художника на песок и, опустившись на колено, навалил его животом на другое. Из носа и рта утопленника полилась вода, он захрипел, но Малев продолжал встряхивать обмякшее тело, чтобы окончательно очистить желудок и легкие. Вскоре Окунев судорожно задергался, его начало рвать, и Малев освободил колено.
— Не умрет теперь! — успокоился он, оглянулся и увидел, что освобожденную от груза лодку сняло с мели и унесло течением. Она покачивалась на волнах метрах в двухстах от берега, и ни догнать, ни остановить ее было нечем.
Малев отыскал глазами пса, беззаботно шныряющего вдали под деревьями, и выругался. Он считал, что собака обязана была предупредить его насчет лодки.
— Сукин ты сын! — сказал Малев без всякого выражения и, не оглядываясь, зашагал по медвежьим следам вслед за лодкой.
Когда Окунев продышался, на берегу никого не было. Он обнаружил, что лежит на песке, вскочил на ноги, но тут же свалился и опять потерял сознание от дикой боли, полоснувшей по сердцу.
А Малев, прошагав песками километра три в надежде, что лодка застрянет где-нибудь на мели, остановился, размышляя, стоит ли возвращаться. Выходило, что стоит: парень остался не в лучшем виде.
«Сгибнет, щенок!» — беззлобно подумал Малев и повернул назад.
Он нашел Окунева там же, где оставил, только тот лежал теперь на спине, выставив к солнцу алебастровое, без единой кровинки лицо. Босая нога распухла и сравнялась по толщине с сапогом.
«Эк, как ее разворотило!» — удивился Малев и загрустил, поскольку дело принимало худой оборот.
Окунев открыл глаза и увидел Малева.
— Где я? — хрипло спросил он.
«Воскрес!» — вывел Малев, присел и ощупал распухшую ступню художника.
— Нога! — застонал Окунев.
— Вижу, что не рука! — пробормотал Малев, соображая, что предпринять, потому что нога у парня по всем видам была изломана.
Малев поднялся и пошел к лесу.
— Куда же вы? — растерянно спросил Окунев, но Малев даже не оглянулся. «Связался черт с младенцем», — думал он.
Малев вошел в мелколесье и нашарил на поясе нож. Нож был на месте, это его успокоило, и он принялся ссекать две березки подлиньше, размышляя между делом, что вот перезимовали деревья, только расти да расти, а их приходится губить, потому что иначе в этом деле не обойдешься. Оставив свободными комли, Малев соединил березы у ветвей поперечинами из тальника. Получилась волокуша с оглоблями, вроде тех, на которых таскают сено. Зачистив концы оглобель, чтобы кора не драла руки, Малев потащил волокушу к берегу.
Окунев лежал ничком метрах в двадцати от прежнего места. На песке, там, где он прополз, виднелась неровная борозда.
«Сопляк, а туда же. Ладно, что не убился». Малев завалил художника на волокушу и потащил к лесу, где наметил развести огонь, чтобы обсушить утопленника.
На опушке под низкими сучьями старой березы Малев быстро развел большой костер и ловко вытряхнул Окунева из одежды, перевалив его с волокуши на свой полушубок. Мокрые тряпки он развешал на сучьях березы, и от них сразу же повалил пар. Закурив и привалившись к березе спиной, Малев оглядел мальчишески хрупкое, слегка тронутое загаром тело художника, вздохнул и подтянул полушубок вместе с Окуневым поближе к огню. Потом встал и ободрал трубой с ближней осины кору. Труба, корявая и шишковатая снаружи, внутри была гладкой и холодной. Уложив в лубок ногу художника, Малев соединил края коры и крепко обвязал, разодрав надвое подсохшую майку. Получилось это у него ловко, нога оказалась закованной не хуже чем в гипсе.
Окунев открыл глаза, приподнялся и удивленно оглядел свою ногу, превратившуюся в обрубок дерева, потом увидел Малева и вопросительно посмотрел на него.
— Я ничего не помню! — сказал он, откидываясь на спину. — Только огонь и медведя…
«Ладно его звездануло!» — второй раз подумал Малев.
Он подробно, будто сам при этом присутствовал, рассказал художнику, как тот налил в лодку бензина, а потом бросил окурок и потерявшая управление посудина врезалась в топляк.
— Спичку! — сказал Окунев.
— Что спичку?
— Я спичку уронил, — сказал Окунев.
— Хрен редьки не слаще, — сказал Малев, сдирая с ветвей высохшие вещи и бросая их художнику. — Ты чей будешь?
— Я художник, — сказал Окунев. — Моя фамилия Окунев. Михаил. Я к Пожарнику приехал.
— А, — сказал Малев, — понятно.
Окунев не стал спрашивать, что именно понятно этому странному человеку, в глазах у него мутилось, и он беспрекословно позволил втащить себя на волокушу, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не застонать.
— Держись! — посоветовал Малев и потащил волокушу по песку.
Окунев вцепился рукой в перекладину и, сжав зубы, закрыл глаза. «Вот это номер! — думал он. — Ладно хоть нотаций не читает!»
Путь до лодки показался ему нестерпимо длинным. Он повернул голову и увидел, что река мелькает справа и волокуша двигается вдоль воды.
— Куда вы меня везете? — спросил он.
— Домой! — не оборачиваясь, бросил Малев. — К Пожарнику. Лодка уплыла, пока я с тобой вошкался.
Окунев от неожиданности выпустил перекладину и съехал на песок. Трусивший сбоку Загря свернул к нему и выжидательно остановился.
— Это я виноват! — сказал Окунев, приподнимаясь. — Я сам пойду.
— Давай! — разрешил Малев. — Спробуй.
С минуту он презрительно наблюдал, как художник возится на песке, потом подошел и за плечи втащил его обратно в волокушу.
«В два дня, пожалуй, не добраться! — прикидывал он, стараясь шагать пошире. — На прижимах помучаюсь…»
«Хоть бы ругался, что ли!» — думал Окунев, глядя на заросший затылок шагающего впереди человека. Вскоре он опять впал в забытье, и Малеву пришлось закреплять его на волокуше тальником, чтобы не скатывался.
Часам к четырем Малев почувствовал, что сил больше нет, подтащил волокушу к лесу и сел прямо между оглоблями. Отдышавшись, он перетащил Окунева на полушубок под деревья и ненадолго задумался, соображая, как добыть пищу. Надеяться приходилось только на себя, потому что ни пешком, ни на моторе никто в этот Приток не сунется, делать нечего. Разве что пойдут вверх баржи, повезут хантам продукты, пока не спала вода, но это через неделю, не раньше, а столько сидеть тут Малев не собирался.
Он огорчился немного, подумав, что плашкоут, надо быть, уже подошел к стану и могли приплавить лошадь, а его нет на месте. Но, поразмыслив, решил, что большой беды не будет, мужики обнаружат садок и выберут рыбу, а лошадь ничего, покормится пока в пойме, волков там нету.
Взглянув на красное, пятнами лицо Окунева, Малев огорченно вздохнул и принялся разводить огонь. Потом принес с берега пару голышей и бросил их на угли, чтобы калились.
Подходящую березу Малев нашел недалеко от костра. Она была ровная и гладкая, с четверть в диаметре —
