Николай Глебов - Бурелом

Глаша постучала в дверь. На стук долго не выходили. Гликерия стала прохаживаться мимо окон.

— Вы к нам? — Перед ней стояла миловидная девушка лет семнадцати и вопросительно смотрела на Глашу.

— Ага. Мне нужно повидать Ивана Васильевича Шмакова.

— Папа, кажется, дома. Вы звонили?

— Я не знаю как, — смутилась Глаша.

— Вот видите шнур? Стоит только дернуть за него, и в квартире послышится звонок. Вот так. — Девушка взялась за шнур. Было слышно, как за дверью задребезжал колокольчик, и показался сам хозяин, пожилой мужчина с добрыми усталыми глазами. На нем был нагрудный фартук из кожи.

— Кто с тобой, Поля? — спросил он дочь и перевел глаза на Глашу.

— Я с Ольховского кордона. Племянница Леонтия. Он просил передать вам поклон, — ответила Глаша.

— А-а, хорошо. Заходите, — приветливо заговорил Шмаков.

— С Леонтием мы вместе тянули солдатскую лямку. Проходите в комнату. Ты что, по какому случаю приехала? — продолжал он расспрашивать молодую женщину и обратился к жене: — Мать, поставь-ка самоварчик. Надо гостью попоить чайком.

— Спасибо, я уже пила. — Глаша опустилась на стул и оглядела неказистое помещение мастерской. Перед окном с зеленоватыми стеклами стоял небольшой верстак. На нем сапожный инструмент и начатая работа. В углу куча старой обуви, принесенной для починки. Прямо от входной двери виднелась вторая, ведущая во внутренние комнаты.

— Как здоровье Леонтия? — обратился Шмаков к неожиданной гостье.

— На ноги стал жаловаться. Да и тетка не шибко хвалится здоровьем, — вздохнула Глаша и обвела еще раз глазами помещение. — Насчет работы приехала, — после короткого молчания заявила Глаша.

— Почему на кордоне не жилось?

— Так.

— С Леонтием или с теткой поссорилась? — продолжал допытываться хозяин.

— Нет, жили хорошо. — Глаша затеребила концы узелка, лежавшего на коленях. — От других людей обиды терпела да и сейчас боюсь.

— От кого это?

— Старый свекор житья не дает. Председателем сельской управы он теперь. А второй-то муж у меня в партизанах. Ушел с отрядом на какой-то Троицк.

— А-а, теперь, понятно. Насчет работы не беспокойся, устроим.

— Тут одна бабочка, с которой ехала вместе в поезде, посулила поискать мне место.

— А твоя новая знакомая сказывала, где работает?

— Говорила. На каком-то острове в ресторане. Что это за штука ресторан, я и не знаю.

— Как ее зовут?

— Анна.

— Понятно, — произнес довольным тоном Иван Васильевич. — Мы найдем тебе более спокойное место, а сейчас я поработаю, а ты погуляй пока с Полей по городу. Поля, не забудь, о чем я тебя просил.

— Хорошо, папа. — Девушка ушла в соседнюю комнату и вскоре вернулась. Женщины вышли.

Дня через два после приезда в Челябинск Глаша по рекомендации какой-то одетой по-городскому женщины, с которой свел ее Иван Васильевич, устроилась домашней прислугой к начальнику разведки штаба генерала Ханжина полковнику Строчинскому.

В первый же день, когда Глаша мыла посуду на кухне, между супругами Строчинскими произошел короткий, но выразительный разговор.

— Где ты взяла новую прислугу? — спросил Строчинский.

— Мне ее рекомендовала жена подполковника Неустроева, по рекомендации своей бывшей прислуги.

— Но у новенькой нет документов, — заметил муж. Помолчав, добавил: — При моем служебном положении принимать в дом человека без паспорта более чем неразумно, — сказал он раздраженно.

— Господи! — всплеснула руками Строчинская. — Да ведь она недавно приехала из деревни, малограмотная крестьянка. Чего ее бояться?

— Откуда ты знаешь, что она недавно из деревни?

— Боже мой, ты и здесь подозреваешь происки красных. Нет, это ужасно! — Госпожа Строчинская сжала виски. — Ты в каждом человеке видишь большевика. У тебя выработалась нездоровая мнительность.

— Но, дорогая, осторожность никогда не мешает.

— Можешь читать свои сентенции другим, но не мне. В конце концов, мне все это надоело. — Хлопнув дверью, Строчинская вышла.

Хозяин кабинета, где происходил разговор, в раздумье поиграл карандашом и, вздохнув, уставился в окно. Ссора с женой ему была неприятна. «Сделаю запрос», — решил он.

