пить умеем, почему же ты оказался на отличку с тряпичкой? Плевать на нас хотел, так что ли?
На лице Пахома застыла досада, он молчит — маленький, взъерошенный — перед рослым, широкоплечим Кузьмой Мякишевым, который уж очень спокойно, почти лениво, бросает обидные слова. Знает Пахом, что больше всего нужно бояться Кузьмы вот такого: говорит, говорит, а затронь его колючим словечком — вкатит своей ручищей оплеуху, да еще спокойненько спросит: «Может, добавить?» Нет уж, лучше выждать, когда Кузьма немного охолонет и отойдет к своей койке, тогда можно и огрызнуться, Мякишев только рукой махнет.
Но сегодня все идет не обычным чередом.
В комнату шумно вваливаются Костя Ковалев и Рафик Мангазлеев — тоже из бригады Макурина. Ребята весной окончили горнопромышленное училище и, хотя живут они здесь, в поселке у родителей, и зарабатывают наравне со всеми в бригаде, до сих пор щеголяют в темно-серых ученических гимнастерках, в форменных фуражках.
— В кино шпарим? — кричат они с порога, но тут замечают полураздетого Пахома Лагушина.
— Э, беглец отыскался? — не без иронии говорит Костя и подталкивает низкорослого, медлительного Рафика. — Правду наши поселковые девчата говорили, что видели Пахомчика здесь с каким-то старичком в засаленной толстовке, а ты не верил… Ну, оклемался? — стрельнул он глазами на Пахома. — Может, за бутылкой на похмелку сбегать, а?
Этого Лагушин уже не мог стерпеть. Чтобы сосунки, которые только вчера от материной юбки оторвались, насмехались над ним?!
— Ты… ты, паскуда! — распухшие губы Пахома начинают дергаться, он выворачивается из-под ладони Кузьмы и хватает зачем-то брюки. Мякишев широким отгребающим движением садит его на койку.
— Сиди, не рыпайся. Пацаны тоже за тебя сегодня вкалывали, могут сказать тебе пару слов… А что за кино, Костя?
Вошедшие чуть позднее Василий Вяхирев и Вера застают компанию мирно и тихо переговаривающейся. Лишь Пахом, упрямо сжав губы, мрачно смотрит в окно.
— О, удачно! — восклицает Василий, шагнув к столу. — Почти вся бригада, как говорится, в сборе. Макурина бы еще сюда. И Кораблева.
— Макурин недалеко живет, — отзывается Костя Ковалев. — Он недавно был здесь. Позвать можно. Но красавца этого не застал, — указывает он на Пахома. — А у Кораблева сегодня семинар.
— Семинар? Ах, да, он же в вечернем университете учится, — вспоминает Вяхирев. — Жаль, жаль… Надо бы поговорить с ним о дебоше. Стекла выбивать вздумал.
— Он же не хотел, — подает голос с койки Пахом. — Ястребов бросился в дверь, а Леня отвести его думал от ресторана, ну и — локтем в стекло.
— Локтем в стекло, говоришь? — остро смотрит на него Вяхирев. — Ну и видок у тебя, Лагушин. Ты-то чего не вышел на работу?
— Надо и не вышел, — отворачивается к стене Пахом.
— Я тебя серьезно спрашиваю, — строже говорит Вяхирев. — Пьянствовал?
— Своих комсомольцев учите, а ко мне нечего привязываться, — тихо бурчит Пахом, но слова его ясно слышны всем.
— А то, что из-за тебя да Кораблева бригаду не включили в соревнование за коммунистический труд, для вас безразлично? — шагает к нему Вяхирев.
— Для него прежде всего — своя рубашка, — с презрением смотрит на Лагушина Вера. — Товарищи, бригада — это для него ноль без палочки. Ни стыда, ни совести у тебя, Лагушин, нет.
— А-а! — машет тот рукой, но Кузьма шагает к нему.
— Чего — «а-а»! — запальчиво говорит он. — Тебе люди правду в глаза говорят, а ты — а-а! Князь какой монгольский выискался, разлегся, да еще и слова ему не скажи.
