— Жалко, — Жуков опять зашагал по палубе.
Вскоре город окунулся в море, а впереди вынырнули пять баркасов, приковавшие к себе взгляд Жукова. Он всматривался до тех пор, пока не почувствовал резь в глазах. Попросил у Сашки бинокль, вскинул к глазам, уверенно проговорил:
— Наши!
С рассвета работали веслами рыбаки, а берег все не всплывал. Тяжело шли нагруженные рыбой баркасы, временами останавливались. У гребцов иссякли последние силы. Провизия кончилась, пресная вода была на исходе. Мучимый жаждой, Дубов, держа руку на румпельке, жадно, не мигая, смотрел на воду. Григорий и еще один рыбак, качаясь на сиделке, вяло заносили весла. Вслед шли гуськом четыре баркаса. Один из них отстал, и рыбаки выбрасывали из него рыбу в море. Дубов умоляюще взглянул на рыбака, хрипло простонал:
— Пить… Дай мне пить!..
— Потерпи. А то нам еще километров двадцать пять качать спинами.
— Глоточек…
— Там их всего три.
— Мой отдай…
— Го-го-го! А потом и до наших доберешься! Привыкай. Это тебе, братец мой, не на берегу заседать. Потерпи.
Дубов бросил руль, перегнулся через борт, пригоршней зачерпнул воду.
— Брось, Виталий! — крикнул Григорий.
Дубов хлебнул, поморщился и сплюнул.
— Зачем парня изводишь? — с укором бросил рыбаку Григорий. — Хорошо тебе, можешь терпеть, а он еще малосол.
— Я не во вред ему, а на пользу. Пущай тузлуком обрастает.
— Дай воды! — гневно закричал Дубов. — Отдай мой глоток.
— Ну, ну! Доходишь, вижу. Бери. Думаешь, жалко? Я хотел из тебя человека нужного сделать. Бери.
Дубов перешел на чердак и опрокинул на себя бочонок.
— Го-го! Как мартын хватает! Пей всю! Вон бот какой-то догоняет нас, а на нем завсегда вода имеется. Пей, еще достанем.
Рыбаки побросали весла, замахали шляпами. Григорий толкнул соседа, указал рукой:
— Наш баркас подобрал. Отдохнем, — и тоже бросил весла.
— Да и нечем грести. Выдохся, — устало отозвался рыбак, весь мокрый, будто только что вынырнул из воды.
«Зуйс» быстро приближался, ведя на буксире баркас. Один рыбак молча лежал на чердаке, уставив глаза в небо, другой сидел у руля, с досадой хлопал себя рукой по колену:
— Сколько рыбы ухнули в море!.. И где вы немного раньше были? — то и дело кричал он Жукову. — Только опорожнились, а тут подмога на голову свалилась. Вот беда!
— Не горюй, старина! — отвечал ему с «Зуйса» Жуков. — Важно, что люди целы! Вернем потерянное!..
Когда «Зуйс» подошел, на всех баркасах, словно по уговору, прозвучало одно и то же слово:
— Пить…
И больше ничего. Ни восторженных криков, ни приветствий. Люди были измождены, обессилены.
«Зуйс» прошел вдоль баркасов, раздал воду. Увидев Дубова, Жуков удивленно спросил:
— А ты как попал в море? Потянуло?
— Кострюков послал.
— Ах, вон что! — Жуков закивал головой, видимо, догадавшись. И к Григорию: — Как дела? Где коптилку раскрыли? Да ты валяй сюда! Ребята! Бери на буксир один другого! Живо!
Рыбаки перебросили бечевки, закрепили концы у носа и кормы, и, когда с последнего баркаса махнули рукой, «Зуйс» натянул пожилины и поволок баркасы на Косу. Сняв с кочетов весла, рыбаки, развалившись кто на корме, кто на сиделках, быстро засыпали. Сидя у руля, Дубов смотрел на корму «Зуйса», моргал слипающимися веками и наконец тоже уснул.
Над морем поплыли синие облака, подул ветерок, поднял волны. Вскоре показался берег.
— Вон там, где чернеет полоса, раскрыли, — протянул руку Григорий, рассказав об истории с коптилкой.
Жуков задумчиво посмотрел вдаль, прошелся по палубе и спросил:
— Неужели Павел обнаружил и заявил?
— Да.
— И не пожалел отца? Как же так? Из-за него он от премии отказался, а тут… Странно… Тут дело посерьезнее.
— А черт их разберет… богомолов…
— Ну, а единоличники как? Все сторонкой от вас?
— И на хуторе, и в море обходят. Да вон и они. Наперерез идут.
Жуков взглянул через плечо и увидел парусившие с южной стороны баркасы единоличников. Во главе ватаги горделивый «Черный ворон» расшвыривал буруны, будто хвастался своей ловкостью перед «Зуйсом». Круто повернул носом, настиг «Зуйса» и пошел вровень с ним.
— Белгородцев! — окликнул Жуков. — Все носишься над волнами?
— А чего же, когда он у меня как птица летает! Захочу — к небесам понесет! Он у меня… ого!.. — и Павел забрасовал парусом.
«Черный ворон» накренился, рванулся вперед и, подхваченный порывом ветра, стал опережать «Зуйса».
