с такими же вот пуговицами, сжег его, а затем вырыл яму и закопал в нее остатки костра. На вопрос Куприна, не разрывал ли Костя эту яму и не говорил ли об этом матери или кому-либо другому, мальчик ответил отрицательно.
— Почему ты, Костя, не рассказал об этом свой маме?
Костя удивленно посмотрел на Куприна.
— А если бы мама проговорилась дяде Генриху? А я его немного боюсь. Он такой сердитый и, конечно, уж не стал бы меня брать с собою на рыбалку.
— Это ты правильно рассуждаешь. Подсматривать и ябедничать не хорошо. Ты же не девчонка, — видя, как сконфузился мальчишка, Куприн спас его: — Но мне-то ты рассказал не умышленно, а случайно? И это больше не повторится, так ведь?
Костя энергично, с облегчением мотнул головой.
— А ты можешь найти и показать мне это место?
— Конечно, могу, — уверенно ответил Костя. — На то место дядя Генрих навалил большущий камень. Вот какой! Не меньше. — Он показал на один из огромных камней, валявшихся под обрывом.
— Вот что, Константин, — как можно серьезнее сказал Куприн, положив руку на плечо Кости. — Я вижу, что ты умеешь держать язык за зубами. Это очень хорошо, и я хочу, чтобы ты никому не говорил о том, что рассказал мне. Договорились?
— Конечно, не скажу!
— Отлично! — похвалил Куприн. — Я тебе привезу настоящий спиннинг и блесны. Вот тогда мы с тобой порыбачим как следует...
Когда на другой день утром ГАЗ-67 подъехал к знакомому бетонному мостику через речушку, там уже маячила одинокая фигурка мальчугана.
Выйдя из машины и поздоровавшись с Костей, как со взрослым, Куприн посадил его рядом с шофером, а сам сел на заднее сиденье, где уже находились двое незнакомых Косте людей.
Через несколько минут подъехали к молодому сосновому лесу. Все вылезли из машины и, взяв с собой лопату и металлическое сито, пошли вслед за Костей.
Прыгая с камня на камень, перебрались на другой берег речушки, прошли через густой кустарник и спустились в овраг, дно которого было усеяно камнями. Костя подошел к большому валуну и, показывая на него, уверенно сказал:
— Вот здесь!
— Ну и здоров твой дядя, — проговорил Куприн, когда вместе с другими товарищами с трудом сдвинул этот камень. Орудуя лопатой, он быстро снял верхний слой песка, а когда показались первые признаки костра, стал тщательно просеивать его через сито. Прошло несколько минут и на ладони Куприна уже лежало пять почерневших от огня мельхиоровых пуговиц, с которых смотрела ощеренная морда тигра.
— Одна да пять, сколько будет? — завертывая пуговицы в бумагу и улыбаясь, обратился Куприн к Косте, который молча наблюдал за его работой.
— Шесть... — неуверенно ответил Костя, не понимая, в шутку или всерьез задают ему такую пустяковую задачу.
Войдя в свою комнату, Эглит закрыл дверь на щеколду и посмотрел на часы.
— Скоро прием, — пробормотал он вполголоса и, подойдя к столу, включил радиоприемник «Телефункен». Послышалась веселая мелодия. Эглит сел к столу, пододвинул к себе листок бумаги, взял карандаш и вновь посмотрел на часы. В это время раздались позывные Москвы: передавалась проверка времени. Было ровно шестнадцать часов. Эглит быстро переключил приемник на короткие волны и тщательно настроил его на какую-то станцию. Несколько минут мелодичный женский голос на английском языке исполнял веселые песенки. Потом и голос, и звуки сопровождавшего его аккордеона стали затухать, а на смену им стал слышен голос диктора: «Двадцать девять, сорок один, шестьдесят четыре, сто двенадцать, одиннадцать...» Эглит торопливо записывал...
Примерно через полминуты передача прекратилась, и вновь зазвучал аккордеон. Эглит быстро подошел к полке и достал книгу (это был роман В. Лациса «Опаленные крылья») и стал поспешно листать страницы, заглядывая в свой список с цифрами. Постояв немного в раздумье, он положил книгу на прежнее место, зажег спичку, сжег на ней бумажку, пепел тщательно растер в ладонях и сдул его в открытую форточку. Переключив приемник на длинные волны, тяжело опустился на диван. Сидел неподвижно, глядя на пульсирующий зеленый глазок индикатора приемника, но ни свет, ни звуки не доходили до его сознания. Он мысленно повторял текст шифрованного указания и думал о предстоящих действиях. «Давать указания, конечно, легче, чем выполнять их... Но решение, видимо, правильное: «Лорд» сильно надломился. Груз для него оказался тяжеловатым. Его все еще вызывают в прокуратуру. Хотя у него неплохое алиби, им не удастся доказать, что он в ту ночь не был у своей возлюбленной, а больше они ничем против него не располагают. Но нельзя не учитывать, что сопротивление его слабеет, и как он поведет себя в дальнейшем, неизвестно...»
«А я вот допустил ошибку, — продолжал свою мысль Эглит, — мне нужно было не спрашивать их решения, а самому предложить то, что они сегодня предложили мне. Это, несомненно, вошло бы в мой актив».
Он тяжело вздохнул, затем рывком поднялся с дивана. Выключив приемник, Эглит тщательно задернул занавеску на окне, отодвинул диван от стены, приподнял кусок плинтуса и, просунув в щель ладонь, достал небольшой сверток, положил его в карман тужурки...
Через полчаса он вышел во двор и, заметив в огороде хозяйку, крикнул:
— Лидия Ивановна! Я поеду к себе на работу, в контору. Пробуду там дня три. До свидания!
— До свидания, Генрих Карлович! На попутной поедете?
— Да! Как обычно, — ответил Генрих и зашагал в сторону магазина, мимо которого проходило шоссе.
Добравшись до места, Генрих не спеша направился к сплавной конторе. Он шел очень медленно, время от времени останавливаясь и прикладывая руку к сердцу. Подойдя к воротам, открыл калитку.
— Что это вы вернулись на ночь глядя? — спросил его сторож Янис. — В поселке-то у вас комната получше, чем здесь.
— Да не хотел я сегодня возвращаться, мне что-то нездоровится, но завтра нужно отремонтировать мотор транспортера. Вот и пришлось вернуться, — ответил Генрих и пошел по дорожке к своему домику, расположенному недалеко от реки.
Примерно через час, увидев идущего мимо Яниса, Эглит распахнул окно и негромко позвал:
— Янис! Янис! Зайди ко мне на минутку! — затем быстро отошел от окна, лег на кровать и укрылся одеялом.
— Ну что, не полегчало? — войдя в комнату, спросил сторож.
— Пока нет. Голова разламывается и грудь болит. Я тебя вот зачем позвал: я сейчас приму лекарство