— Ладно, Мякишев, не зажигайся, — останавливает Вера. — Вот что, ребята… Где живет Макурин, кто знает? Дело у него серьезное из-за этого утонувшего мальчика.
— Брехня, — коротко бросает Степан Игнашов. — Лушка наболтала, а ей верят. Дело-то совсем не так было.
Он в нескольких словах рассказывает о том, что было на озере. В комнате становится тихо. Даже Пахом прекращает свои хмурые вздохи.
— Следователь, конечно, разберется, — заключает Степан. — Был я там. Вызовут Лушку и разберутся.
Вера оглядывается на Вяхирева.
— Ну что, пойдем к Пименовым? Ребята, а где они живут?
— Я же говорю — недалеко, — замечает Костя. — Дома через два от меня… На Приозерной.
— Ну, Приозерную-то я знаю, — кивает Вера, вспомнив о Татьяне Ивановне. — Идем, Василий?
— С ребятами надо было еще поговорить, — тянет тот в раздумье. — И один из виновников на лицо…
Костя Ковалев, словно угадав, о цели прихода Вяхирева, поглядывает на часы.
— О, без пятнадцати! Идем, Рафик… Ну, кто еще?
— Куда? — перехватывает его голос Вяхирев.
— Нет, нет, — машет рукой Костя. — Некогда, опаздываем… С ним вон, — кивает на Пахома, — поговорите, развейте ему грусть.
И оба паренька исчезают за дверью, провожаемые злым взглядом Лагушина.
— Хм… Что ж, — Вяхирев посматривает на оставшихся. — Укажите кто-нибудь, где Макурин живет, пожалуйста.
Знают, конечно, все, но отвечает почему-то Степан Игнашов.
— Я… могу пойти.
Пахом, забравшийся при появлении комсорга и Веры под одеяло, зло бурчит:
— Еще бы не знать? Белобрысая-то там живет, неподалеку… — и, внезапно что-то вспомнив, злорадно смотрит на Степана: — А она не теряется, Лушка-то твоя. Рога скоро будешь носить, как пить дать.
Степан, заметив, что Вяхирев и Вера вполголоса о чем-то переговариваются, быстро подходит к койке Лагушина.
— По-хорошему прошу — не чеши языком, — сдержанно говорит он.
Но Пахом усмехается.
— Напрасно обижаешься. Сам видел твою Лушку в шалашике, в огороде у них, с каким-то мазуриком.
— Врешь! — бледнеет Степан.
— А ты загляни сейчас, убедишься… Вот так-то, друг милый.
Он был прав — Пахом Лагушин.
Случилось это, когда Ястребов и Пахом, ночевавший у него, выпив на похмелье бутылку водки, приехали в полдень в поселок.
— Где же Лешка Кораблев? — который уже раз спрашивает Пахом, быстро на жаре опьяневший.
— Никуда не денется твой Кораблев, — откликается Ястребов: — Дрыхнет, наверное, сейчас.
Апполинарий по «святой заповеди» старого забулдыги лжет, лишь бы этот чернявый паренек, охотно транжиривший деньги, не ушел так быстро: в кармане Пахома побулькивает еще одна бутылка с водкой, и хотя томит жара, отстать Апполинарию от Лагушина не хочется.
В общежитии пусто. Пахом, вернувшийся в подъезд, где ожидает Ястребов, грустно вздыхает:
— С кем же мы эту бутылку разопьем? Эх, черти… Здесь нельзя, засекут… Айда к озеру!
Пошатываясь, они бредут по малолюдным улицам поселка. Апполинарий, поглядывая на Лагушина, неуемно философствует, и его слова, смысл которых плохо воспринимается Пахомом, вконец уморили парня.
— Не могу, друг, дальше, — останавливает он, приглядываясь к домам. — Давай попросим стаканчик и — двинем.
— Свалишься ты, — слабо возражает Ястребов, в душе одобряя желание паренька.
— Ерунда! Тут мне все знакомо. Вот здесь… Постой, — пристально всматривается он в ограду дома, возле которого остановились. — Здесь одного нашего парня, Степки Игнашова, шмареха живет. Айда к ним!
На стук
