Александр Лозневой - Крепость Магнитная

— Тише! — зашикал кто-то. — Интересно очень.

— …Версальский договор, — пояснил Платон, — запрещал Германии иметь армию свыше ста тысяч человек, строить военные корабли, боевые самолеты, отменял воинскую повинность. Но пришла к власти клика Гитлера и на глазах всего мира демонстративно отвергла все пункты этого договора.

По велению фюрера началось формирование новых воинских частей. Со стапелей спускались подводные лодки, торпедные катера, закладывались более крупные военные суда. Грохоча гусеницами, с заводов Круппа выкатывались танки. В конструкторских бюро Хейнкеля и Мессершмитта разрабатывались новые образцы самолетов. В городах и селах стали возникать так называемые охранные отряды, во главе которых встал некто Гиммлер…

Послушать агитатора подсела новая группа рабочих. На стройке еще далеко не все были грамотны, а если кто и умел читать, то не всегда мог разобраться в прочитанном. К тому же, не так просто было купить газету. Страна переживала бумажный голод, и по утрам возле киосков выстраивались длинные очереди.

— …А теперь об Урало-Кузбассе, — предложил Платон.

— Про нас, выходит?

— Не перебивай. Читай, моряк.

— «Создание металлургических заводов на базе горы Магнитной и коксующихся углей Кузнецка — давняя мечта Ленина. Эту большую и неотложную задачу Владимир Ильич выдвинул еще в 1918 году. Гражданская война помешала развернуть строительство, и лишь спустя годы, вернувшись к мирному труду, советские люди взялись за эту проблему».

— Слухай, матрос, а правда, что гору Магнитную хотели продать иностранцам?

— Да, правда.

— Как же это… да ты что! — удивился Генка Шибай. — Продать можно телегу, коня, а чтоб землю… Родину?

— Тем не менее были такие, которые хотели…

— Вот гады!

— Ты, парняга, ишшо расскажи, оченно антиресно, — пробормотал бородатый плотник. — Аль, може, не знаешь?

— Как то есть? Давно известно… Сперва горой Атачи, как называли тогда гору Магнитную, завладели купцы Твердышев и его зять-«симбирянин», медных заводов заводчик, Иван Мясников. Они-то и построили в 1759 году железоделательный завод на Тирлянке. Но из-за того, что речка оказалась мелководной, перенесли вскоре на реку Белую.

В конце восемнадцатого века Твердышев умер и все его владения перешли по наследству в руки зятя, Ивана Мясникова. Одна из дочерей его, Дарья, вышла замуж за офицера Пашкова, принеся ему в числе огромного приданого Белорецкий завод. Пашковы выстроили потом великолепный дом в Москве. Кстати, в этом доме размещается теперь знаменитая Ленинская библиотека.

Шли годы. Один из наследников Пашковых не то пропил денежки, не то в карты проиграл, в общем, оказался в таком долгу, что хоть в петлю лезь. Вот тогда и было решено продать Белорецкий завод с торгов, продать, понятно, со всеми приписными к нему землями, а значит, и горой Магнитной.

Новым хозяином этих богатств стало акционерное общество, в котором более половины вкладов принадлежали немецко-бельгийской фирме «Вогау и К°».

— Вон когда они, живоглоты, к нам лезли! — не утерпел плотник.

— В другие места еще раньше.

— Сколько же все это стоило? — не унимался бородач. — Тыщ сто аль ишшо боле?

— Хватай выше, — сказал Платон. — Да тут как раз пишется. — Он пошуршал газетой, повернулся к плотнику. — Вот… 999 тысяч 238 рублей 26 копеек.

— Милиен! — ахнул бородач.

— Немцы да эти бельгийцы, видать, тоже к нам на Урал за милиенами ехали?

— А то за чем же!

— И кто тольки не грабил Рассею-матушку, — вздохнул плотник. — Но будя! Кончилась ваша обедня, експлотаторы!

Помешкав, агитатор продолжал:

— В начале века появились купцы из Японии. То ли неважно шли дела на заводе, то ли еще по какой причине, фирма решила продать свои богатства и запросила за одну только гору Магнитную двадцать пять миллионов рублей. Японские дельцы за ценой не постояли бы, купили бы гору, да, оказалось, не ко времени затеяли сделку: разыгралась Великая Октябрьская революция.

— Весь Урал могли продать, сволочи!

— А что им, жалко? Не свое, народное.

— В годы гражданской войны и интервенции, — продолжал Платон, — нашлись еще одни покупатели — американцы. Пользуясь тем, что на Урале оказался Колчак со своим войском, вот и решили, как говорится, под шумок завладеть магнитными кладами. Да, как вы знаете, ничего из этого не вышло.

— И не выйдет.

