Мельников попытался не согласиться, но Жогин остановил его.
— Вообще, — сказал он, резко тряхнув головой, — разговор этот ненужный. Командующий дал указания, какие учения проводить ночью. Будут другие указания — будем выполнять. Но пока их нет, а есть приказ министра о недисциплинированности некоторых офицеров. Советую подумать и вам.
Но Мельников обдумал все еще до того, как написать рапорт. Вначале он хотел поговорить с командиром полка в присутствии Григоренко и Шатрова. Готовился даже высказаться на очередном совещании офицеров. Но мысль о том, что Жогин все равно отмахнется от него так же, как отмахнулся на высоте «Верблюд» во время занятий, заставила Мельникова придумать другой ход: изложить свои взгляды в рапорте. «Тут желаешь или не желаешь, разговаривать придется», — решил он и не ошибся. Жогин действительно кипел, но разговаривал. А Мельников старался быть спокойным. Он понимал, что ничего плохого своими действиями не совершил, а беседы все-таки добился. Полковник хотя и пренебрежительно, но все же разбирал вопрос за вопросом, затронутые комбатом в рапорте. Касаясь учебы офицеров, он не выдержал, сказал с раздражением:
— Почему вы так пишете, что изучение офицерами техники проводится в отрыве от боевой подготовки подразделения? Это же ложь.
— Разрешите доложить? — спросил Мельников.
— Что, что вы доложите?
— Я считаю, что на занятиях и учениях офицеры должны и работать на радиостанциях, и водить машины. У нас же этого нет.
— Значит, водителей долой и сажай за руль офицеров? — с усмешкой спросил Жогин. — Очень красиво получится. Обезличка, хаос, и за поломки отвечать некому. — Он встал и вышел на середину кабинета. — Нет, подполковник, техника у нас новая, дорогая, и пусть каждый отвечает за то, что ему поручено. Заменять водителей на учениях разрешаю только в случае болезни. А практикой вождения занимайтесь, как я приказал, на специально выделенных машинах и строго в отведенном месте.
— Но этого мало, — сказал Мельников.
— Мало? — удивился Жогин. — Впервые слышу. Ну, что же... — Он подумал и вдруг предложил: — Если хотите, можете количество часов на вождение прибавить. Буду очень рад. Правда, с горючим у нас туговато, но попытаемся запросить дополнительно, давайте рапорт, заявку.
— Хорошо, я напишу, — согласился комбат. — Но ведь мое предложение...
Полковник остановил его и сказал категорически, что никаких самодеятельных предложений он рассматривать не будет и что разговор по этому поводу считает законченным.
Уходя из кабинета, Мельников подумал: «Разговор можно закончить, но от мыслей своих я не откажусь и попробую доказать, что они правильные».
Проводив комбата долгим взглядом, Жогин облегченно вздохнул. Он был доволен тем, что разговор закончился удачно. Взяв красный карандаш, полковник старательно написал на углу рапорта: «Побеседовал, разъяснил ошибку». Затем он взял рапорт и сам отнес его начальнику штаба.
Однажды утром, едва Жогин успел зайти в штаб, ему навстречу попался председатель колхоза «Маяк» Фархетдинов. Невысокий, подвижной, в лохматом лисьем треухе, он пожал полковнику руку и сразу заговорил о деле:
— Павел Афанасьевич, уважаемый, ну как же быть? Волки овец едят. Помощь нужна...
— Товарищ Фархетдинов, — остановил его Жогин, — ну как вы не поймете, что полк — это не охотничье общество, а боевая единица. Мы не можем отвлекать людей от боевой подготовки. Не можем. У нас план.
Фархетдинов развел руками:
— Нехорошо, Павел Афанасьевич. У вас план и у нас план. Мы хлеб даем армии, мясо. Ничего не жалеем. Только помощь просим. Летчики аэросани дали. Тридцать волков убили. В лес аэросани не идут. Солдат надо в лес.
Жогин вздохнул:
— Не знаю, как убедить вас, товарищ Фархетдинов. Не можем мы дать солдат, не можем. Вот разве полковых охотников мобилизовать. Пойдемте в кабинет. — Перед самой дверью полковник остановился и крикнул дежурному: — Позовите замполита!
Пришел Григоренко. Жогин сказал ему, кивнув в сторону Фархетдинова:
— Опять на волков соблазняет.
— Чувствую, — сказал Григоренко. — Что ж, надо помочь.
— Ясное дело, надо, Павел Афанасьевич, — подхватил Фархетдинов, сняв с головы рыжий треух. — На вас вся надежда. Ведь чуть не каждый день овцы гибнут. Прямо сладу нет с проклятым зверем.
— Знаю, все знаю, — сказал Жогин после небольшой паузы и перевел взгляд на Григоренко. — Давайте, подполковник, помогайте. Вы — охотник. Вам, как говорят, и карты в руки.
Григоренко молчал, посматривая себе под ноги и слегка покачиваясь, как бы говоря: карты-то карты, но что можно сделать?
— А кто у нас из комбатов охотник? — спросил вдруг Жогин.
— Мельников, кажется, — ответил Григоренко.
— Вот с ним и действуйте.
— Не знаю, какое у него настроение.
— При чем тут настроение, — повысил голос полковник. — Передайте, что я приказал. — Он повернулся к Фархетдинову и так же громко сказал: — Вот и все! Теперь имейте дело с замполитом. А ко мне больше не ходите.
Повеселевший было Фархетдинов сразу изменился в лице и пристально посмотрел на Жогина. Посмотрел сердито, исподлобья, смяв треух в крепких, задубевших на ветру пальцах. Полковник неожиданно смягчился. Но не потому, что испугался взгляда председателя. Нет. За время командования полком ему приходилось иметь дело не с такими смельчаками. А, вероятно, потому, что перед ним стоял человек в штатской одежде, которому нельзя даже скомандовать «вы свободны».
— Вы, конечно, не поймите, товарищ Фархетдинов, что я вообще не желаю с вами встречаться, — как можно сдержаннее проговорил Жогин. — Вы председатель колхоза, человек ответственный. Какие вопросы возникнут, пожалуйста, заходите. Но не требуйте невозможного. Не отрывайте нас от учебы. Ведь задача армии — охранять вас, охранять!..
— Понимаем, все понимаем, Павел Афанасьевич, вздыхая, ответил Фархетдинов и вместе с Григоренко вышел в коридор. Им обоим было понятно, что несколько даже самых лучших охотников не смогут провести облаву на большой территории, густо заросшей лесом и пересеченной балками. Григоренко подошел к тумбочке дежурного, взял телефонную трубку, позвонил в первый батальон.
— Мельников? Здравия желаю! Тут я с командиром полка беседовал. Есть одно важное поручение. Какое? По части охоты на волков. Собраться надо и выехать на облаву. С кем? Ну вы, я, другие офицеры. Может, удастся солдат взять...
«Это что, приказ?» — прозвучало в трубке.
Замполиту не хотелось переходить на официальный тон, однако не дать прямого ответа комбату он не мог.
Несколько секунд трубка молчала. Затем в ней послышался сдержанный, но язвительный вопрос: «Значит, и на охоту здесь ходят по приказу?»
«Обиделся», — подумал Григоренко и решил, что продолжать телефонный разговор бесполезно, лучше всего поговорить с комбатом лично. И он спросил с товарищеской мягкостью.
— Нагрянуть к вам можно?
— Пожалуйста, — равнодушно ответил комбат.
Григоренко повернулся к Фархетдинову.
— Пойдемте!
Мельников встретил их суховато. Но, познакомившись с Фархетдиновым, повеселел, стал расспрашивать о колхозе, вспомнил Дальний Восток.
— Там у нас была хорошая дружба с рыбаками, строителями. Даже на рыбалку вместе ездили. Охоты какие закатывали.
— Вот, вот, — оживился Фархетдинов. — Насчет охоты и пришел. Волки донимают, сладу нет. Десять овечек за неделю съели.
— Помочь надо, Сергей Иванович, — серьезно сказал Григоренко, впервые назвав комбата по имени и отчеству. Мельников посмотрел ему в глаза и покачал головой: ловкий вы, дескать, ход сделали. Но тут же перевел взгляд на гостя и сказал твердо:
— Ладно, поможем.
«Вот это по-человечески», — подумал Григоренко и, чтобы довести начатое дело до конца, подсказал комбату:
— Может, мы договоримся конкретнее? Не получилось бы так: пока за столом сидели, соловьями пели, а как из-за стола встали, мигом голоса потеряли.
— Да мы вроде еще не пели, — улыбнулся Мельников. — А вот насчет конкретности сейчас посмотрим.
Он достал из сейфа карту, развернул ее на столе и красным карандашом подчеркнул серые квадратики, обозначающие колхоз «Маяк». Григоренко и Фархетдинов тоже подошли к карте.
— Ну, где тут волчьи места? — спросил Мельников и ткнул карандашом повыше населенного пункта. — Вот здесь, что ли, севернее?
— Так, так, — закивал головой Фархетдинов. — Они самые, Барсучьи урочища.
Взяв циркуль, Мельников поставил одну его ножку на край леса, другую — в скопление серых квадратиков, обозначающих военный городок, затем перенес его на линейку и стал что-то мысленно прикидывать, шевеля густыми черными бровями. Вскоре был вызван Степшин. Он вошел в кабинет чем-то расстроенный, грустный. Тоже склонился над картой, вытянул вперед губы и на вопрос комбата: «Что можно придумать?» — неопределенно ответил:
