воде яма. Он рванул руль, ощущая, как отрывается и летит куда-то вниз живота сердце, на секунду закрыл глаза, ожидая самого худшего и надеясь уже только на старый спасательный жилет, который натянул перед поездкой заместо телогрейки, но лодка, резко вильнув, взлетела на водяной холм, прыгнула с него, как с трамплина, и приземлилась уже в спокойной воде.
Окунев сообразил, что вошел в Приток, открыл глаза и облегченно стер с лица пот, перемешанный с брызгами воды. Он оглянулся, страстно надеясь, что больше уж не увидит преследователя, но лодка сзади шла как привязанная, не приближаясь, но и не отставая. Сомнений не было никаких — она гналась именно за ним.
«Вот тебе и «тундра»!» — зло подумал Окунев и хотел было уже остановиться, чтобы предоставить отдуваться за все самой «пожарной каланче», но тут же мелькнула мысль, что не Пожарник, а именно он убил мальков. И мало ли что дядя достал взрывчатку у каких-то там пенькокорчевателей, у которых никто ее не учитывает и никто не знает, сколько они суют ее под тот или другой пенек? Он бросил взрывчатку в воду, и он, Михаил Окунев, будет виноват во всем, только он. Это было ясно.
Окунев не чувствовал ненависти к преследователю, думая уже, что, пожалуй, и сам бы поступил так же — а какого черта? — реки не хватит на таких «любителей»… Но, думая так, он все-таки гнал и гнал вперед лодку, потому что еще сильнее боязни ответственности мучил его стыд. Он совершенно не представлял себе, что мог бы сейчас сказать человеку, который преследовал его. Что он мог бы сказать ему в свое оправдание? «Надо мне эту рыбу?» — спрашивал Окунев, со всей очевидностью понимая, что не надо ему было никакой рыбы.
Он опять подумал о дядьке, припоминая его разговор с рыбаком по имени Васька, когда Пожарник первый раз привел его на причал, чтобы показать лодку. Тогда Окунев не придал этому разговору ровно никакого значения, но сейчас все всплыло перед ним до мельчайших подробностей.
…Они вышли через задние ворота в огород и зашагали вниз к причалу мимо почерневших куч прошлогодней картофельной ботвы. Причал заскрипел под тяжелыми шагами дядьки, между досок проступила вода, и этот Васька (он собирал рыбу в мешок в своей лодке) поднял голову.
— Ну и туша же ты, Пожарник! — в сотый, должно быть, раз искренне удивился Васька, маленький и какой-то засушенный.
Дядька не ответил, после обеда он спал и теперь был настроен благодушно.
— Вот она, красавица! Двести восемьдесят — как один рубчик… — сказал дядька и подвел «казанку» боком к причалу, чтобы Окуневу удобнее было оценить предмет его гордости.
— И работа у тебя вроде прозвания, — не отставал Васька, как бы и не замечающий Окунева. — Сутки спишь, двое отдыхаешь. Чистый пожарник!
Дядька работал, как он объяснил Окуневу, «оператором на газовой печи в поселке нефтяников», но Ваське это явно было невдомек, и Пожарник поспешил перевести разговор на другое.
— Есть рыба? — примирительно спросил он.
— Нет! — сказал Васька, выволакивая на причал мешок с рыбой. — Какую ты промышляешь, той нет.
Пожарник хохотнул, хотя Васькин тон раздражал его и выказывал перед гостем в невыгодном свете. Он лихорадочно выискивал, чем бы таким принизить Ваську, но тот неожиданно заговорил о другом.
— Халей новый, сказывают, объявился, — сообщил Васька, морща свое маленькое личико. — На почтовой заимке, слыхал, ночует.
— Врешь все! — неуверенно отмахнулся Пожарник.
— В красном спасжилете ходит. И один, сказывают, ходит, не боится, — продолжал Васька как ни в чем не бывало. — От двоих-то, мол, убегают, лодка, слышь, под двумя-то тише ходит.
— Чего ему бояться? — пробормотал Пожарник. — Власть!
— Ага! — хрипло хохотнул Васька. — Она. Сумку актов, говорят, написал…
— А кто это такой — «халей»? — спросил Окунев, когда дядька торопливо увел его к дому.
— Инспекторов так зовут! — неохотно объяснил Пожарник.
Окуневу показалось, что мотор начинает давать перебои, он подумал, что кончается бензин, и схватился за запасную канистру. Орудовал он одной рукой, чтобы не выпускать руль, струю бензина отжимало ветром, и она плескала больше по сапогам Окунева и в лодку, чем в узкую горловину бака. Отбросив пустую канистру, художник оглянулся и с облегчением отметил, что идущая сзади лодка не приблизилась — моторы были равны по силе.
Окунев достал сигарету, зажал между колен коробок и чиркнул спичкой. Она обломилась и зашипела на дне лодки, а потом в лицо неожиданно клубком ударило пламя. Художник инстинктивно отшатнулся, выпустил руль и заслонил лицо руками. Он еще успел ощутить толчок, бросивший его вперед…
Когда «тот», не одолев устья, свернул в Приток, Малев определил, что человек не здешний и едва ли уйдет далеко: Приток кишел мелями и плавучим лесом.
«Шпонку сорвет либо на мель наскочит», — рассуждал Малев.
Но лодка впереди уходила все дальше, каким-то чудом минуя мелководья протоков, куда должна была влететь, по расчетам Малева, уже давно, и он решил не жалеть больше новый мотор, выданный ОРСом.
— Не порвется, поди, — вздохнул он. — Потерпит…
Малев поднял со дна лодки ружье, вылил из ствола воду и прибавил газ. Скорость заметно увеличилась.
— Ну куда ты деваешься, посуди? Куда ты прешься? — негромко спрашивал Малев, когда на лодке впереди полыхнул огонь, а потом она вскинулась на дыбы.
Малев недоуменно протер глаза и сбросил скорость.
— Ото-то! — только и смог вымолвить он, когда подъехал вплотную.
Вспоротая топляком от самого носа почти до середины, лодка «того» уходила мотором в воду и через минуту скрылась с негромким чмоканьем, на поверхности остался только горящий бензиновый бак, который неторопливо уносило течением.
Над лесом поднялось солнце. На берегах на все лады заливались птицы, и где-то в глубине леса «урлюкали» косачи. Малев отвел глаза от вспыхнувших на воде солнечных бликов, огляделся и машинально засек место, где утонула лодка.
Безжизненное тело Окунева покачивалось на волнах. «Гляди-ка, не тонет!» — изумленно сказал Малев и потянулся к телу веслом, чтобы втащить в лодку.
На правой ноге Окунева не было сапога, голая ступня стукнулась о дно лодки и как-то неестественно отвалилась в сторону. Малев поправил ее, подумав мельком, что ладно, видно, шарахнуло парня, раз из сапог вылетел…
Загря настороженно подошел к утопленнику и с врожденной брезгливостью ко всему мокрому обнюхал голову.
— Живой, палкой не убить, — предположил Малев, но пес равнодушно отошел в сторону, и рыбак заторопился.
Лодка ткнулась в мель метрах в пяти от сухого берега. Малев спрыгнул в воду и взвалил Окунева на плечо. Загря скачками бросился вперед, вздымая фонтаны воды.
На берегу Малев свалил