— Правильно! — заключил агитатор. — Как стояла, так и стоит гора Магнитная, стоит могучим великаном и никого, кроме нас, к себе не подпустит. И пусть господа-буржуи на чужой каравай рта не разевают. Можно подавиться!.. Нас привела сюда ленинская мечта, и мы превратим эту мечту в реальность. Построим завод-гигант в самые короткие сроки и будем делать столько металла, что Россия скоро пересядет с коня на трактор, с телеги на автомобиль.

— Везут! Везут!..

Что и куда везут, объяснять не надо. У бытовки, где обычно усаживался кассир, образовалась длинная очередь. Рабочие повеселели. Сарматов обещал еще на той неделе зарплату выдать, и вот наконец-то! Очередь сжималась, как пружина, отметая в сторону тех, кто хотел бы примазаться к ней. Каждый цепко держался за свое место: столько пришлось ждать! Ничего, успокаивал кто-то, выплата пойдет быстро: скорей бы начинали.

Не доехав до бытовки метров пятнадцать, тощая гнедая лошаденка остановилась. Седовласый, полнеющий кассир, держа в руках всем знакомый фанерный баул, слез с повозки, отряхнулся, но вместо того, чтобы пройти в будку и начать отсчитывать деньги, взобрался на кучу песка:

— Громодяне! — хрипло произнес он. — Грошей не будэ!

— Как не будет? — вырвалось у многих.

— Нема капиталу в банке! — он раскрыл баул, повернул его нутром к публике, чтоб все видели. — Нэма!.. Да и где их набраться, грошей. Вон яка стройка, сколько народу!..

— Плохо требовал, чернильная твоя душа! — поднялся Глазырин.

— При чем тут кассир? — послышались голоса.

— А притом, что нужны деньги. Нужны вот так — позарез! — показывая рукой, выкрикивал лупоглазый. — И его, и энтих, банковских, тряхнуть бы: отдай, что следоват, раз положено!.. Нет денег… А где ж они, наши кровные? Мы же их мозолями… Быть такого не могет!

— А вот и могет, — в тон ему ответил плотник. — Вторую неделю ждем. А коли их дадут, один бог ведае.

— Пошел ты со своим богом! Наука что говорит — нет его, бога! Ни ангелов, ни божьей матери, ничего на небе нет, окромя звезд и месяца.

— Наука там не была! — показал плотник пальцем в небо. — Никто не знаить, есть бог али нет. Потому — не дано это!..

— Не была, а все знает! Наука, она и есть наука!

Очередь задвигалась, зашумела, но все еще не расходилась: люди как бы на что-то надеялись. Кто-то предложил не поддаваться, стоять до конца, а в банк направить «легкую кавалерию».

— Порядков там нет!

— Внимание!.. — Неожиданно поднялся над толпой Кузьмич. — Деньги наши не пропадут. Завтра-послезавтра все равно получим. Сейчас инженер туда поехал, должен все выяснить. Да и сами подумайте, если не поступили, где их взять? Трудности роста… понимать надо. Вот сейчас передали — на домне платят: три недели ждали.

— Даже доменщиков заставили ждать, — проскрипел Глазырин, — сами, небось, давно получили. Они, эти банковские, ушлые. Засели там всякие…

— Как это — всякие? Из бывших, что ли?

— Знамо дело.

— А ты фамилию назови, покажь пальцем.

— Кабы знал, отчего ж не назвать.

— То-то и оно. Привык болтать!

— Раскудахтались, дайте Кузьмичу сказать. Говори, товарищ прораб!

Кузьмич подступил ближе к толпе:

— Оно бы куда легче, если бы нам все на блюдечке подносили. — Он сделал жест руками. — Вам социализм? Ах, берите, пожалуйста, пользуйтесь! Разъезжайте в авто, купайтесь в ванной, попивайте чаек на балконе!.. Нет, други мои, так не бывает. Социализм — это прежде всего, разведка, поиск, это борьба не на жизнь, а на смерть. Напряжение всех наших сил, наших нервов. Это — поход в неизвестное! А значит, могут быть и ошибки, и неудачи, и еще хуже… злоупотребления. Враги не дремлют! Будь ты хоть семи пядей во лбу, а по полочкам всего не разложишь; не угадаешь, где там бугорок впереди, а где ямка. Я вовсе не за то, чтобы у нас было больше промахов и ошибок, а отсюда всякого рода трудностей, наоборот — пусть их будет меньше и меньше. Я за то, чтобы мы с вами научились бороться с трудностями. Ведь они, трудности, сами по себе не уменьшатся. Может статься, нам будет еще труднее. Так что ж, из-за этого бросаться в панику? Проявлять малодушие?

— А есть-то надо!

Прораб сурово взглянул на Богобоязного:

— Кто, кто, а ты, Колька, с голоду не умрешь! Скажи, выпить захотел?

— Поспать на помойке! — добавил кто-то.

Раздался хохот и тут же писклявый, почти женский голосок: