— Анатолий Петрович, зачем же вы опять посылаете Гаву в колхоз? Я так обрадовалась, что его там выгнали, а вы снова. Пришел он только что с вашего бюро...
— Товарищ!.. — попытался прервать ее Белкин.
— …белее снега упал из диван, шепчет это самое, что вы его опять в колхоз... Что же, вы Гаву совсем загубить хотите?
Скользнув по мне мимолетным настороженным взглядом, секретарь энергично встал.
— Вы видите, что я занят?
— Когда дело касается семьи Косотуровых, вы вечно заняты. Вам совершенно безразлично, как мы тут без него мучаемся.
— Совершенно безразлично! — жестко ответил Белкин. — То, что вы не едете с мужем в колхоз, это ваша блажь. Живет же очень хорошо со своей семьей в колхозе Гусельников. Вот товарищ только что приехал от него. Рассказывает об ихней прекрасной квартире, что жена его работает, всеми они уважаемы. А вы... цепляетесь тут за свою коммунальную квартиру.
На жену Косотурова эти доводы не произвели никакого впечатления. Наоборот, она заговорила с еще большим ожесточением.
— Ну и пусть живут, пусть она там копается в этом навозе, а я не хочу! И если вы все-таки пошлете его, я доведу дело до развода!..
— Ну уж это как вы хотите, как вам заблагорассудится. Партия не будет поощрять ваших... капризов. Все, товарищ Косотурова!
Она несколько минут молча, с ненавистью смотрела на Белкина. Схватив свою сумку и отойдя к двери, она резко повернулась и угрожающе сказала:
— Партия, говорите, не будет поощрять моих капризов? А вы знаете, мне кажется, она не погладит по головке и вас. Перебрасывать из колхоза в колхоз... проштрафившегося работника, это, как я читала, тоже не поощряется. Я позабочусь, чтобы об этом узнали, где полагается! — и, хлопнув дверью, ушла.
Белкин молча прошелся по кабинету и, остановившись у окна на улицу, как-то неуверенно сказал:
— Вот видите, как отбиваются...
— Что же? Пошлете все-таки Косотурова в колхоз?
Не оборачиваясь, секретарь райкома; помедлив, ответил:
— Туго у нас с кадрами. Посмотрим, прикинем. Учтем вашу информацию.
И мы холодно попрощались.
1954 г.
После затянувшегося за полночь открытого партийного собрания в конторе МТС задержались лишь зональный секретарь Седачев и главный агроном Тепляшин. Приглашенный Седачевым переночевать на его квартире, я ожидал, пока он, наскоро выправляя, прочтет протокол собрания. Закрыв свою комнату, зашел к секретарю и Тепляшин.
— Хотел я сегодня, Пантелей Павлыч, — сказал он простуженным сиплым голосом, — повернуть вопрос о готовности к севу еще вот таким боком: как мы организовали деловое и политическое воспитание колхозных председателей?
— Ну и повертывал бы, — безразлично пробурчал Седачев, что-то энергично вычеркивая из протокола.
— Дан вот — осип. Думал, ты коснешься. Ведь из девяти артелей в пяти у нас сели председателями новые люди.
Секретарь недовольно взглянул поверх очков на Тепляшина.
— Не в пяти, а в четырех. И чего ты, который уже раз, ладишь причислить Евсюгова к новичкам? У человека, шут его знает, какой опыт, а ты его на одну доску с первогодками.
Тепляшин нетерпеливо выслушал замечание Седачева и пренебрежительно возразил:
— Не спорю, председательская борода у Евсюгова протянулась чуть ли не через половину артелей района. Но, Пантелей Павлыч, ведь он же донельзя малограмотный. Его мало воспитывать, его надо учить с самых что ни на есть азов. Вы посмотрите, — порывисто схватившись за свою полевую сумку, обратился он ко мне, — его акты на тракторную бригаду. Это же умора!
— Ладно, не демонстрируй! — остановил его Седачев. — Однако этого малограмотного Евсюгова чуть не на каждом пленуме и партактиве в пример ставят.
Тепляшин взмолился:
— Пантелей Павлыч! Дорогой мой, так это же заблуждение! Глубочайшее заблуждение. По приемам его работы в Федьковке, как я теперь присмотрелся, Евсюгов, я тебе скажу, опасный перестарок на данном этапе.
— Ну, знаешь, товарищ Тепляшин! — вскипел секретарь. — «Опасный перестарок»?! Хлесткий ярлычок подобрать, конечно, легче, чем дельного человека.
Агроном беспомощно развел руками и с сожалением взглянул на пустой графин, сделав с усилием сухой глоток.
— Вот пакость — перехватило, — просипел он. — Я бы разложил этого колхозного подымателя на составные части — чего он сегодня стоит. — И, протянув мне на прощание руку, непримиримо порекомендовал. — Очень вам советую познакомиться с этим Евсюговым. Получите потрясающее впечатление... Доброй ночи!
