Евсюгова словно вскинуло из-за стола.
— Это еще что? — придушенно крикнул он, гневно сверкнув угольками глаз.
— А вот то! — и колхозник, зашагнув одной ногой в комнату, заикнулся было новым ругательством, но в этой позе и остался, внезапно умолкнув.
Я не видел лица Ефима Осиповича, выскочившего из-за стола, но оторопелый взгляд сквернослова ясно говорил, что лицо председателя отнюдь не выражало расположения выслушивать его изощренные ругательства. Спотыкаясь на каждом слове, колхозник попытался все же сказать:
— Так ведь... я же... для разговора.
— Чтоб такого разговора я здесь больше не слышал! — отчеканил Евсюгов. — Выйди, подбери слова, а потом зайдешь!
Сквернослов молча вышагнул обратно через порог и осторожно прикрыл дверь. А Евсюгов с не улегшимся еще возбуждением объяснил мне происшедшую сцену.
— Галкин был тут до меня. Распустил народ до того, что ему в глаза бабы кукишки ставили. — И, распахнув дверь, смягченно кинул в бухгалтерию:
— Кто есть с вопросами — заходи!
Двери в тесный кабинетик, как говорится, на пяте не стояли. Узнав, что председатель вернулся, люди шли и шли с артельными и личными делами и просьбами. Перед каждым Ефим Осипович был открыт, с каждым простодушен и прямолинеен.
Заявления он не читал, а, отодвигая их на край стола обратно к просителю, спрашивал:
— Ну, чего тебе тут надо? Некогда мне прочитывать.
И, выслушав суть заявления, кричал через открытую дверь бухгалтеру:
— Ерофеич! Выпиши Настасье на три квашонки.
Или:
— Ерофеич! Напиши там Климову: до окончания посевной со справкой временно воздержаться.
Зашел бригадир первой бригады с требованием дать ему передки для горючевозки.
— Возьмешь во второй бригаде, — не раздумывая, распорядился Евсюгов. — Там у них на стану брошены.
Бригадир второй бригады, сидевший в бухгалтерии, запротестовал. Председатель отозвался на его протест поучительной репликой:
— А почему эти передки у тебя не прибраны и не излажены, коли они тебе нужны? Я вам повторяю мой порядок: что не прибрано, брошено, не знай где, — значит, тебе не нужно и не твое. Придешь за передками ты, я тебе укажу тоже брошенные передки на току вот в его первой бригаде. Хоть сейчас забирай, они твоих покрепче. Не возьмешь ты — отдам в овощную бригаду.
Оба бригадира, шумно бранясь, выскочили из конторы подбирать свои передки. А Ефим Осипыч хитренько ухмыльнулся:
— Вот во все бригады передки требовались. В двух теперь обойдутся, а для овощеводов еще где-нибудь подгляжу. — И крикнул в дверь: — Ерофеич! Давай, чего тебе подписывать, а то обедать пора.
Процесс подписания документов проходил так: бухгалтер кратко объяснял председателю суть той или иной финансовой или материальной операции, Евсюгов же смотрел при этом не на документ, а пристально и не мигая в лицо бухгалтеру. В зависимости от характера операции: получать или платить, принимать или выдавать. Ефим Осипыч, не подписывая, раскладывал документы: приходные налево, расходные направо. Затем он подписал только приходные документы.
— На! С кого тут причитается — истребуй и не слезай, пока не уплатят. А с этими, — захлопнул он в папку расходные документы, — временно подождем. Я подумаю.
И снова воззрился, не мигая, в лицо бухгалтера, но на сей раз с оттенком какой-то неуверенности. Бухгалтер, видимо, не любил этого испытующего пристального взгляда черных глаз своего председателя и, забрав папку, повернулся, чтобы уйти.
— А послушай-ка, Ерофеич, — остановил его Евсюгов. — Вот подписал я тебе истребовать с соседей задолженность за молотилку. Давай эти деньги на корма пустим.
— Нельзя, Ефим Осипыч, — не оборачиваясь, ответил бухгалтер. — На другую статью они встанут.
— Нельзя, нельзя, — прервал бухгалтера Евсюгов. — Оформят ссуду на корма, восполним эту твою статью.
— Не могу. Не полагается, — решительно сказал, уходя, бухгалтер.
Без нужды перетрогав и передвинув на столе чернильницу, пепельницу, привезенные документы, Ефим Осипович расстроенно проговорил:
— Настегали его на отчетном собрании, да контроль тут был, так теперь, язви его, руки-ноги мне связал своими статьями. Упрется, и не сдвинешь.
Я должен был, к огорчению Евсюгова, подтвердить широкие права бухгалтера в укреплении финансовой и сметной дисциплины.
