— Что ж тут придумаешь? Боевую подготовку срывать не разрешат.
— А так, чтобы не срывать? — спросил Мельников.
— Не знаю, товарищ подполковник.
— Да-а-а, — задумчиво протянул Мельников, опустив глаза, и вдруг оживился. — А знаете, что мы сможем сделать? — Он снова повернулся к Степшину. — Есть у нас тема: «Наступление в лесистой местности». Вот и отработаем ее в этих самых Барсучьих урочищах. А до урочищ ночной марш совершим. Тоже плановый. Как думаете?
— Можно, — нехотя согласился Степшин. Григоренко покрутил ус и, довольный, поднялся со стула.
— Правильно, Сергей Иванович, лучшего не придумаешь. Поможем колхозу по-настоящему. Мне, например, и в голову не приходила такая мысль.
Мельников улыбнулся.
— Мудрость тут невелика. Просто тема нужная под руки попала. Только нам хорошо сговориться с охотниками нужно. Главное, силы правильно расставить. У вас много охотников? — спросил Мельников у Фархетдинова.
— Человек пять будет.
— А у нас?
— Тоже человек шесть наберем, — сказал Григоренко.
— Вот и хорошо. — Комбат посмотрел на Степшина. — Придется вам выехать на место, посмотреть, потом план составим.
— Слушаюсь, — ответил майор. Оживленный Фархетдинов схватил Мельникова за руку и принялся изо всех сил трясти ее, горячо приговаривая:
— Спасибо, командир, от души спасибо.
Наблюдая за поведением гостя, Григоренко все больше удивлялся необыкновенной подвижности и сердечной простоте, с которой тот выражал свои чувства. Особенно подкупало замполита лицо председателя. В момент гнева на нем сжимался и каменел каждый мускул. Зато в минуты радости оно мгновенно светлело и начинало сиять, будто под яркими лучами солнца. Таким было лицо Фархетдинова сейчас. И Мельников проявлял к гостю все больше уважения. Он даже пригласил его на обед в офицерскую столовую, но тот ответил, что, к сожалению, не может, очень спешит в районный центр на совещание.
Когда председатель колхоза ушел, Григоренко и Мельников еще долго беседовали: Замполиту хотелось подробнее расспросить комбата о его дальневосточной дружбе с гражданским населением. Во время разговора он одобрительно кивал головой и в то же время жаловался:
— У нас плоховато с этим делом. Надо поправлять.
А когда Мельников стал рассказывать о выездах батальонной художественной самодеятельности в рыболовецкие колхозы, Григоренко сразу предложил:
— Знаете что, Сергей Иванович, давайте и здесь создадим такую бригаду. Подберите из своих солдат хороших певцов, декламаторов, а я с женщинами из клубного хора поговорю. Идет?
— Не возражаю.
— Вот и замечательно. А насчет выезда договоримся дополнительно. Клубную машину можно будет взять.
Григоренко говорил и, глядя в лицо комбата, думал: «Большой души человек, не то, что Жогин». Он вспомнил свои неоднократные разговоры с командиром полка относительно приглашения колхозников на спортивные праздники и его холодные слова: «Бросьте выдумывать. Будто вам делать нечего». Вспомнил, но вслух об этом не сказал, только чуть приметно пошевелил острыми кончиками усов.
Под конец беседы Григоренко поднялся со стула, подошел вплотную к Мельникову, сказал задумчиво:
— А все-таки мы с вами где-то встречались.
Комбат улыбнулся.
— Да, да, Сергей Иванович, встречались. И не случайно, а так, знаете, основательно. Но никак не вспомню. Прошлый раз на высоте «Верблюд» смотрю на вас и не пойму, то ли голос знакомый, то ли взгляд. И кажется, вот-вот отгадаю. Нет, не отгадал.
— Со мной тоже бывали такие случаи, — заметил Мельников. — Встретишь человека: знакомый — и все. А потом оказывается: он просто похож на кого-то из знакомых.
— О нет! — воскликнул Григоренко и спросил: — В шахматы играете?
— Играю.
— Вот и посидим на досуге, подумаем.
Наташа проснулась сразу и подняла над подушкой голову, точно испугалась чего-то. В последнее время она вообще стала раздражительной. Сказывалось пережитое: болезнь Людочки, загадка с самолетом и этот странный переезд Сергея в степную глушь. «Как я не сойду с ума еще от всего этого», — не раз тяжело вздыхала Наташа.
Очень сильно подействовало на нее письмо, в котором Сергей открыл секрет всего происшедшего. Раньше можно было успокаивать себя разными догадками: авось временный заезд какой или попутная командировка. А сейчас стало ясно, что Сергей добровольно предпочел Москве какую-то приуральскую пустыню.
Анастасия Харитоновна больше дочери возмущалась поведением Сергея. Три дня она лежала в постели, перевязав полотенцем голову. Затем наговорила гору дерзостей и отвернулась от Наташи. К Володе и Людочке ее отношение не менялось. Она по-прежнему заботилась о них, водила гулять, укутывая теплыми шарфами, а с дочерью почти не разговаривала, считая ее главной виновницей всех несчастий.
— Что это за жена такая, — ворчала себе под нос Анастасия Харитоновна. — Собственного мужа взять в руки не может. Характер показать боится. Другая давно бы своего добилась.
От всего этого Наташа уставала больше, чем от работы в больнице. Ее терзало то, что мать несправедлива к ней, что не хочет даже посочувствовать ей в трудные минуты. «Так ведь и чужие не поступают», — говорила с укором Наташа. Но положение не менялось.
Сейчас, выбираясь из-под теплого атласного одеяла, она снова подумала о матери. С кухни донеслись ее мягкие шаги, звон посуды. Анастасия Харитоновна готовила завтрак. В хорошие времена она заходила обычно в спальню, склонялась над ухом полусонной дочери и тихо спрашивала: «Что готовить к завтраку: чай или кофе?» Теперь же делала все молча, с какой-то странной холодностью. «Нет, я не выдержу этого испытания», — подумала Наташа и посмотрела на подернутые слюдистой изморозью высокие окна.
Над Москвой занималось декабрьское утро. Оно входило в спальню не сразу. В углах еще прятались ночные тени, а посередине, на полу, медленно расплывалась сизоватая дымка неяркого света. Наташа посидела с минуту в постели, потом подвинулась на край кровати, опустив ноги на лохматую медвежью шкуру. Шкура показалась ей огромным живым зверем, мирно дремлющим в ее спальне. Наташа посмотрела на крупную медвежью голову. Затем осторожно перешагнула через нее, накинула мягкий теплый халат и открыла форточку. Крыши соседних домов отливали свежей белизной выпавшего ночью снега. Приглядевшись к ним, Наташа сразу же подумала о приуральской степи: «Там теперь холмы, холмы и сплошная белизна от горизонта до горизонта».
Она закрыла глаза, чтобы получше представить эти просторы. Они казались ей похожими на дальневосточные и потому не пугали, не вселяли в сердце никакого трепета. Ее волновало другое. Вот переехала она сюда, в столицу, устроила детей, нашла хорошую работу, и вдруг все снова ломать. Да и ему, Сергею, разве хуже было бы здесь, в Москве?
Из спальни она прошла в большую комнату, включила свет, стала поправлять волосы перед зеркалом.
За спиной появилась Анастасия Харитоновна, посуетилась возле стола и снова ушла на кухню, не сказав ни слова. «Ну и человек», — подумала Наташа.
Несколько минут, протекло в томительной тишине. Потом Анастасия Харитоновна, не изменяя своим привычкам, поставила на стол тарелку с яичницей, масло, хлеб, вазу с печеньем, чайник и направилась будить внучат.
Завтракали все вместе. Володя и Людочка заспорили, кто вперед скушает свою порцию. Володя, конечно, обогнал сестренку и, захлопав в ладоши, восторженно закричал:
— Ага-а, Людка-незабудка, попалась!
Девочка насупилась и отвернулась в сторону. Анастасия Харитоновна принялась уговаривать ее:
— Не сердись, маленькая, он пошутил. А если будет шуметь, мы его накажем.
— А я убегу, — упрямо сказал мальчик.
Наташа погрозила ему пальцем, но в душе порадовалась: «Как все-таки похож он на отца». И долго согревала себя этой гордой ласковой мыслью.
Потом Наташа взглянула на мать, сказала:
— Я, наверное, запоздаю сегодня. В институт на конференцию поеду.
Анастасия Харитоновна молча вышла из-за стола, одела Людочку и повела в детский садик. Немного позже вместе с Володей вышла на улицу и Наташа. На мостовую и тротуары медленно падал снег. Деревья на бульварах стояли словно под заячьим пухом, не отогнав еще ночной задумчивости. А по улицам уже сновали автобусы, такси. Дворники в фартуках сметали в кучи свежую порошу и большими лопатами бросали ее в кузова подъезжавших грузовых машин. По тротуарам, пряча лица в воротники, густым потоком шли люди на работу, в магазины, к киоскам за свежими газетами.
Наташа проводила Володю, наказала ему хорошо сидеть на уроках и тоже свернула к газетному киоску. За последние месяцы в суете, и волнениях она совершенно перестала следить за событиями. Вчера заведующая терапевтическим отделением Дора Петровна спросила ее, как она смотрит на перелет иностранного самолета через советскую границу. «А какие молодцы наши ракетчики, — сказала Дора Петровна. — Сбили в два счета. И на какой высоте, представить невозможно. Ваш супруг, случаем, не ракетчик?» Наташа отрицательно покачала головой. Хотела спросить, когда и где сбит самолет, но разговор кто-то перебил, и она с горечью подумала: «Глупая я, глупая. Совсем не читаю газет. Разве так можно?»