После ухода Тепляшина секретарь хмуро сказал:
— И вот так каждый день что-нибудь тебя взвинтит. Все еще никак в колею не можем войти после перестройки. Ну так что ж, пойдемте поспим, сколько удастся.
Оказавшись невольным свидетелем столь противоречивых суждений об одном и том же человеке, я, естественно, захотел узнать поподробнее, что же из себя представляет федьковский председатель?
Сдерживая позевоту, Седачев сказал:
— Я не думаю, чтобы Евсюгов мог представить для вас особый интерес. В смысле передачи опыта — никакого новаторства в его хозяйстве вы, конечно, не увидите. Наоборот, его можно упрекнуть, так сказать, в старомодности.
— Но вы только что говорили, что его у вас...
— А! В пример ставят? Ну так это за его умение вытягивать отстающие артели.
— Так это же очень важно!
То ли это мое одобрительное восклицание, то ли возникшее у Седачева желание подкрепить в моих глазах свою позицию в споре с Тепляшиным согнали с его лица хмурость, и он увлеченно заговорил:
— А вот Тепляшин, видите ли, узрел в Евсюгове опасного перестарка. Но, понимаете, посадите вы этого Евсюгова на любой что ни на есть разваленный колхоз и, пожалуйста, шут его возьми, через два-три года поднимет! Особенно по животноводству: по надою, по строительству ферм. Примет такую распоследнюю артель, а месяцев через шесть на партактиве или на пленуме райкома уже упоминают, что перебралась эта артель из хвоста на четырнадцатое или двенадцатое место, через год вышла в первый десяток, а там, глядишь, подбирается уже к передовикам. Ну, Ефиму Осипычу, конечно, приятно — слава! Сидит улыбается.
— Как же ему это удается?
— Как? Вот я и говорю — значит, есть у него это умение, талант организовать хозяйство на такой крутой подъем. Что он делает? Принимает артель и ставит перед колхозниками вопрос прямо, без обиняков: «Завалилась у вас, товарищи, артель? Завалилась! Ну вам, понятно, хочется из этой беды выбраться. Давайте уговоримся так. Что касается меня, то, как видите, я легкой жизни не выбираю, пришел в вашу артель не к жирным щам. Так вот, пока артель мы с вами не вытянем, кушаки на животах затянем потуже, а что касается работы, я вас попрошу — позже меня не вставать и раньше не ложиться». Ну, и ставит все ресурсы колхоза на достижение цели. Есть, например, в артели сотен четыре-пять центнеров хлеба на авансирование по трудодням — половину размолет на корм скоту. Сено какое накосят — все опять же общественному скоту. Заставит работать овощеводов. Откроет на районном или на городском базаре ларек, научит торговать мясо-молочными продуктами, овощами, картошкой... От всех артелей, где он был председателем, и сейчас ларьки торгуют.
— Видно, напористый он человек.
— Еще какой! Выколачивает деньгу из чего только можно и вбивает в животноводство: закупает жмыхи, породистый молодняк, строит фермы. А строит основательно! Достанет, шут его знает как, кирпича, цемента, выкупит делянку леса. А машины в колхозишке, конечно, нет, народу не хватает. Собирает свой конторско-подсобный аппарат, приглашает старичков. «Так и так, дескать, прибыли на станцию для нашего колхоза такие-то материалы, надо их немедленно вывезти. Я беру две кобылы! Ты, бухгалтер, бери две кобылы. Кладовщики, бригадиры, кузнец и плотник — тоже по две. А ну-ка, старички-боровички, кто из вас берет?» Ну, конечно, не очень охотно, но разберут лошаденок, запрягут. Евсюгов едет первым. И моментально выдернут, что там им пришло — кирпич или что другое.
Так, штрих за штрихом, живой рассказ секретаря рисовал в моем воображении образ самобытного колхозного вожака, несомненно, сильного, волевого человека, со своеобразным, хотя и довольно односторонним, организаторским опытом в налаживании колхозной экономики. Бросалось, однако, в глаза, что секретарь умалчивает о каких-либо недостатках Евсюгова. Получалось, что шло у него дело без сучка и задоринки. Я заметил это Седачеву, имея в виду тепляшинский отзыв.
— Я не знаю, какие страхи обуяли Тепляшина, — вновь посуровев, отозвался он на мое замечание. — А Евсюгов, конечно, не лишен ряда больших и малых недостатков. Мы их знаем, стараемся помочь ему их изжить. Но вот, шут его знает, есть у него в характере одна невытравимая черта — не удерживается долго на одном колхозе. Приподымет артель над средним уровнем, и либо сам заявится в райком просить о переброске в другой колхоз, либо, если мы просмотрим, колхозники провалят его на выборах.
