Из-под зеленых веток тут и там поползли в разные стороны струйки дыма, через минуту-другую они слились, заволокли всю кучу и встали над ней огромным белым столбом. В основании столба что-то потрескивало, пощелкивало, стреляло, шипело, и вверх по нему побежали золотистыми змейками огненные искры. Змеек становилось все больше и больше, взвиваясь ввысь, они, как живые, переплетались друг с другом, пока, наконец, весь дымный столб не охватился сплошным жарким пламенем. Раздвоенное жало пламени едва не сравнялось с останцами на вершине Ялпинг-Кера и видно было издалека.
1
Коркин замер на месте: в пяти шагах от него из размытого глинистого холмика, осыпанного сверху бутылочным стеклом, произрастал намогильный крест. Не стоял, а именно произрастал: коренастая зеленая лиственница с двумя поперечинами, заделанными в паз. Длинная верхняя поперечина простиралась параллельно земле, нижняя, покороче, — наискось, обе давно уже затекли в пазах смолой и срослись с живым столбом, став его ветвями, обе, как и верхушка столба, зеленели и распускали во все стороны мягкие пушистые ветки.
Коркин с побледневшими скулами смотрел на невиданное дерево и гадал, в самом ли деле это рукотворный крест или очередное чудо природы. Через минуту к Коркину подошел проводник и положил конец его сомнениям.
Александр Григорьевич выпустил из рук повод, откинул с головы капюшон и, сложив древлий двуперстный крест, трижды с поклоном осенил себя им.
— Могила тута, — после продолжительного молчания произнес он. — Сродственники схоронены. Сам и погребал их. Лиственницу с корнями вместо столба врыл, чтобы ветром не уронило, а она, вишь, и принялась…
— Как они попали сюда, твои родственники-то?
— Оленеводами были. Муж с женой, две девочки да мальчик. Со стадом шли. Об эту же пору перегоняли его через хребет на западный склон. Да и попали в буран…
— Буран? Среди лета?! — удивился Коркин.
— В этой долине зимой и летом держи ухо настороже. Недаром она по-нашему, по-зырянски, Долиной Смерти называется — Хабе-Ю. А тогда буран нагрянул внезапно, да еще с тридцатиградусным морозом, и буйствовал чуть ли не целую неделю, ну, и полегло все стадо, и люди, вишь, погибли.
Коркин оторвал взгляд от креста и оглянулся по сторонам: повсюду, куда доставал глаз, белели в траве вылинявшие под дождем и солнцем оленьи рога. Ветвистые и высокие, походили они на засохшие сучковатые кусты, и меж этих мертвых кустов валялись в разных местах четверо нарт, перевернутых вверх истонченными разбитыми полозьями.
Могильное поле пересекалось посредине пенистой шумливой речкой, вдоль речки в отдалении поднимались справа и слева выветренные обнаженные горы, к востоку они, расширяясь раструбом, становились положе склонами, опадали, покрывались лесом и густо зеленели; к западу, сужаясь узким горлышком, вздымались все выше и круче, и не росло уже там ничего, кроме мхов, — там, на западе, и был перевал.
«Естественная аэродинамическая труба, — подумал Коркин. — Ворвется в нее какой-нибудь циклон или антициклон и — берегись, на ногах не устоять — сшибет!»
От этой мысли стало вовсе не по себе. Припомнилось народное наименование долины — Хабе-Ю. А в горах ни одно название зря не дается. Значит, те оленеводы — не первая жертва, и раньше гибли тут люди, следов только не осталось.
Партия уже вся подтянулась. Держа в поводу лошадей, геологи обступили могилу и глазели на нее с немым удивлением.
— Здесь и поминки справлялись! — неожиданно хохотнул повар. — Вон сколько посуды набито!
Левин смешок никто не поддержал.
— Вот что, ребята, — тихо произнес Коркин. — Сейчас всем потеплее одеться, а в пути шибко не растягиваться, держаться кучнее. Места тут серьезные.
Парни на ходу принимали солнечные ванны, загорали. Лева шел по пояс обнаженным, Вениамин — в истлевшей майке, а Герман — вообще в одних трусах да кедах на босу ногу. И хотя в лазоревом небе меж гребенчатых вершин нельзя было найти подозрительного пятнышка, хотя вовсю сияло растекающееся расплавленным стеклом полуденное солнце, а от прогретых камней, как в бане, так и пыхало жаром, парни безоговорочно подчинились, повытаскивали из рюкзаков и вьюков куртки, сапоги, портянки, ватники.
— А тебя не касается мое распоряжение? — спросил жену Коркин.