— Пашка, обгоняй!
— Обгоняй, Павло!
— Покажи хвост! — загалдели ему вслед рыбаки-единоличники.
В Сашке заговорило самолюбие, и он дал полный ход.
«Зуйс» задрожал, словно обозленный чем-то, рванул пожилины, потянув на себя баркасы, и поравнялся с «Вороном». Позади не переставали кричать рыбаки, подбадривая Павла, но «Ворон» стал заметно отставать.
— Дай ему! Дай! Как следует покажи! — кричал Жуков мотористу. — Сбей этому чернокрылому стервятнику спесь! Поднажми еще! Ну, ну же, Сашок!..
«Ворон» несся изо всех сил, и нос его уже почти поравнялся с кормой «Зуйса». Брасуя парус, Павел то близко подводил «Ворона» к «Зуйсу», то отставал, то вновь настигал, сердито покрикивая на своих помощников. Берег был недалеко, оттуда следили за приближающимися баркасами, и Павел, чтобы не осрамиться, должен был опередить «Зуйса» или хотя бы идти с ним на одном уровне. Но Сашка, по настоянию Жукова, приказал поставить паруса, и двукрылый «Зуйс», не заглушая мотора, устремился к берегу с такой быстротой, что минуты через две «Ворона» обогнал последний баркас.
— Цепляйся! — крикнули ему рыбаки. — До берега дотянем!
Павел посмотрел вслед «Зуйсу» и процедил сквозь зубы:
— У-у, черт…
«Зуйс» опустил паруса и на моторе подвел баркасы к Косе. Толпа встречающих с любопытством рассматривала моторное судно, окруженное баркасами.
Жуков подплыл к берегу и, не сходя с судна, чтобы всем было его видно и слышно, сказал:
— Рыбаксоюз прислал вам в рассрочку вот этого сокола! Это самое лучшее, самое большое и сильное парусно-моторное судно на всем Азовском побережье! На нем вы можете смело выходить в море, не боясь его капризов! Это ваш верный товарищ и помощник. Он навсегда избавит вас от каторжного труда, сохранит силы, здоровье и ваши жизни.
— А кто будет на нем работать? — спросил кто-то из толпы.
— Артель, — ответил Жуков.
— Да сколько их там, в артели! И по хозяйству слабосильные все.
— А однолицым рыбакам какая будет польза от мотора?
— Он будет помогать и единоличникам.
— Как?
— Отвозить на пункт или прямо в город рыбу. Он вмещает в себя тридцать тонн рыбы.
— А-а! Брать готовенькое? Такая помощь не нужна.
— Дело ваше. Но «Зуйс» артельный и в ерик рыбу возить не станет. Его дорога лежит прямо к пункту государственного треста! — и Жуков спрыгнул на берег. Когда все сошли с баркасов, он, указывая на Сашку, сказал: — А это наш моторист. В городе завербовал. Веселый парень. Прошу любить и жаловать: Александр Сазонов.
XXI
Получив сообщение, что судить обвиняемых будут на хуторе, Кострюков распорядился привести в порядок клуб и снарядил в район для выездной сессии нарсуда и обвиняемых три подводы. Эту весть мигом разнесли по куреням словоохотливые бабы, всполошили хутор. И в ожидании приезда суда никто не вышел в море. Через сутки, рано утром, к хутору подкатили подводы в сопровождении четырех вооруженных всадников. У совета их встретила огромная толпа бронзокосцев.
Сгорбившись, низко опустив голову, Тимофей вполголоса сказал Егорову:
— Напоказ привезли. Назло делают.
Егоров не ответил. Обвиняемые сидели на подводах потупившись, прятали глаза. Только Панюхай, выставив бородку, разглядывал толпу, нюхал знакомый солоноватый морской воздух.
— Эх, до хижки своей сходить бы!
Посмотрел еще раз по сторонам — не видно ли Анки.
— Дочку повидать бы… — И к милиционеру просяще: — Дозволь сходить, служивый.
— Нельзя. Не могу.
Панюхай обиженно поджал губы:
— Зря…
Из совета вышел Душин, пригласил судью.
Конвоиры спешились, повели подсудимых в клуб.
Обвиняемых разместили на длинной скамейке против сцены. Справа от них сидел за столиком защитник и, не отрывая глаз от папки с бумагами, ловил на бритой голове мух. Он был весь круглый, с длинными острыми ушами и вислым подбородком. Слева, тоже за столиком, расположился общественный обвинитель — Григорий Васильев.
Обвинять ему еще никого не приходилось. Он не знал, как держаться, чувствовал себя скованно и смущенно водил глазами по шумному до отказа переполненному залу. За спинами подсудимых молчаливо переглядывались главный свидетель Павел Белгородцев, свидетели Кострюков, Анка и еще семь человек, присутствовавших при аресте. Вскоре за сценой прозвенел колокольчик, и вошли члены суда. Предупредив свидетелей об ответственности за дачу ложных показаний, судья зачитал длинное обвинительное заключение, удалил свидетелей из зала заседания и вызвал подсудимого Тимофея Белгородцева. Не поднимая головы, Тимофей оторвался от скамейки, нерешительно шагнул к сцене и на первый вопрос судьи ответил:
