— Обожди, Павлик, — остановила мать сына и, обращаясь к мужу, сказала: — Афанасий, ляг отдохни немного.
Дубов снял сапоги, расстегнул воротник, распустил поясной ремень и прилег на диван.
«Откуда унесло лодку?» — мелькнула последняя мысль.
* * *
Кондрашов вышел во двор, остановился, подумал: «Почему же лодка оказалась в море?» — потом махнул рукой и облегченно рассмеялся. Все шло хорошо, даже лучше, чем он ожидал. «Раньше двух недель вряд ли разберутся с лодкой, а меня уже не будет! Я буду „там“… Свободен!.. Все хорошо!.. Очень!.. Теперь можно смело идти и спросить Прохора Зуйкова, куда они выбыли». Тревожные мысли о возможности провала еще здесь, в Бугровом, разом отошли в прошлое. Прохор Зуйков не выдаст!
Высокий, худой, Кондрашов пошагал за околицу.
* * *
В пять часов вечера Дубов вошел в кабинет и вызвал дежурного.
— Когда выехал Захаров?
— В пятнадцать ноль-ноль. Как только вы ушли, прибыл с фермы дед Михей, погрузились на машину и уехали… А вы знаете, товарищ капитан, старик Леньку с собою взял.
Дубов наклонил голову.
— Михей Васильевич сказал, чтобы без Антона не ждали.
— Когда выехал лейтенант Кондрашов?
— В шестнадцать ноль-ноль. Лихо помчал на мотоцикле: видно, мастак ездить.
Дед Михей, Захаров, сержант Волин и Ленька искали Антона Черненко.
Много же знал старик-охотник. В воздухе еле покажется вдали птица, а он уже определил: гусь ли, утка, и если утка, — то какой породы, где кормится, где отдыхает, а то и — где гнездуется. В темноте он точно угадывал летящих птиц по шорохам над головой и те, подтверждая это, отзывались на его крик. Он подражал любой птице, заставлял ее снижаться, а потом, чуть изменив крик, пугал, и она кидалась прочь или взмывала круто вверх, — как говорят охотники, «лезла свечой». В зарослях он подзывал камышовок, на заводях к нему плыли утки, с отмелей шли осторожные гуси, даже лебеди отзывались на его призыв. Ночью он вызывал волков — они тоскливо начинали выть в ответ. Ему откликались еноты, сердито оттявкивались лисы. Сторожкие в зарослях кабаны, прислушиваясь к его охам и фухам, спокойно паслись рядом. По следам на тропе он объяснял, когда и кто по ней прошел.
Остаток первого дня был истрачен на осмотр окрестностей лагеря Антона. Быстрыми, ловкими движениями старик завязывал узлы из осоки, заламывал пучок камыша с какой-нибудь особо пушистой махалкой, поднимал обломки досок, шестов и ими обозначал свой путь. Где он прошел, дед Михей поручился бы головой, что там нет Антона.
Небольшого роста, сухощавый старик обладал завидной выносливостью. К вечеру не только Ленька, но и привычный к пешим переходам Захаров обезножили и еле добрались до стана. А дед Михей, как ни в чем не бывало, развел костер. Готовя ужин, посмеивался в усы, успокаивал:
— Ничего, это без привычки. Лет шестьдесят по земле походите, как я, обвыкнете.
Утром он поднял всех затемно и к рассвету уже вывел всех к берегу Даргинского протока, чтобы оттуда начать поиски. Захаров остановил его.
— Михей Васильевич, давайте-ка посмотрим, не приставала ли к берегу лодка? — сказал он.
— Думаете, Антон в море с кем-нибудь уехал? — спросил дед Михей.
— Думай, что хочешь, но и такое возможно, — ответил Захаров.
Дед Михей осмотрелся, заметил:
— Длинен он, этот проток. День на нем убьем, а за это время много можно осмотреть.
— Давайте-ка все-таки пойдем к протоку, — попросил Захаров.
— Ну что ж! — согласился старик.
Часа через три трудного пути он остановился. Захаров, Ленька и сержант, тяжело отдуваясь, стали рядом.
— Эге, вот он где, наш Антон, — засмеялся дед Михей, глядя себе под ноги. — Опять укатил в Кизляр! Ну, человек! Смотри, Ленька, и ты, старший лейтенант, примечай, — обернулся он к Захарову, которого он иначе не хотел называть, хотя знал его давно и не раз бывал с ним на охоте. — Видишь, здесь стояла лодка, вот отпечаток на песке. — Он нагнулся и вдруг сердито замахал рукой на Леньку, беспокойно топтавшегося рядом. — А ну постой смирно, не мути воду! Так, так… Значит, я ошибся, выходит? Лодка пришла сюда… здесь ее разгрузили. Да, разгрузили. Вот смотрите. Два раза ее вытягивали на берег. А почему? Груз снимут — лодка поднимается, на плаву ее неудобно разгружать. Снова подтянут на берег.
Захаров посмотрел на дно, куда указывал дед Михей. Ленька все-таки шагнул вперед и нагнулся над водой.
— А может, это они грузились? — спросил он. — Положат вещи и спихнут подальше, а потом опять кладут, а?
— Нет, — протянул дед Михей. — Гляди сюда. Каблуки-то сильнее вдавливались, чем носки, значит, вытаскивали.
— А потом? — заторопил Ленька.
Захаров внимательно осматривал место. Глухие, нехоженные заросли, а за ними острова, заросшие ивами. Прямо вдали — голубоватое рассветное море, там ни паруска, ни лодки, только огромные черные острова отдыхающих птиц, да редкие белые всплески чаек над меляками. Над головой громко закричал селезень, и, не видя людей, с шумом сел на проток. Дед Михей потащил с плеча ружье.
— На котел надо добыть, — прошептал он. Потом, когда крякаш показался поверх мушки, дед вспомнив, что его придется весь день таскать с собой, опустил ружье и закричал: — Тю! Лети!
Ленька и сержант рассмеялись. Старший лейтенант тронул за локоть старика.
— Михей Васильевич, а если вот так… — он сделал движение, будто сталкивает с берега лодку. — Где она будет?
— Лодка-то? — переспросил дед Михей. — Это, старший лейтенант, зависит от ветра. Если, предположим, дует моряна, — он показал рукой на море, — то приплывет в Белое озеро. Течение по протоку в степь.
— А если ветер из степи?
— Норд-вест? Течение будет в море, понесет ее туда.
— И далеко? Если всю ночь проплывет, где она будет?
— У рыбаков, — ответил, не задумываясь, дед Михей. — Течение под норд-вест, ей самый ход, к утру прямо на ловецкие сети напорется, — принялся он объяснять, привыкнув к тому, что старший лейтенант задает, казалось, совсем не относящиеся к делу вопросы.
— Значит, в море? — Захаров достал из планшетки карту, развернул ее. — А ну, интересно, давайте-ка проверим.
Дед Михей нагнулся, отыскал поселок Бугровой, перевел палец на голубую ленту Даргинского протока.
— Вот где мы стоим, — начал он.
— Нет, чуть дальше, — осторожно продвинул палец старика Захаров. — Вот около этого заливчика.
— Ага, — согласился дед Михей. — Этот поперечный ерик мы проходили, — он ткнул в точку, обозначенную карандашом старшего лейтенанта, потом посмотрел на синее море на карте, отыскал остров. — Это Темрюк. Течение к нему прибивается и… выходит, что вот в этом месте должна проплыть лодка. Потом здесь, — он крепким, как стекло, ногтем чертил линию, где должен лежать путь лодки. — За островом течение сваливается к югу, и она поплывет в полветра.
Захаров увидел, как палец деда Михея придавил место, где была поймана бакинская лодка. Сдерживая радость, он провел другой путь и спросил:
— А почему не так?
— Не может так, — покачал головой дед Михей. — Меляки не пустят. Если после сильной моряны, когда здесь глубоко, может. А в норд-вест — нет.
— Может быть, сюда приезжали рыбаки и… Антон уехал с ними в море? — старший лейтенант взял карту, по следу, оставленному ногтем деда Михея, провел красным карандашом.
— У него одна дорога, а у нас сотни догадок. Может, он, беспокойная его душа, у рыбаков зернистую икру ест, а мы его ищем.
Старший лейтенант написал что-то на листке блокнота, свернул карту, отозвал сержанта в сторону.
— В поселок. Выжми из мотоцикла все. Передашь капитану и срочно назад, — тихо приказал он. Сержант быстро пошел к стану. Дед Михей удивленно посмотрел ему вслед, хотел спросить, куда он, но к нему обратился Захаров: — Так говоришь, Михей Васильевич, икру ест? Выходит, он уехал на этой лодке?
— Навряд. Это, похоже, местные охотники выгружались, — улыбнулся дед Михей. Увидя, что старший лейтенант готовится фотографировать место, где стояла когда-то лодка, посторонился и сказал: — Да вот пока вы щелкаете аппаратом, Ленька нам все расскажет. Ну, что было дальше, Ленька?
Ленька долго всматривался в след и наконец тихо сказал:
— Выгружали лодку двое.
— Так, — подтвердил дед Михей. — Видать хорошо: один след — маленький, другой — большой.
— Здесь вещи не складывали, а куда-то уносили.
— Тоже правильно! — дед Михей, явно гордясь внуком, весело сдвинул на затылок коричневый малахай. — Если бы здесь клали, заросли помяты были бы. Теперь, Леонид, скажи, когда это было?
