Тарас Тарасович Редька, начав в здешней больнице зелененьким хирургом, за тридцать лет стал в той же больнице мастером хирургии. За эти годы он столько раз оперировал желудки, рассекал грудные клетки, вправлял вывихи и грыжи, выдергивал гланды, удалял аппендициты, бородавки, всякие непотребные наросты и опухоли, столько передержал в своих руках человеческих рук и ног, накладывая на них гипс или взрезая их скальпелем, что счесть все это было невозможно. И двадцать лет из тридцати он прожил в этом доме, в постоянном соседстве с Максименко, а также с его тещей, Степанидой Сидоровной Перебейкопыто. Степанида Сидоровна была его соседкой и тогда, когда Петро Максименко слесарил в депо, и тогда, когда он заделался капитаном, мотористом и рулевым (все вместе) единственного на реке катера, возившего народ с левого, «городского», берега на правый, «сельский», и обратно. Степанида Сидоровна жила при зяте и тогда, когда Максименко переквалифицировался на короткое время в киномеханики, и когда вдруг стал заведовать городским Домом культуры. Но тогда Петро Максименко относился к Степаниде Сидоровне, как и должно зятю относиться к теще. Теперь же, при нынешнем своем положении начальника «Межрайколхозстроя», Петр Петрович Максименко (и Тарас Тарасович мог поклясться, что это так!) ненавидел свою тещу и ничуть не скорбел о ее близкой кончине, а даже, как казалось Тарасу Тарасовичу, ожидал ее с нетерпением.
И совсем не потому, что Степанида Сидоровна Перебейкопыто не любила, скажем, своего зятя или потому, что с возрастом она, скажем, резко изменилась в худшую сторону. Нет, она отнюдь не не любила зятя, а в силу своего бранчливого нрава, которым наградила ее природа, в силу длинного языка и горластой глотки, тоже доставшихся ей от природы, словом, в силу своей натуры Степанида Сидоровна стала сильно подрывать руководящий авторитет Петра Петровича Максименко. Если раньше, в отдаленное прошлое время, Степанида Сидоровна вихрем выскакивала из калитки (тогда она была гораздо моложе и голос у нее был более крепкий) и кричала вслед удалявшемуся на слесарную работу Петру Максименко, кричала так, что содрогался воздух и с улицы разбегались собаки: «Петька, ты ж не забудь мне в депе чугунок запаять! Смотри не вернись без чугунка, бо вечерять не получишь!» — если она горланила так на всю улицу, то на это ровно никто не обращал внимания. Или если Степанида Сидоровна, воюя с внуками, игравшими на деревьях «в Тарзана», пыталась уберечь от порчи деревья при помощи таких душераздирающих возгласов, как: «Ах вы ироды чумные! Сколько ж вы мне будете сад тарзанить? У кого вы этим тарзанам научились, у батька своего? А ну, спрыгуйте на землю, бо рогачом и вас, и батька вашего отметелю!..» — если кричала она так, разнося свои слова в уши ближних и дальних соседей, то на это никто не обращал внимания, поскольку подобные возгласы Степаниды Сидоровны были для всех привычны, как привычны они были и для самого Петра Максименко.
Но когда Петро Максименко заруководил «Межрайколхозстроем» и стал Петром Петровичем Максименко, такое неизменившееся поведение Степаниды Сидоровны, ее постоянные свары с соседями и ее речь, состоявшая из сплошного крика, стали шокировать его. Кстати, у Максименко действительно был строительный дар и Тарас Тарасович являлся неизменным свидетелем того, как Максименко постоянно что-нибудь да строил по хозяйству: то удлинял веранду, то переделывал погреб, то мастерил новый курятник, то несколько лет сряду бурил во дворе артезианский колодец, но, к сожалению, до родниковой жилы так и не добрался, видимо, в силу ее сверхглубинного залегания, то самолично вкопал перед домом столб и снабдил его электрической лампочкой и так далее и так далее. Так что перемещение Максименко с Дома культуры на строительную работу не было беспричинным. Правда, должность была немалая, и хотя Степанида Сидоровна после сего перемещения по-прежнему называла зятя «Петькой» и по-прежнему могла крикнуть ему: «Ты чего пнем стоишь на дороге? — обходить тебя надо!» (такое и подобное не раз слышал за забором Тарас Тарасович), но тем не менее она тоже понимала, на какую высокую высоту занесло ее зятя, и пользовалась его высотой на свой лад. Теперь, прибегая на базар, Степанида Сидоровна без всякого стесненья норовила ухватить товар за полцены, криком объясняя продавцам, что она не какая-нибудь такая, а совсем не такая, потому что «мой Петька вон какой начальник» и что он «такое с тобой сделает, что ты больше из села на базар не явишься». В магазинах Степанида Сидоровна не признавала никаких очередей и в нарушение порядка лезла вперед, оповещая всех и каждого, по какому праву она это делает.
