— Делегаты мы от хуторского собрания мужиков, — сказал Тимофей. — С Лебедевского.
— Знаю такой хутор, — подхватил атаман. — И кое-кого из ваших мужиков знаю… Так что же?
— Вышел декрет о земле от Советской власти, как вы знаете, — начал Тимофей, но Петров перебил его, изобразив на лице страдальческую гримасу:
— Милые вы мои ребятушки, да не в добрый час вы подъехали! Видите, — взглядом показал на окно, — у нас тут вот гости… Погодили бы вы с недельку.
— Земли захотели, мужланы паршивые! — заорал Смирных, вскочив и распахнув полу своего белого полушубка. Из-под ворота показался погон. — Е… в… мать! Да мы вам башки посворачиваем за нашу землю!
— Ни пяди своей земли не отдадим! — поднялся с лавки и Родион Совков.
Мужики сурово обернулись к ним. А Петров, ухватившись обеими руками за край стола, фиолетовым сделался, глядя на своих казаков.
— Землю-то вам Ленин посулил, — продолжал горланить Смирных. Белки глаз на темном лице сверкали ненавистью, закрученные концы черных усов подпрыгивали. — Вот он пущай вам и дает землю, а мы свою не отдадим лапотникам!
— Ти-ише! — сдавленно, но властно приказал Петров. — Не все съел, чего я тебе в рот положил? — И, крутанув пальцем возле виска, добавил: — Сходите проветритесь!
Выходя, Родион сжал кулак и погрозил им, промолвив:
— Мы вам покажем землю, паршивцы! Хватит и глаза вам засыпать!
За дверью еще слышался отборный мат есаула, а Петров так же ласково, как и в начале разговора, пригласил:
— Садитесь, ребятушки. Чего ж вы стоите-то? Завтра-послезавтра собирается у нас юртовый сход. Вот на нем и обсудим вопрос о земле. А вы бы с недельку погодили. Без земли не останетесь.
— Да мы ведь про землю-то какую спрашиваем, — взялся пояснять Василий, — какую завсегда у вас арендовали. А ваши казаки там сроду не сеяли. Вот по ей поколь и провести бы грань, до настоящего землеустройства.
— И где вы ту грань предполагаете? — спросил атаман.
— А вот от кундровинского клина на Длинный колок, потом — на Бутакову заимку…
— Знаю Бутакову заимку, — снова перебил его Петров. — Так это ж в стороне от нас!
— Конечно. Потом — правее Киргизского болота и — к Смирновской заимке.
За окном в это время построился, видимо, весь матросский конный отряд и двинулся в противоположную от города сторону.
— Так это можно! — вдруг что-то сообразив, обрадовался Петров. Только уж вы Смирнова-то, Ивана Васильича, не троньте, пожалуйста. Он ведь с фронта еще не вернулся. И брат его, Тимофей Василич, тоже там.
Обрадовались и мужики.
— Да для чего ж нам трогать-то его! — заспешил Василий. — Ведь речь мы ведем о той земле, какую ваши казаки никогда сами не обрабатывали. Завсегда мы ее в аренду брали, Михаил Василич.
— Понял я, понял, ребятушки. Да еще вот Купецкое озеро оставьте нам. А то ведь грань-то вон как загнется!
— У вас оно и останется, Михаил Василич, — успокоил атамана Тимофей. — А надо бы все это на бумаге закрепить.
— Да какая там бумага! — хлопнул руками по ляжкам Петров. — Придет весна, пашите, сейте там. Никто вас не тронет. А вот когда будет настоящее землеустройство, тогда все бумаги составят… А теперь вот с этим и домой поезжайте.
— Да больше нам и делать, нечего тут, — сказал, вставая с лавки, Василий. — Спасибо, — еще по привычке добавил.
— Пользуйтесь землей на здоровьице. Прощайте!
На крыльце стали мужики закуривать и Степку, как равного, угостили.
Остывший, застоявшийся Ветерок, выгнув шею, круто рванул от коновязи и легко понес кошеву с тремя седоками. Удивленные неожиданно легкой договоренностью, все молчали. Ведь ежели подумать получше, то выходит, что вековая мечта о земле решилась так вот быстро, просто и обыденно: пашите, сейте, мужики, никто вас не тронет!
А ведь недавно, весной минувшей, Родион Совков ухо у Леонтия отрубил. И вовсе не отнимал эту землю мужик, а по доброй хозяйской воле взял в аренду и заплатил за нее. А тут такой клин на весь хутор — берите и сейте!
— Тут вот Совковы-то живут, — указал Степка, — в этой избе.
— Знаю, — отозвался Василий. — Весной отсюда Валентину я домой увозил. А мужа ее первый раз видел. Злой, гад.