Через несколько дней пришел ответ.

«Жительница села Косотурья Гликерия Ильинична Сычева, 22 лет, малограмотная, под судом и следствием не значится, по сведениям, выбыла из села на заработки.

Начальник уездной милиции Егоров. Город Павловск».

Строчинский еще раз пробежал бумажку и положил ее в стол.

Получив документы на имя Афанасия Курочки, Прохор явился по указанному адресу в Челябинск на Слесарную улицу к подпольщику Васанову Имамутдину Хасановичу, или, как его обычно звали, Ивану Харитоновичу. Работал он кондуктором на железной дороге и был связным военной секции подпольного комитета. На квартире Васанова Прохор встретился с Василием Киселевым, который до вступления «добровольцем» в полк имени Шевченко служил электротехником в поезде, приписанном к станции Челябинск.

— Как у тебя с документами? — выслушав Прохора, спросил он.

— Как будто все в порядке, — улыбнулся Черепанов. — Теперь я Афанасий Курочка из села Никольского Кустанайского уезда. Мои предки...

— Да ты не беспокойся о предках, — перебил его Киселев. — Наш куренной атаман, капитан Святенко, делает отбор добровольцев по принципу одного из литературных персонажей: «— Горилку пьешь? — Пью. — Тютюн куришь? — Курю. — Добрый козак будешь». — В полку есть люди разных национальностей. Но основной костяк составляют выходцы с Украины, так называемые выселенцы со времен войны с немцами. Постарайся на первых порах показать себя перед Святенко настоящим строевиком. Он это любит. Ты должен твердо усвоить одну азбучную истину — конспирацию. Святенко, возможно, направит тебя к бунчужному Пацику Степану. Пацик — бывший семинарист Челябинской учительской семинарии. Он возглавляет подпольный комитет полка. Он и зачислит тебя в одну из пятерок. Ты будешь знать членов только своей пятерки. Тебе, вероятно, говорили, для чего создан полк имени Шевченко?

— Да.

— К этому надо добавить, что в декабре семнадцатого года в Харькове состоялся, Всеукраинский съезд Советов, провозгласивший Украину Советской республикой, а буржуазная Центральная рада под руководством Петлюры и Винниченко была объявлена съездом вне закона. Об этом и надо рассказать солдатам. Желаю тебе успеха. В полку мы, конечно, будем встречаться, но мы «не знаем» друг друга. Ясно?

Киселев ушел. Наступил вечер. Прохору захотелось спать. Сказывалась усталость.

— Иван Харитонович, — обратился он к хозяину, — ты, может, устроишь меня на ночлег?

— Обязательно, — живо отозвался Васанов. Написав несколько слов по-татарски, свернул записку трубочкой и передал ее сыну Ибрагиму. — В магазине Валеева, в галантерейном отделе, работает наш человек. У меня, ты сам понимаешь, ночевать нельзя.

Прохор простился с Васановым и вместе с Ибрагимом вышел на улицу. Прошли несколько кварталов и оказались на углу Уфимской и Степной. От моста через Миасс к Народному дому по тротуарам дефилировали ярко накрашенные женщины, бросая недвусмысленные взгляды на хорошо одетых мужчин. Шли какие-то развязные, неряшливо одетые, с помятыми физиономиями молодые люди, один из них, намеренно задев плечом Прохора, произнес вполголоса:

— Есть анаша[7].

Дружно топая по булыжной мостовой, прошел взвод солдат с песней:

— Ать-два, ать-два! — Молодой командир взвода, видимо, недавний выпускник юнкерского училища, молодцевато выпячивая грудь, бросал победоносные взгляды на гуляющих женщин.

Прошел чешский офицер с дамой. Проскакал на горбоносых поджарых скакунах татаро-башкирский отряд, впереди полоскалось по ветру черное бархатное знамя с золотистым полумесяцем — эмблемой башкирских национал-автономистов.

В те дни торговый центр Челябинска походил на разноязычный Вавилон.

В клубах на офицерских и иных собраниях эсеры и меньшевики склоняли по всем падежам слова: «свобода», «равенство», «братство». Взрывы рукоплесканий, конфетти, истерические выкрики наэлектризованных дам, усиленное сморкание в платок респектабельных господ, могучий рев краснорядцев — вот что наполняло центр города.

Иная жизнь текла в железнодорожном депо станции Челябинск, на окраинах, мельницах, заводах. Шла поистине титаническая работа партии большевиков, шла пламенная борьба за освобождение Урала от белогвардейцев. Слова Ленина вдохновляли сотни тысяч людей на войну против захватчиков.