Петр Петрович Максименко пытался уразумить и приструнить тещу, внушить ей, что он уже не тот Петька, который слесарил когда-то в депо и паял ей чугунки, и даже не тот, которому подчинялись недавно в Доме культуры кассирша, киномеханик, руководительница хора и музыканты духового оркестра, а совсем, совсем другой человек. Но это совершенно не действовало на Степаниду Сидоровну. Проведя после очередного внушения денек-другой безвыходно за своим забором, Степанида Сидоровна вновь появлялась на базаре и в магазинах и вновь принималась шастать по соседям, преследуя в этом шастанье единственную цель — похвалиться своим достатком и перечислить, какие пополненья произошли в их доме за последние дни. Таким образом, благодаря язычку Степаниды Сидоровны и тому, что она решительно ничего не умела скрывать, многие жители нашего городка доподлинно знали, в какой день и из какого колхоза, где «Межрайколхозстрой» вел работы, в погреб Петра Петровича Максименко поступила бочка квашеной капусты, когда и даже кем доставлен забитый кабанчик, откуда привезена и в количестве скольких мешков картошка, или бочонок меда, или соленые грибки и тому подобное. Хвастаясь своим положением, Степанида Сидоровна непременно упоминала о том, что если ее Петька захочет, так ему «и быка живого на дом представят».
Не ясно ли, что такое поведение Степаниды Сидоровны подрывало авторитет Петра Петровича в глазах горожан и, конечно же, способствовало тому, что он самым чистосердечным образом возненавидел свою тещу. Он ее возненавидел и радовался (так думал Тарас Тарасович), что вскоре его теща, Степанида Сидоровна Перебейкопыто, благополучно отправится к праотцам и навсегда освободит от своего присутствия.
Но, перебрав мысленно отношения Петра Петровича Максименко и его тещи, Тарас Тарасович Редька принялся развивать свою мысль дальше и анализировать свои отношения с Петром Петровичем.
Тарас Тарасович повернулся на бок, поправил сползавшую с лица газету, дабы ему не мешал свет настольной лампы, и углубился в размышления.
Нет, дружескими их отношения не назовешь. Хотя когда-то, когда Тарас Тарасович был еще зелененьким хирургом, а Петро Максименко слесарил в депо, а потом возил с берега на берег пассажиров на катере, в то далекое когда-то, они, пожалуй, водили дружбу, выражавшуюся в довольно регулярных выездах на рыбалку и походах за грибами в обществе собственных жен. И добрососедскими их отношения не назовешь. Хотя когда-то, когда рыбалка и грибные сборы как-то сами собой сократились до минимума, а потом и вовсе до нуля, в то, не столь уж далекое когда-то, они, пожалуй, оставались добрыми соседями и понемногу захаживали друг к другу. Во-первых, Тарас Тарасович первым в городе приобрел телевизор, так что иногда семейство Максименко, включая тещу Степаниду Сидоровну Перебейкопыто, приходило к ним «на передачу». Во-вторых, у Тараса Тарасовича на дому был телефон (редкость в городке), так что иногда Петро Максименко забегал к нему позвонить в свой Дом культуры и отдать нужные распоряжения или уведомить, что он прихворнул и чтоб его не ждали. Что касается Максименко, то и он владел ценными вещами, побуждавшими Тараса Тарасовича жить с ним в мире. Во-первых, у Максименко был хороший набор садовых инструментов, и Тарас Тарасович наведывался к нему за этими инструментами, которыми опрыскивал, подрезал и подпиливал деревья у себя в саду. Во-вторых, у Максименко имелись ко́злы для пиленья дров и превосходная острая пила, и Тарас Тарасович, случалось, заходил к нему за козлами и пилой, пилил его пилой на его козлах с сыном Жоржем березовые стволы и относил козлы и пилу обратно.
Но все это опять-таки было когда-то. Последние два года отношения их портились, портились да вконец испортились. Тарас Тарасович полагал, что возглавив «Межрайколхозстрой» и став заодно членом народного контроля райисполкома, Петр Петрович Максименко повел себя касательно Тараса Тарасовича не лучшим образом. Став членом комитета народного контроля райисполкома, Петр Петрович отчего-то нацелил свой взор именно на городскую больницу, будто не было во всем районе иных больниц и будто у самого Петра Петровича не было своих строительных забот, а была лишь одна забота — держать под неусыпным надзором городскую больницу. И, держа под неусыпным надзором больницу, Петр Петрович лично стал насылать в нее (как думал Тарас Тарасович) проверочные комиссии, выбирая для проверки то время, когда главврач удалялся в отпуск, уезжал на переподготовку или на курсы усовершенствования, а Тарас Тарасович замещал его.
