работавший до этого как часы, стал давать оглушительные выхлопы, а затем, чихнув несколько раз, окончательно заглох. Куприн слез с машины и попробовал завести двигатель. После нескольких попыток мотор наконец заработал, но метров через сто пятьдесят опять забарахлил: пришлось остановиться. Напрасно хозяин мотоцикла крутил рукоятку газа и толкал педаль, мотор не подавал никаких признаков жизни.
Осмотревшись по сторонам, Куприн облюбовал место у небольшого домика, где под деревьями стояла деревянная скамья, и подвел туда мотоцикл. Было уже жарко. Куприн снял кепку, рюкзак, кожаную тужурку и присел на скамейку, посматривая то на мотоцикл, то (незаметно) на домик, стоявший напротив через дорогу. Отдохнув несколько минут, он засучил рукава рубашки, достал из сумки инструмент и стал отвинчивать детали мотора, аккуратно раскладывая их на скамейке. Работая, Куприн постоянно наблюдал за домиком через дорогу. Прошло несколько минут, и на улице показался мальчуган.
Он подошел к скамейке и молча, с любопытством стал следить за работой приезжего. На вид ему было лет десять-двенадцать. На детском личике его со вздернутым, усеянным веснушками носом необычными были глаза: серые, большие, опушенные густыми ресницами, они были не по годам серьезными и пытливыми.
Помолчав немного, мальчик спросил:
— Что, испортился?
— Да. Как видишь, не хочет ехать.
— А что с ним случилось?
— Кто его знает: может, бензин не поступает, а может, еще что, — охотно поддержал разговор Куприн. — А ты что-нибудь понимаешь в мотоцикле?
Взглянув пристально на взрослого дядю и убедившись, что он спрашивает серьезно, мальчуган солидно ответил:
— Немного понимаю: знаю, как нужно чинить камеру и куда заливать бензин.
— О-о! Это уже хорошо. Не каждый парень знает это. Тебя как зовут?
— Костя.
— Константин, значит? Очень хорошее имя. А меня зовут Николай Васильевич, а проще дядя Коля. Вот мы и познакомились... Ты живешь в этом доме?
— Нет. Вон в том, — и Костя показал на дом через дорогу.
Занимаясь мотоциклом, Куприн все время поддерживал разговор с мальчиком. А тот, совершенно освоившись, охотно помогал ему, подавая то ключ, то гайки.
— Вы, наверное, с рыбалки едете? — посмотрев на рюкзак и торчащий из него разобранный спиннинг, спросил Костя, когда работа уже подошла к концу.
— Почти угадал. Только не с рыбалки, а на рыбалку.
— А почему так поздно?
— Да вот из-за этого упрямца: барахлил всю дорогу, не езда, а мучение.
— Куда же вы теперь поедете?
— Хотел доехать до Лидумского озера, но теперь уже опоздал. Придется порыбачить где-нибудь здесь — на Даугаве. А ты тоже интересуешься рыбалкой?
— Да, я умею рыбачить на удочку и на донку, — поспешно ответил мальчуган и, покосившись на рюкзак, нетвердо добавил: — И на спиннинг... немного.
— Ты и места хорошие, наверное, знаешь?
— Конечно, знаю, — радостно подтвердил Костя. — Хотите, покажу?
— Идет!.. Вот только если мотоцикл капризничать не будет. А тебя родители отпустят на реку? — Куприн вопросительно посмотрел на мальчугана.
— У меня мама только. Да ее дома нет. Вы не беспокойтесь, — торопливо говорил мальчуган, — она меня пускает даже одного.
...— Теперь налево! — громко кричит Костя. Он сидит сзади и цепко, как краб, держится за Куприна.
Осторожно притормаживая на спуске, Куприн вывел мотоцикл к реке. Остановившись у крутого обрыва, он не спеша собрал спиннинг, поставил катушку и тщательно подобрал блесну.
— Ну! Ловись рыбка не маленькая, а большая, — крикнул он, делая первый заброс.
Побросав еще несколько минут, он, подмотав блесну, передал спиннинг Косте. Первый же его заброс был неудачным: катушка, смотав изрядный кусок лески, сделала большую «бороду».
— Ничего, Костя. Это у всех бывает, — успокоил его Куприн. — Ты пока распутывай, а я буду готовить обед. Все равно время сейчас не для клева.
Сидя у большого плоского камня и угощая мальчугана городской закуской и лимонадом, Куприн незаметно расспрашивал его.
— А у дяди Генриха много блесен?
— Много, — почему-то вздохнув, ответил Костя. — Больше, чем у вас.
— А почему он не обучил тебя владеть спиннингом? Ты, конечно, умеешь, но можно еще лучше...
— Да он мне никогда спиннинг не дает. Говорит: поломаешь. Лови лучше на донку, — с обидой и копируя чужой голос, ответил Костя. — А я разве поломал у вас? — Он мельком взглянул на лежащий спиннинг с нераспутанной еще леской и быстро отвел взгляд.
— А куда вы с ним ходите?
— Вот сюда, на Даугаву, а в другие места не берет. Говорит, что далеко, и я устану. И ничего я не устану! — с жаром продолжал мальчуган. — Если хотите, я до самого Лидумса дойду... Или до Коряжьего. А это тоже не близко: почти пять километров.
Из дальнейших расспросов Куприн установил, что действительно никакой привязанности у мальчугана к своему постояльцу не было, говорил о нем неохотно и не скрывал своей детской обиды на него.
Когда обед подходил к концу, Куприн достал коробку с блеснами и, раскладывая их на газете, незаметно положил туда и мельхиоровую пуговицу с головой тигра. Как он и рассчитывал, Костя сразу же обратил на нее внимание. Он взял пуговицу и стал с интересом ее рассматривать.
— Что это ты смотришь? — спросил его Куприн.
Мальчуган помолчал, а затем спросил:
— Зачем она вам?
— Я использую ее на леске у блесны, — схитрил Куприн.
— А у вас много таких пуговиц?
— Нет. Только одна.
— А я знаю, где есть еще такие.
— Наверное, не такие... — явно подзадоривая мальчугана, усомнился Куприн.
— Такие же. Точно такие! — упрямо повторил Костя. — Они были пришиты к плащу дяди Генриха.
— А где же сейчас этот плащ?
— Он сжег его почему-то и в землю закопал.
Стараясь не выдавать своего интереса, Куприн умело ставил вопросы и узнал от мальчугана все, что имело значение для дела. Оказывается, месяца два тому назад, Костя, увидев что дядя Генрих с ведром и лопатой пошел к лесу, где протекала маленькая речушка, незаметно отправился за ним. Он подумал, что тот тайком от него опять пошел копать личинки миноги, решил подсмотреть и узнать, где обитает эта наживка, на которую ловится крупная рыба. Скрываясь в кустарнике, Костя незаметно следовал за дядей Генрихом и подсмотрел, как тот, опустившись в овраг, собрал кучу хвороста, разжег костер, достал из ведра свой плащ