— А для меня это зарез! — свел он свои черные густые брови. — Весь колхоз, вишь, Евсюгову препоручают — давай, дескать, вытягивай, а сами статьев тебе тут всяких понавтыкают. А тебя по делу, может, так припрет, что ты не знай за которую статью, а может, за все сразу должен ухватиться, чтоб его вытянуть. Что я эти ихние статьи — куда из колхоза, что ли, дену?
Распалясь от своих рассуждений, Ефим Осипович порывисто вышел в бухгалтерию, доказывая там Ерофеичу необходимость каким угодно способом выкроить деньги на жмыхи.
В отсутствие председателя я взял с окна стопку брошюр и книжек, среди которых были и новинки сельскохозяйственной литературы: об опыте знатного животновода страны П. А. Малининой, о курганском колхозном новаторе Т. С. Мальцеве и очень полезный сборник «В помощь председателю колхоза». Было приятно видеть все эти новинки, так быстро оказавшиеся под рукой колхозного руководителя, и то, что лежали они под рукой именно у Евсюгова, заронило во мне сомнение: так ли уж он безнадежно малограмотен, как отозвался о нем агроном Тепляшин? Может, он затрудняется читать только писанное от руки?
Чтобы разрешить это сомнение, я полувопросительно заметил Ефиму Осиповичу, когда он вернулся в комнату:
— Хорошие книжки читаете?!
Видимо, нажим на бухгалтера не удался, председатель был мрачен. Он взглянул на книги совершенно безразлично.
— Да... нет. Это шефы библиотечку прислали, так агрономша вытащила...
Ответ не разрешал моего сомнения, и я попытался привлечь внимание Евсюгова к книгам очень беглым пересказом того, что мне было известно об опытах Малининой и Мальцева. Ефим Осипович слушал вначале рассеянно, но разительные примеры из практики работы Малининой со скотом, а Мальцева с почвой все же мало-помалу заинтересовали его. Он взял у меня брошюру костромской героини труда и, отдалив ее несколько наклонно от глаз, нахмурив брови, беззвучно и медленно зашевелил губами. Наблюдая за ним, я, к сожалению, увидел, что в грамоте он действительно, мягко выражаясь, не силен. Чтобы одолеть тоненькую брошюрку, которую он как-то даже неловко держал в руках, ему, вероятно, потребовалось бы затратить непомерно много времени.
Согнув и беспредметно пролистнув брошюру, Евсюгов задержал взгляд на ее цене и совершенно неожиданно спросил меня:
— А ты кто будешь?
После двухчасового моего присутствия в его кабинете, после всего предыдущего разговора с ним и его весьма оригинальных и откровенных суждений, высказанных передо мной, вопрос Ефима Осиповича был до того наивным, что нельзя было удержаться от улыбки.
Я ответил, что моя профессия — журналист.
Радостное изумление озарило лицо Евсюгова.
— Это которые в газетах пишут? Да как ты на меня нарвался? — крепко жал и тряс он мою руку.
Я был глубоко взволнован и растроган его внезапной и такой искренней радостью.
Чаще всего нас, журналистов, встречают не более чем вежливо, иные сразу же неприязненно настораживаются: приехал, дескать, чего-то у нас прощупать, собрать матерьяльчик; и только изредка тебя встретят с добрым радушием. Но так восторженно и бурно я был принят впервые и, по совести говоря, даже смутился и растерянно пролепетал, что приехал в Федьковку по своему желанию.
А Евсюгов, дружески улыбаясь, продолжал свой допрос:
— Да как это ты через район прорвался? Ведь до меня вашего брата близко не допускают.
Я было заикнулся спросить, почему не допускают, но Ефим Осипович схватил с горки свою шапку и взял меня за локоть:
— Давай, давай пойдем! Посмотри, чего я принял, чего успел сделать. Раскрою тебе, как я все поднять планую.
Осмотр хозяйства затянулся бы, конечно, надолго, и я напомнил председателю, что он собирался обедать, а на шесть часов наказывал Петляеву собрать правление артели с активом.
Евсюгов озадаченно ткнул на затылок шапку:
— Эх, ты, язви его! Обед — черт с ним. Вот к правлению не успеем повернуться. Придется тебе заночевать у нас, а с утра мы все и обойдем. Наболело, знаешь, у меня, сказать кое о чем по всей правде. — И снова, как бог весть от какой удачи, радостно засветился: — Прямо оказия, что ты на меня нарвался!
Но тут же снова забеспокоился — как покормить меня обедом. Выходило, что делать это в Федьковке не так-то просто — жили колхозники скудновато. Пригласил бы Евсюгов к себе, да сам он жил тут пока без семьи, как сказал он, — «на полатях у одной старухи», которая и еду готовила кое-как. И нашел выход «приткнуть» меня к бухгалтеру, у которого в доме каким-то образом был полный во всем достаток. Однако озабоченный вздох вырвался у Ефима Осиповича и при этом варианте:
