убеждению, что сделала неверный выбор, — Максим не давал и никогда не сможет дать то, чего она стоила. Подруга Арлета уже имела мужа с машиной, хорошей квартирой, твердым положением. А она должна довольствоваться бутербродами с математикой, стирать, готовить обеды, прозябать в общежитии… Мама права: ее красота требует дорогой оправы. И еще одно обстоятельство…
Когда Дора начала работать переводчицей в НИИ, к ним приехал в командировку заведующий отделом министерства Михаил Дмитриевич — молодой, элегантный, в безупречно сшитом костюме. Он стал проявлять к ней повышенный интерес, и Дора не оттолкнула его.
Затем он организовал ей вызов в Москву, гостиничный люкс, прислал за ней на вокзал ЗИМ. В гостинице, став на колени, как перед жрицей, снимал с нее обувь.
Разве возможно представить что-либо подобное, если говорить о Максиме? По сути, она его никогда и не любила. Краткая вспышка блажи.
Позже Михаил снова приезжал в Ростов. Мама на этот раз устроила почетному гостю прием «по первому классу».
— Хватит! Все! — снова решительно подвела сейчас Дора последний итог. — Я подаю заявление на развод.
У Максима не нашлось слов, чтобы ответить.
* * *
Вскоре в газете появилось объявление: «Гражданка Васильцова Д. Р. возбуждает дело о разводе с гражданином Васильцовым М. И.».
Максиму пришла повестка из суда.
Он явился, как от него требовали, к девяти часам утра. В маленькой комнате секретарша неопределенного возраста, в белоснежной блузке под черным деловым пиджаком, объявила, что суд состоится. По коридору проходили озабоченные мужчины с разбухшими портфелями, два милиционера провели стриженного под машинку парня в разбитых парусиновых туфлях.
В половине десятого появилась Дора с матерью. Максим поздоровался с ними, но ответом удостоен не был.
Они сели в дальнем углу. Дора с удовлетворением отметила, что Максим не надел орденские колодки. Они могли бы произвести впечатление на суд.
Сейчас, после нового закона, получение развода затруднялось такой мотив, как «не сошлись характерами», вряд ли сочтут достаточным. А ей надо было из этой процедуры во что бы то ни стало выйти не только победительницей, но и абсолютно правой стороной, достойной сочувствия. Михаил настаивал на скорейшем ее переезде в Москву, готов был удочерить Юленьку. На суде надо было действовать самым решительным образом.
Полная, розовощекая девушка, похожая на школьницу, пригласила Васильцовых в зал.
Собственно, это была скорее большая комната о длинными широкими скамьями и с зеленовато-блеклыми шторами на окнах.
На скамьях стали рассаживаться какие-то незнакомые люди: остроносая женщина с кошелкой, старик весьма запенсионного возраста, в очках с залепленной пластилином дужкой.
Максим недоумевал: кто эти люди? Зачем пришли сюда? Наконец понял — любители бесплатных спектаклей. Лучше молчать, как бы дело ни обернулось, не выворачивать душу перед чужими соглядатаями.
По бокам судьи — мужчины с проседью в коротких, толстых усах — сидят заседатели: молодой, рабочего вида парень и женщина с добрым, круглым лицом. «Наверно, преподает в младших классах», — подумал Васильцов. По его наблюдениям, общение с маленькими детьми накладывает отпечаток материнства на облик учительниц.
Сначала судья, с отеческими интонациями, призвал Васильцовых подумать как следует, так ли необходимо разрушать семью? Может быть, они торопятся с подобным решением, недостаточно серьезно относятся к нему?
И тогда Дора вскочила и, распаленная волнением, страстно заговорила:
— Нет, товарищ судья! Я все хорошо обдумала, и у меня нет другого выхода. Девчонкой грубо ошиблась я в этом человеке, — она мотнула головой в сторону Максима, — он оказался плохим отцом и, поверьте, — Дора стыдливо потупилась, — несостоятельным мужем…
Парень посмотрел на нее насмешливо, а на Максима сочувственно, мол, знаем мы таких бабочек, встречали, не иначе, надумала за другого выскочить. Судья внимал с замкнутым выражением лица, на котором ничего нельзя было прочесть.