Впереди, на спуске с горы, увидели всадника на буланом коне. Что-то знакомое в нем грезилось, а признать никто не мог. Сблизившись, наконец, разглядели, что не всадник это, а всадница. Из-под серой заломленной папахи поблескивали шустрые черные глаза. Лицо, похожее на мальчишечье, горело свежим румянцем. Одета была она, в короткую черную шубку без воротника, по всей поле и по вороту отороченную серым мехом.
— Здравствуйте, товарищи! — звонко поприветствовала она, подъезжая и натягивая повода. — Вы ведь лебедевские, как я вижу.
— Здравствуйте! Лебедевские, — ответил Степка, придержав Ветерка.
— В станице спокойно?
— Спокойно вроде бы.
И, шевельнув каблуком сапога невысокого буланого конька, покрытого куржаком, пустила его рысью.
— Гляди ты, как едет-то ловко, — заметил Тимофей, оглядываясь на всадницу, — прямо настоящий кавалерист.
— Это ведь Мария Селиванова, — пояснил Степка.
— Да теперь уж и без тебя видим, что Селиванова, — отчего-то улыбнулся Василий. — Что за нужда ее гонит по морозу да против ветра?
— Слышь, Василий, а не кажется тебе подозрительным, отчего это Петров таким ласковым с нами был и на все так легко согласился? — спросил Тимофей, перебирая в памяти всю встречу с атаманом. — Вроде на языке у его мед, а под языком-то лед.
— А куда ж ему деваться-то? Видал, как на матросов он поглядывал, с почтением. И своих крикунов из правления выдворил. Власть-го ведь в городе Советская.
Тимофей, видимо, согласился со столь вескими доводами товарища, потому как вопросов не задавал.
В действительности же пуще всего не хотел атаман, чтобы мужики с матросами встретились да заговорили о своем деле. Матросы могли вступиться за них, а станица наводнена дутовскими главарями. Тут от малой искры пожар мог возникнуть. Да ведь и съезд казачий мог сорваться.
Все это понимал атаман, и терять ему было нечего. Ежели устоит Советская власть, то все равно с мужиками придется землей поделиться. А коли примет съезд мобилизацию дутовскую, поднимутся казаки, то земелька та могилой обернется просителям.
Ничего такого не знали мужики, и в голову им не приходило, что снова засвистят казачьи шашки, снова полетят головы и кровью зальются родные поля. Не понимать сущее так может либо дитя малое, либо великан, одаренный несметною богатырскою силой и уверенный в своей правоте.
10
Жаром закипела Бродовская в эти холодные январские дни. Подготовка к съезду шла полным ходом. Ежедневно собирались многолюдные митинги, где выступали казачьи атаманы и офицеры дутовского штаба. Сам Половников вел скрытую организационную работу и пока держался в тени.
В разных местах возникали стихийные митинги. Многие из фронтовиков, до одури навоевавшись на германской войне, восставали против объявления мобилизации. Другие убеждали их, что без общей мобилизации не обойтись, что надо всем дружно подняться и восстановить казачьи права, иначе придется платить налоги, как и мужикам, контрибуции.
Спорили до хрипоты, порою чуть не до драки. И возникла бы она, может быть, но мирил всех мороз. Продрогнув до костей, разбегались по домам спорщики. А назавтра снова сходились и драли глотки, стараясь перекричать друг друга.
На третий день часам к двум на площади возле станичного правления собралась громадная толпа. Зная все тонкости в настроении казаков, перед ними решил выступить сам полковник Половников. Не каждый день казакам доводилось видеть столь важную птицу.
— Дорогие станичники! — говорил Половников с трепетной дрожью в голосе. — Вы — бывшая опора царского трона — поддержали революцию и Временное правительство. На то была ваша святая воля, и я не собираюсь упрекать вас за это. Воля большинства всегда почиталась в казачьем круге превыше всего.
Штабу войскового атамана Александра Ильича Дутова известно, что и сейчас абсолютное большинство оренбургского казачества готово подняться с оружием в руках против беспорядков, бесчинства и хаоса в многострадальной матушке России! Это дает нам полное право объявить всеобщую мобилизацию «от мала до велика», как сказано в приказе войскового атамана. Но Александр Ильич верит в ваше благоразумие и не желает пользоваться всей полнотой власти, предоставленной ему. Надо положить все силы, но добиться, чтобы каждый казак сознательно занял свое место в доблестном строю, а не силою принуждения ставить под присягу.
Среди вас же есть отдельные казаки, которые выступают против приказа о мобилизации. Тем самым они вольно или невольно играют на руку большевикам, заклятым врагам революции, поставившим Россию на край гибели. Они восстают против любого порядка и всюду плодят анархию и хаос. И они же, большевики, обвиняют нас в контрреволюционном выступлении против Советской власти. Мы бы не стали возражать и против Советов, если бы в них не было большевиков.
