числу которых относился Пугачев. Тем не менее, не один комбриг оценивал достижения и промахи экипажей, когда в бригаде требовалось назвать лучший корабль. Учитывалось мнение офицеров штаба и политотдела, которых при распределении мест едва ли можно было упрекнуть в необъективности.
«Что предпринять?» — постоянно думал Захар. Он перебрал в голове множество всевозможных вариантов, с тем чтобы улучшить работу, и ни один из них не подходил. Оставалось согласиться с замполитом, который предлагал Захару создать матросское конструкторское бюро и всколыхнуть этим самую активную часть экипажа, зажечь моряков интересной идеей.
Тральщик все сильнее валило с носа на корму. От каждого удара волны корпус дрожал как в лихорадке, успокаиваясь лишь на короткое время. Сидевший рядом с Ледорубовым рулевой крепился из последних сил, чтобы отстоять вахту. Он то и дело наклонялся к жестяной банке из-под галет, его тошнило.
А у Захара качка вызывала сильный аппетит. Он ненасытно грыз сухарь за сухарем, которыми предусмотрительно набил карманы альпака.
Широко расставляя ноги и шатаясь, в рубку вошел хирург — высокий, тощий майор. На бледном лице — капли пота и мертвенная усталость. Глаза широко, вопрошающе раскрыты — да когда же эта мука кончится?.. Добравшись до Ледорубова, врач изнеможенно обхватил спинку кресла.
— Как он там?.. — спросил Захар о больном матросе.
— Совсем плохо. — Доктор покрутил головой так выразительно, что всем стало ясно: из-за качки ему и самому-то не намного лучше. — Нужна срочная операция. Никакими советами я помочь уже не в состоянии. Вся надежда теперь на вас.
— Но что мы можем? — Ледорубов сочувственно поглядел на измученного, еле державшегося на ногах майора, догадываясь, о чем он хочет попросить. — Вы же сами видите, какой шторм.
— А если подумать… — настаивал доктор.
Ледорубов обернулся к Зубцову:
— Что скажешь, механик?
— Слишком рискованно, — ответил тот. — Дизель, он ведь все равно что сердце: перегрузишь сверх нормы — и «скорая помощь» не поможет.
Доктор наклонился над кандейкой. Отплевавшись, уперся упрямым взглядом в Ледорубова.
— Хочу знать, капитан-лейтенант: у вас есть отец, брат, сын?.. Представьте одного из них на месте моего больного, а тогда поступайте, как совесть велит.
— Доктор, не считайте нас личными врагами! — Ледорубов ткнул пальцем в шкалу дистанционного термометра. — Глядите, как греются подшипники!
— Но разве подшипник дороже человека?..
— Не можем, доктор, поймите. Просто не имеем права.
— Все осторожничаете! Неужели за свою собственную жизнь боитесь? Эх вы!.. А я-то надеялся…
Захар скрипнул зубами, гневно перебил его:
— П-послушайте, вы, это уж с-слишком! Если угробим д-дизеля, в-вообще до острова не дойдем. Такой в-вариант вас устраивает?
— Извините, — майор сник. — И все-таки сделайте хоть что-нибудь, умоляю… Дорога каждая минута.
В какое-то мгновение они встретились взглядами, и Захара будто кольнуло чем-то острым. Оба они, видимо, подумали об одном и том же: «Мы люди, и все мы смертны. И есть же у каждого из нас за душой что-то свое, бесконечно святое, без чего нельзя называться человеком. Ради всего святого — ради жизни…»
Вырвав телефонную трубку из зажимов, Захар набрал номер каюты командира.
После короткого совещания решили вопреки всем инструкциям и запретам увеличить обороты дизелей. На вахту заступили самые опытные мотористы.
По боевой трансляции майор обратился к экипажу, доверительно рассказав как бы лично каждому всю неутешительную правду: о том, что больной потерял сознание, что пульс его еле прощупывается и что возможен летальный исход… И моряки взяли на себя ответственность за жизнь незнакомого им человека как бы наравне с доктором.
— Крепись, ребята! — подбадривал замполит боевые посты. — Выручать идем своего же брата матроса. Вы уж не подведите.
Но моряки и без того старались изо всех сил. Весь экипаж будто пришел в согласное движение, воспрянул духом, поборов муторную качку. Казалось, никогда прежде единение людей не достигало здесь такой надежной прочности, никогда еще вахту не стояли так добросовестно, а команды не исполняли так безукоризненно и четко. Общая цель рождала единственное желание: выжать из техники все возможное, чтобы, выиграв время, опередить надвигавшуюся смерть.
К острову тральщик подходил, когда чуть занялся хмурый рассвет. Ветер немного поутих, но волна все еще оставалась крупной. О том, чтобы пришвартоваться к пирсу, не могло быть и речи — не позволяла отмель. К тому же у береговой черты просматривались выступавшие из воды камни.
На ходовом мостике промозгло и ветрено. Несмотря на шерстяной свитер и теплую меховую куртку, Ледорубова донимала дрожь. Хоронясь за ветробойным стеклом, он делал энергичные, резкие движения руками, плечами, корпусом. Доктор, подняв ворот шинели, нетерпеливо пританцовывал рядом, поколачивая ногой об ногу. В руках он держал чемоданчик с хирургическими инструментами и различными медикаментами. Все ждали решения командира.
Приблизившись, насколько это было возможно, к берегу, Пугачев поднес к губам заиндевевшую головку микрофона.
— Гребцов — в шлюпку! Шлюпку — к спуску! — раздался его голос, усиленный корабельной трансляцией.
Боцманская команда закопошилась у четырехвесельного ялика. Дюжий Глушко, покряхтывая, пронес на руках бензиновый мотор и принялся подвешивать его на корме шлюпки.
— Действуй, Захарище, — Семен легонько двинул своего приятеля кулаком. — Только не рискуй без толку. А то знаю тебя…
— О чем ты говоришь? — Захар поглубже нахлобучил шапку. — Идем не прогулки ради…
— Правее, правее все время бери, а то ветром снесет вашу скорлупу в сторону от пирса, — напутствовал Пугачев, когда ял спускали за борт.
Коснувшись воды, шлюпка заплясала у корабельного борта, удерживаемая на пеньковых фалинях. Рассерженно фыркнул и застучал мотор.
— Отваливай, боцман, — распорядился Захар, поудобнее усаживаясь на корме рядом с мичманом Глушко.
Шлепнули по воде разом отданные фалини, и шлюпка рванулась под уклон волны, словно застоявшаяся лошадь.
— Глядите-ка, на пирсе нас уже встречают, — возбужденно сказал доктор, он приподнялся с банки и замахал руками.
— Да сидите же вы! — Ледорубов рассерженно придавил его плечо рукой. — Не хватало еще вывалиться за борт.
— Ох, как