— Но что много важнее, — продолжала Дора, и в глазах ее засветился огонь праведного возмущения, — я недавно узнала, что Васильцов обманывал меня, как и своих товарищей. — Она судорожно вдохнула воздух, щеки ее алели, завитки темных волос змеились возле ушей. — Он скрыл свое гнусное дезертирство во время войны, и его справедливо исключили из партии, аспирантуры…
На глаза парня набежала тучка: «Да неужто это правда?»
— Я, комсомолка, дочь боевого офицера, не могу унижать себя жизнью с прислужником полицаев, с которыми он пил водку… У меня к нему нет никакого доверия!
Дора покосилась в сторону матери, и та, словно подавая одобрительный сигнал, приподняла насурмленную бровь.
— Если вы хотите удостовериться, что это за человек, — пришпоривая себя, высоким голосом воскликнула Дора, — то вот, я взяла в партбюро выписку из протокола.
Она протянула судье бумагу, и тот, пробежав ее, зачитал вслух. При этом лицо его непримиримо отвердело, а в глазах парня начисто исчезло сочувствие.
— Надо ли вызывать свидетелей из института? — поворачиваясь то к одному, то к другому заседателю, спросил судья.
— Думаю, в этом нет необходимости, — ответила учительница.
— Вам слово, — обратился судья к Васильцову.
Ему хотелось сказать Доре: «Что же ты делаешь с собой?» Но пересохло горло, спеклись губы.
— Я ничего не имею против развода, — только и ответил он.
Суд доконал Максима. Возвратилось заикание, наступила прежде неведомая бессонница.
…Дня через два после этого Васильцов шел по Пушкинской улице, просто так, никуда. Мысль все время возвращалась к испытанному на суде позору. Как, вероятно, неуважительно думали люди о нем, очерненном, униженном Дорой. Зачем она все так опошлила и растоптала?
Вдруг он задохнулся от острой боли в груди. Боясь двинуться, опустился на крыльцо какого-то дома. Над ним склонилась пожилая женщина:
— Вам плохо?
Держась за сердце — казалось, еще немного, и оно разорвется, — Максим выдавил:
— Да…
Вызвали скорую помощь, и Васильцов попал в областной госпиталь инвалидов к… Шехерезаде.
— Что-то зачастили к нам, старший лейтенант. Нехорошо! — желая веселым тоном подбодрить Васильцова, сказала она. — А где мой автограф?
Когда-то Аветисян говорил: «Плохой погоды не бывает». Но погода действительно была плохой. Зима выдалась гнилой — без мороза, снега, зимних радостей — сплошная слякоть. Болели раны, и Максим «разваливался на куски».
В госпитале обступили все те же муки, да теперь еще преследовали безрадостные мысли.
Вероятно, он действительно не подходил Доре. Но как смириться с потерей Юлечки? А собственно, почему потерей? Они будут часто встречаться. Жаль, что так и не увидел повзрослевшую Лилю. Как возмутительно вел себя тогда в госпитале. А ведь с ней связана лучшая полоса его жизни. Она не ответил на извинительное письмо и правильно сделала.
Васильцов снова, в какой уже раз, вспомнил Лилю в классе и как прощался с ней после дней в ополчении, преданный взгляд ее зеленоватых глаз, быструю походку, ее письма… И последнее нелепое, свидание. Так обидеть человека!.. Счастливцем будет ее муж… Но почему он об этом?
Неожиданно в госпитальной столовой Максим повстречался со своим связным Володей Черкашиным, который в Мелитополе тащил его на себе. Парень стал широкоплечим, возмужал. Кинулся к нему:
— Товарищ старший лейтенант! Узнаете?
Оказывается, Володя заканчивает политехнический институт в Новочеркасске. Попал в госпиталь: вместо левой руки у Володи манжет с искусственными пальцами.
— Сын у меня — Максим, — радостно сообщил Черкашин. — Да, вот чудо! Недавно нашел меня орден Отечественной войны… За Мелитополь…
«Все же нашел, — с удовлетворением, подумал Максим, вспомнив, как из госпиталя писал представление. — А мой, обещанный „синим майором“, где-то полеживает».
— Поздравляю, — сказал Васильцов.
После полуторамесячного пребывания в госпитале Шехерезада объявила Васильцову:
