class="p1">— Ну, брось, пожалуйста. Не все в мире из-за денег делается.
Он прекрасно помнил Михалевича, того конструктора в очках. Испытания новой машины проходили в их забое. Ему-то, Михалевичу, и обязан был Степан неудержимой страстью к изобретательству. Машина испытывалась бывшей бригадой Степана, он видел слабые ее стороны, но понял и умный, смелый замысел конструктора. Потому, когда Михалевич внезапно уехал, Степан не мог согласиться, чтобы эта машина была вычеркнута из жизни. Он достал с большим трудом копию чертежей ее узлов и деталей, и вот уже около восьми месяцев пытается решить то, что не в силах был сделать сам Михалевич. Пытается. Легко сказать — пытается, а на деле…
— Опять задумался над очередным творческим решением? — вывел Степана из раздумья ласково-насмешливый голос Кузьмы Мякишева. — Брось ты хоть летом свои бумаги, айда лучше прошвырнемся по поселку.
Степан устало поднимает глаза на Мякишева, переодевавшегося возле шифоньера, и качает головой: нет…
— Может, твою беляночку встретим, айда, Степка!
— Нет, Кузьма, едва ли встретим, а если и встретим — что же дальше?
— Эх, ты… — щурится Кузьма, затем принимается повязывать узкий яркий галстук малюсеньким, с ноготок, узлом. Такие узлы нынче в моде, а за всеми ее колебаниями Кузьма следит внимательно. Некрасивый собой, с землистым, избитым оспинами лицом, он словно хочет восполнить недостаток во внешности модной одеждой. В комнате уже привыкли к его причудам. Если Кузьма надел сегодня темно-синий берет, ребята знают — любители стильной одежды выйдут вечером на бульвары точно в таких же беретах; закалывает он галстук огромной брошью в форме жука — значит, во всем городе в промтоварных магазинах сейчас бешеный спрос на этих черных, с красными крапинками жуков.
Оставшись один в комнате, Степан тянется к пачке папирос и закуривает. Черт знает, он сегодня думает обо всем, но только не о деле… Бермовые фрезы, бермовые фрезы, так ли уж нужны они в машине? Почти все существующие комбайны их имеют, но в машине Михалевича при той необычной скорости, которую развивает она на проходке горных пород, эти фрезы — самое слабое звено, самый уязвимый узел, терпимой конструкции которого так и не смог добиться автор.
«Фрезы, фрезы… — думает Степан. — Зачем же Луше понадобилось уходить так рано? Тут что-то не то… Тьфу, черт! Опять я о ней. Нет, видно, с фрезами сегодня ничего не выйдет. Может, действительно пройтись по поселку?»
Он стоит в раздумье посреди комнаты, затем решительно подходит к настольной лампе и щелкает выключателем.
У подъезда общежития, ярко освещенного электрическим светом, тихо и пустынно. Куда теперь? Желтые спелые яблоки плафонов — вдоль всей поселковой улицы. По бульвару медленно прогуливаются пары. Где-то среди них — Кузьма Мякишев. Степан нехотя шагает от общежития, но через десяток шагов останавливается. Нет, бесцельно бродить по вечерним улицам, как те вон, шагающие со смехом, он не привык. Поворот обратно… И хотя теперь он так же идет медленно — ему ясно, куда идет… Нужно миновать этот квартал до перекрестка, пройти через темный проулок, и там — небольшая Приозерная улица, где стоит дом Лыжиных…
В окнах пименовского дома света нет, когда Устинья Семеновна возвращается от Григория.
«Спят уже», — думает она, останавливаясь у ворот и наблюдая за неподвижно застывшей около дома Лыжиных фигурой человека. Кто он, что ему надо здесь?.. «Кажись, тот самый, с шахты, с которым Лушка гуляет. Чего это он, как столб стоит, будто что высматривает?»
Она ждет минуту, две, что будет дальше, потом медленно идет через дорогу, а парень все стоит возле палисадника.
— Что смотришь-то? — окликает Устинья Семеновна.
Степан вздрагивает, оглядывается на нее, молча отходит от палисадника и шагает по тротуару к проулку.
Устинья Семеновна смотрит вслед, пока парень не скрывается за поворотом, потом подходит к тому месту, где он стоял, и глядит туда, куда смотрел он. Сквозь редкие заросли акаций в незашторенном окне видит Лушку, сидящую за столом. Рядом расхаживает по комнате Филарет. Сдержанно жестикулируя, он что-то говорит. Лушка задумчиво и неотрывно смотрит на него.
Устинье Семеновне объяснять ничего не надо, она все понимает.
— Завлекает он ее в секту, как пить дать, — тихо бормочет она. — Такой-то говорун сможет… Ну, да бог с ней, не родня чай она мне, печалиться-то особливо не о чем.
Еще раз поглядывает в окно и, вспомнив того парня, который стоял здесь, у палисадника, решает, что напрасно Лушка не опустит занавески, по улице-то разный народ шатается. Затем идет через дорогу к воротам своего дома. Рекс, заслышав шаги, тявкает, но тут же умолкает, признав хозяйку.
Теплая, душная ночь плывет над поселком.
Больше ждать нельзя: бригаде надо спускаться в шахту. А Кораблева и Лагушина все нет.
— Дома они ночевали? — спрашивает у Степана Андрей.
— Нет… Двое мы с Кузьмой сегодня были.
Ребята притихли, не смотрят друг другу в глаза, словно в неявке на смену Лагушина и Кораблева виноват кто-то из них. Случай, конечно, небывалый: не пришло сразу два человека. А это — ломка всей привычной организации работы, вынужденные задержки во времени, невыполнение бригадного плана. Не выполнить задание? Ребята привыкли к тому, что с планом у них всегда порядок, и теперь, предчувствуя надвигающиеся неприятности, хмуро молчат.
— Ладно, пошли… — встает Андрей, уже обдумывая, как лучше расставить в забое бригаду. Взгляд скользит по Степану Игнашову, идущему среди ребят, хотелось бы спросить его о машине. Но Андрей отгоняет от себя эту мысль — сейчас не до разговоров.
На шахтном дворе тихо, бригады уже спустились вниз. Легкими порывами налетает ветер. Низкое небо — в сплошной пелене туч. На земле тень сумрачной неуютности. Потому еще резче сдвинулись брови у ребят, шагающих цепочкой к шахтному спуску. Даже Кузьма Мякишев — вечный остряк и фантазер — молча посасывает трубку, забыв об очередном веселом анекдоте, услышанном вчера и прибереженном для утренней огласки в такой вот момент, когда прищуренными глазами жадно оглядываешь надземные строения, расставаясь с ними на целых шесть-семь часов.
У дверей механического цеха стоит Василий Вяхирев. Он коротко кивает Андрею, подзывая к себе.
— Долго мы раздумывали, Макурин, — говорит он, пожимая руку Андрею, — и решили, что именно ваша бригада вполне может соревноваться за звание коллектива коммунистического труда. Как ты на это смотришь? Праздник уже не за горами, а лучше, чем у ваших ребят, показателей на всей шахте нет.
— Не выйдет, — хмуро отводит глаза Андрей. — Двое сегодня на работу не…
— Ладно, ладно, — перебивает Вяхирев и с улыбкой хлопает Андрея по