Маша была одета в зеленую энцефалитку с откинутым на спину капюшоном и старенькие вылинявшие джинсы с двойной красной стежкой по швам; штанины от многочисленных стирок сбежались и, как чулки, обтягивали икры; на ногах — кеды, из которых высовывались связанные в резинку белые шерстяные носки.
— Не мешало бы переодеться да накинуть на плечи ватник. Может, погода и не переменится, но ледник на перевале нам никак не миновать.
— Ой, Коля, в сапогах тяжело. А ватник даже не знаю, куда и затолкала.
— Неладно получается, — покачал головой Коркин.
— Да ты не беспокойся, Коль. Лучше лучшего все будет. В кедах я сейчас, как птичка-ласточка, перепорхну через Урал.
— Порхать я тебе никуда не советую, а держись все время возле меня.
— Хорошо, Коль, ни на шаг не отстану.
Лишь проводник с самого начала был одет как надо: в брезентовые бродни и толстую суконную малицу с глубоким капюшоном, который Александр Григорьевич снова натянул на седую голову. Это облачение спасало проводника от гнуса, дождя и зноя, в случае нужды спасет и от холода.
Двинулись дальше.
В самом конце долины глазам геологов явилось редкое зрелище: три озера, расположенные цепочкой одно над другим; вода между ними переливалась изогнутыми серебристыми дугами-водопадами высотою в два-три метра; из ближнего озера такой же дугой истекала и сама речка; над водопадом радужными облачками клубилась водяная пыль.
Озера были совершенно правильной округлой формы и походили на гигантские — диаметром чуть ли не в двести метров — каменные блюдца, наполненные до краев водой, а вокруг каждого из них цирками вставали высокие отвесные горы, рассеченные с запада на восток узкими, как горлышки, проходами. Даже неискушенный в геологии человек мог догадаться, что здесь некогда, в отдаленнейшие геологические эпохи, действовали рядышком три мощных вулкана: озерные блюдца и окольцевавшие их каменные цирки — остатки кратеров.
Вода в озерах была зеленовато-бирюзовой, будто из моря завезенной, однако цвет, как и в море, нисколько не мешал оставаться ей совершенно прозрачной: сквозь десятиметровую толщу просматривалось бугристое, яминой, дно, покрытое серой ворсистой тиной, а стайки стреловидных быстрых хариусов виделись даже у противоположного берега.
Как сюда попали хариусы? Ведь озера и от речки и друг от друга отделены высокими стремительными водопадами, которым впору турбины электростанций крутить. Или правду рассказывают легенды: тучи разносят рыбу по водоемам, в одном месте они ее всасывают в себя, в другом рассеивают одновременно с дождичком?
Через перевал Коркин шел впервые, а каменные цирки и озера-блюдца в геологическом отношении были настолько интересны, что не зарисовать и не описать их было просто грех. И, пропустив мимо себя весь караван, он присел на камень, вытащил из сумки пикетажную книжку и коробку с разноцветными карандашами.
Он устроился против водопада, низвергающегося из верхнего озера в среднее. Уши сразу же заложило от шума, будто ватой, а в лицо полетели микроскопические брызги, не оставлявшие никаких следов и ощущавшиеся лишь как прохлада.
Коркин зеленым и синим карандашами раскрасил озера, коричневым и черным заштриховал горы и принялся было описывать их, как вдруг почувствовал нечто странное: будто время от времени мелькает перед глазами что-то серенькое и быстрое, как мошка. Он поднял голову и огляделся — никакой мошки. Ни одного даже комарика. Ни одного овода. День стоял сухой, знойный, и всякая нечисть попряталась до вечерней прохлады. Коркин продолжил работу. И тотчас перед глазами снова что-то промелькнуло. И снова он не увидел это, а как бы почувствовал только.
Чертовщина какая-то! Отложив в сторону карандаши и книжку и остро вглядываясь вперед, стал терпеливо ждать. И вдруг увидел! Ах, что он увидел — глазам не поверишь! Внутри прозрачной хрустальной струи, дугой низвергающейся из одного озера в другое, поднимался снизу вверх голубой хариус. Поднимался, стоя вертикально и быстро-быстро шевеля вправо и влево хвостом — будто лез, карабкался по невидимой веревочке. Секунда-другая, и рыбина уже на самом гребне прозрачной струи… Переходит из вертикального положения в горизонтальное, еще один толчок хвоста, и она заныривает в зеленую озерную глубь, отходит на метр от водопада и недвижно застывает на месте, отдыхает — этакую работу проделала! А снизу карабкается по струе уже другой хариус. Этот добирается только до середины водопада, где внезапно перевертывается и неживой щепкой летит в пенистый водоворот… Однако тотчас упавший хариус, а может, и совсем другой, хватается за невидимую веревку и снова ползет вверх.
